.. Знаете поговорку? Если собрался ковер продавать, продай другу, тогда и сам на краешке посидеть сможешь. Надеюсь, вы пригласите к себе в гости?
— Конечно...
Шерзод, видимо, надеялся, что Вазира тотчас и скажет: «Приходите». На какое-то время он замолчал, ожидая. Однако Вазира но торопилась произнести это слово. На ту степень дружеской фамильярности, к которой явно стремился Шерзод, она идти не хочет.
Сейчас моя соседка... отдыхать легла,— неожиданно для себя Вазира, и ей самой стало неловко и стыдно.
Ну ничего,— приободрился Шерзод.— Тогда мы сходим, ладно?
- Недавно же ели, неугомонный вы какой!
— Что за еда в самолете! Я успел изрядно проголодаться. Вазира решила твердо держаться от опасности подальше.
— Знаете что. Шерзот? Вы спокойненько пообедайте Без меня. Договорились? А я вся какая-то разбитая после полета.
— Хотите отдохнуть немного?
— Да. Во второй половине дня мне кое с кем встретиться надо, разговоры непростые будут, я чувствую.
— Может, на такси вас подвезти? А, Вазира-хон?
«И в студенческие годы был прилипчивым, и теперь остался таким же»,— подумала Вазира. Но Шерзод позабыл: когда кто-то упорно настаивал перед ней на своем, чего-то добивался от нее помимо ее желания, Вазира становилась непреклонной.
— Спасибо, Шерзод, но у вас тоже, наверное, дел немало. Давайте не связывать друг друга ожиданиями да обещаниями. Так нам свободней и спокойней будет. У меня здесь есть подруги. Я могу вечером и задержаться.
— Выходит, мы больше не встретимся? — заметно упавшим голосом спросил Шерзод.
— Ну почему же? Не сегодня, так завтра. Или послезавтра. Вы дайте мне свой номер телефона, я позвоню, как только сумею.
Шерзод назвал номер телефона. Голос его снова звучал мягко, предупредительно:
— Вазира, вообще говоря, вы... опасаетесь будто чего-то?.. Вазира решила отшутиться:
— Вообще-то говоря, вы и сами все примерно понимаете...
— Понимаю. Но ведь вы... из тех, кто свободен от предрассудков... Я помню студенческие годы. Вы с подругами уже тогда ничего не боялись, обходились без жеманства и ужимок. Или я не прав?
— Видимо, постарела, Шерзод,— почему-то весело заметила Вазира.— Да и свобода женщины не исключает чувства меры, правда?
— Оставьте это, пожалуйста!.. Похоже, ваш муж в слишком жесткие рамки вас заключил.
— Не муж, я сама... все-таки я восточная женщина. Есть границы, которые я не привыкла преступать.
— Эти границы давно устарели, Вазира. Пожалуйста, вам пример: моя жена — артистка, она уже месяц как на гастролях, я ни в чем ее не стесняю,— разумный, самостоятельный человек, она вольна в своих поступках... Разумеется, у меня тоже полная свобода.
— У каждого свое, Шерзод. Мне нравится быть такой, какова я есть. В этом моя свобода. И давайте друг другу ничего не навязывать. Хорошего из этого не получалось и не получится...
Вазира намекала на случай, окончательно испортивший еще в студенческие годы их отношения. Однажды в лекционном зале они остались вдвоем — «для того, чтобы объясниться», сказал Шерзод, но вместо объяснений он схватил ее за плечи, прижал к себе и хотел насильно поцеловать в губы. Вазира вырвалась, молниеносно отвесила ему пощечину. Но мало того, что Шерзоду было неприятно получить пощечину, этот случай, собственно, и принес победу его сопернику.
— Ах, Вазира, Вазира,— грустный вздох словно пронзил телефонную трубку.— Я бы только одного желал — чтобы продолжилась наша студенческая дружба. Мне уже сорок, а в эти годы и приходит, оказывается, понимание, как дорога для нас дружба, возникшая в молодости. Шерзод давал понять, что признает поставленные ему Вазирой границы в их взаимоотношениях, обещает считаться с ее волей. Ведь, скорее всего, Шерзоду, этому эгоисту Шерзоду, в самом деле не хватает искренних друзей, и тоска его по бескорыстной дружбе вполне может быть искренней. В душе Вазиры колыхнулось что-то вроде сочувствия и даже сострадания к собеседнику, к мужчине, столь уважительному к ней и пусть даже чуточку увлеченному ею. В конце концов, возможна ведь искренняя дружба между мужчиной и женщиной. Почему надо всегда предполагать между ними — знакомыми, товарищами по делу — что-то нехорошее, запретное, преступающее границы?.. Вазире захотелось сказать Шерзоду что-нибудь ободряющее.
— Вы целиком правы, Шерзод, мы, однокурсники, нужны друг другу... Вот и сегодня как мы с вами хорошо летели. А одна бы я, честное слово, намучилась, изнервничалась и в пути, и в гостинице...
— А я, Вазира... даже не заметил, как время в самолете прошло. Снова как будто в студенческие годы вернулся. И это вы тому причиной...
Помолчав, Вазира перевела разговор в иное русло:
— Кстати, вы мне назвали сегодня Катинова, метростроевца, я подумала—такой специалист по нашему вопросу действительно нужен.
— Тогда я разыщу его по телефону. Можно, я вам завтра встречу устрою?
— Завтра я буду... сейчас посмотрю свой календарь... занята, к сожалению, весь день. Может, послезавтра?..
— Хорошо, Вазира. Послезавтра.
На этом разговор завершился. Вазира положила трубку на рычаг и снова вытянулась во весь рост на постели. Она испытывала удовлетворение и оттого, что не позволила Шерзоду навязать ей тот стиль отношений, к которому он поначалу столь настойчиво стремился, и потому, что, усмирив его, не оттолкнула, не сделала врагом себе и тем самым, как ей казалось, семье. Маленький успех, который она, может быть, разовьет... Вазира, довольная, улыбнулась, натянула на себя до подбородка простыню и закрыла глаза.
В голове слегка шумело, будто продолжали приглушенно рокотать моторы самолета. Прислушиваясь к этому ровному гуденью, Вазира не заметила, как заснула. Проспала всего минут пятнадцать, ни разу не изменив положения тела, будто спеленутого накрепко. Потом сразу открыла глаза: в окно, перекрывая неясный городской гул, влетел перейти кремлевских курантов.
Половина третьего. Чувствуя легкость во всем теле, Вазира наскоро умылась, оделась, причесалась. Пять минут прошло— и вот она уже на улице; в руках — черный футляр с чертежами, легкая сумочка на плече... и хорошее, приподнятое настроение!
Не захватили и понесли могучие и стремительные — московские! — потоки людей и машин. Она вся оказалась во власти непривычных ей ритмов огромного, всегда спешащего, целеустремленного города. Шла
305
ли она по улице, ехала ли в автобусе, вагоне метро или кого-то разыскивала, перед кем-то отчитывалась, с кем-то советовалась в проектных организациях, связанных с ее учреждением делом, одним только делом,— везде, всюду, всегда нужно было быть внутренне собранной, готовой к немедленным и обоснованным решениям, к быстрым и четким действиям.
В каждый свой приезд в Москву Вазира мучилась тем, что не могла с нужной быстротой освободиться от прежнего ритма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Конечно...
Шерзод, видимо, надеялся, что Вазира тотчас и скажет: «Приходите». На какое-то время он замолчал, ожидая. Однако Вазира но торопилась произнести это слово. На ту степень дружеской фамильярности, к которой явно стремился Шерзод, она идти не хочет.
Сейчас моя соседка... отдыхать легла,— неожиданно для себя Вазира, и ей самой стало неловко и стыдно.
Ну ничего,— приободрился Шерзод.— Тогда мы сходим, ладно?
- Недавно же ели, неугомонный вы какой!
— Что за еда в самолете! Я успел изрядно проголодаться. Вазира решила твердо держаться от опасности подальше.
— Знаете что. Шерзот? Вы спокойненько пообедайте Без меня. Договорились? А я вся какая-то разбитая после полета.
— Хотите отдохнуть немного?
— Да. Во второй половине дня мне кое с кем встретиться надо, разговоры непростые будут, я чувствую.
— Может, на такси вас подвезти? А, Вазира-хон?
«И в студенческие годы был прилипчивым, и теперь остался таким же»,— подумала Вазира. Но Шерзод позабыл: когда кто-то упорно настаивал перед ней на своем, чего-то добивался от нее помимо ее желания, Вазира становилась непреклонной.
— Спасибо, Шерзод, но у вас тоже, наверное, дел немало. Давайте не связывать друг друга ожиданиями да обещаниями. Так нам свободней и спокойней будет. У меня здесь есть подруги. Я могу вечером и задержаться.
— Выходит, мы больше не встретимся? — заметно упавшим голосом спросил Шерзод.
— Ну почему же? Не сегодня, так завтра. Или послезавтра. Вы дайте мне свой номер телефона, я позвоню, как только сумею.
Шерзод назвал номер телефона. Голос его снова звучал мягко, предупредительно:
— Вазира, вообще говоря, вы... опасаетесь будто чего-то?.. Вазира решила отшутиться:
— Вообще-то говоря, вы и сами все примерно понимаете...
— Понимаю. Но ведь вы... из тех, кто свободен от предрассудков... Я помню студенческие годы. Вы с подругами уже тогда ничего не боялись, обходились без жеманства и ужимок. Или я не прав?
— Видимо, постарела, Шерзод,— почему-то весело заметила Вазира.— Да и свобода женщины не исключает чувства меры, правда?
— Оставьте это, пожалуйста!.. Похоже, ваш муж в слишком жесткие рамки вас заключил.
— Не муж, я сама... все-таки я восточная женщина. Есть границы, которые я не привыкла преступать.
— Эти границы давно устарели, Вазира. Пожалуйста, вам пример: моя жена — артистка, она уже месяц как на гастролях, я ни в чем ее не стесняю,— разумный, самостоятельный человек, она вольна в своих поступках... Разумеется, у меня тоже полная свобода.
— У каждого свое, Шерзод. Мне нравится быть такой, какова я есть. В этом моя свобода. И давайте друг другу ничего не навязывать. Хорошего из этого не получалось и не получится...
Вазира намекала на случай, окончательно испортивший еще в студенческие годы их отношения. Однажды в лекционном зале они остались вдвоем — «для того, чтобы объясниться», сказал Шерзод, но вместо объяснений он схватил ее за плечи, прижал к себе и хотел насильно поцеловать в губы. Вазира вырвалась, молниеносно отвесила ему пощечину. Но мало того, что Шерзоду было неприятно получить пощечину, этот случай, собственно, и принес победу его сопернику.
— Ах, Вазира, Вазира,— грустный вздох словно пронзил телефонную трубку.— Я бы только одного желал — чтобы продолжилась наша студенческая дружба. Мне уже сорок, а в эти годы и приходит, оказывается, понимание, как дорога для нас дружба, возникшая в молодости. Шерзод давал понять, что признает поставленные ему Вазирой границы в их взаимоотношениях, обещает считаться с ее волей. Ведь, скорее всего, Шерзоду, этому эгоисту Шерзоду, в самом деле не хватает искренних друзей, и тоска его по бескорыстной дружбе вполне может быть искренней. В душе Вазиры колыхнулось что-то вроде сочувствия и даже сострадания к собеседнику, к мужчине, столь уважительному к ней и пусть даже чуточку увлеченному ею. В конце концов, возможна ведь искренняя дружба между мужчиной и женщиной. Почему надо всегда предполагать между ними — знакомыми, товарищами по делу — что-то нехорошее, запретное, преступающее границы?.. Вазире захотелось сказать Шерзоду что-нибудь ободряющее.
— Вы целиком правы, Шерзод, мы, однокурсники, нужны друг другу... Вот и сегодня как мы с вами хорошо летели. А одна бы я, честное слово, намучилась, изнервничалась и в пути, и в гостинице...
— А я, Вазира... даже не заметил, как время в самолете прошло. Снова как будто в студенческие годы вернулся. И это вы тому причиной...
Помолчав, Вазира перевела разговор в иное русло:
— Кстати, вы мне назвали сегодня Катинова, метростроевца, я подумала—такой специалист по нашему вопросу действительно нужен.
— Тогда я разыщу его по телефону. Можно, я вам завтра встречу устрою?
— Завтра я буду... сейчас посмотрю свой календарь... занята, к сожалению, весь день. Может, послезавтра?..
— Хорошо, Вазира. Послезавтра.
На этом разговор завершился. Вазира положила трубку на рычаг и снова вытянулась во весь рост на постели. Она испытывала удовлетворение и оттого, что не позволила Шерзоду навязать ей тот стиль отношений, к которому он поначалу столь настойчиво стремился, и потому, что, усмирив его, не оттолкнула, не сделала врагом себе и тем самым, как ей казалось, семье. Маленький успех, который она, может быть, разовьет... Вазира, довольная, улыбнулась, натянула на себя до подбородка простыню и закрыла глаза.
В голове слегка шумело, будто продолжали приглушенно рокотать моторы самолета. Прислушиваясь к этому ровному гуденью, Вазира не заметила, как заснула. Проспала всего минут пятнадцать, ни разу не изменив положения тела, будто спеленутого накрепко. Потом сразу открыла глаза: в окно, перекрывая неясный городской гул, влетел перейти кремлевских курантов.
Половина третьего. Чувствуя легкость во всем теле, Вазира наскоро умылась, оделась, причесалась. Пять минут прошло— и вот она уже на улице; в руках — черный футляр с чертежами, легкая сумочка на плече... и хорошее, приподнятое настроение!
Не захватили и понесли могучие и стремительные — московские! — потоки людей и машин. Она вся оказалась во власти непривычных ей ритмов огромного, всегда спешащего, целеустремленного города. Шла
305
ли она по улице, ехала ли в автобусе, вагоне метро или кого-то разыскивала, перед кем-то отчитывалась, с кем-то советовалась в проектных организациях, связанных с ее учреждением делом, одним только делом,— везде, всюду, всегда нужно было быть внутренне собранной, готовой к немедленным и обоснованным решениям, к быстрым и четким действиям.
В каждый свой приезд в Москву Вазира мучилась тем, что не могла с нужной быстротой освободиться от прежнего ритма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81