Вон Зафар ночью после такого испуга все же беспокоится о судьбе Сиртлана. Как же ему, Аброру, не сохранить в себе данное нам вместе с жизнью святое чувство не переступить черту, за которой человек начинает творить природе зло: губить животных или деревья, разрушать живые берега арыков? Наивно? Может быть, может быть... Но он верит: зло, тобой сотворенное, обязательно ударит другим концом по тебе же; и пусть эта скрытая инстинктивная вера, страх перед жестокостью, впитанной с молоком матери, внешне похож на страх богобоязненного человека перед грехом,— нет, в его душе не религия живет — его чувство всевидящего ока, всеслышащего уха человеческой совести.
Аброр шагами вымерил расстояние между большими чинарами и к)й высокой сосной-жирафом, что вознеслась над крышами домов. Ь и\ пи рассчитывай, а все деревья сохранить тут невозможно. Не-< | омько деревьев, например, росли на том месте, которое отводилось но! | равный выход воды из-под земли, на самый центр основного фошама. Да, но если аллею фонтанов сдвинуть метров на пять к западу, тогда... вот этот самый величественный дуб и высоченную сосну удастся сохранить. Аброр твердо для себя решил: «Надо еще поработать над проектом, внести изменения, чтобы легче было убедить м них соавторов да и руководство...»
Сайфулла Рахманович ездил в горсовет, потом в управление. В кабинете Аброр застал его только после полудня
Через полчаса мне надо быть в горкоме, — предупредил Успеем? Или перенесем разговор на завтра?
Упускать еще один день не хотелось.
— Постараюсь успеть,— сказал Аброр, разворачивая на директорском столе заново вычерченный проект.
Сайфулла Рахманович поднялся из кресла.
— Не слишком ли много струй у фонтанов стало?! У нас около восьмисот струй было... А тут?
— Более двух тысяч. Количество переходит в качество, верно?
— Верно. Только вам самим же работы прибавится.
— Зато, Сайфулла Рахманович, красота фонтанов, интенсивность приносимой ими пользы — прохлада, радиус действия и тому подобные преимущества — искупят наш труд и затраты. Представьте себе на миг: две тысячи звонких струй — хор природы, естественная гармония звуков! — заглушат все уличные шумы, и человек на аллее фонтанов попадет в царство спокойствия и красоты.
Сайфулла Рахманович улыбнулся:
— Вы так поэтично все это описываете, что мне трудно возразить. Единственное опасение—как бы не затянуть сдачу рабочих чертежей. Рабочих, я подчеркиваю. Чтоб от нас — прямо к строителям.
— За сдачу в срок отвечаю я. У вас есть график. Все будет идти по нему.
— Тогда я должен... похвалить вас. Вы взяли на себя лишнюю нагрузку, чтоб аллея фонтанов стала еще грандиозней и прекрасней. Похвально, Аброр Агзамович!
Аброр, осмелев, перешел к более трудной части предложений:
— Вот здесь растут столетние чинары и дубы. Вы знаете, Сайфулла Рахманович, площадь получается очень обширная. Обойти ее по периметру—значит прошагать километра четыре. Если на площади не будет деревьев, тенистых деревьев, обширность эта будет минусом, а не плюсом. Величественно—может быть, но... неуютно. Человека, особенно в знойные летние дни, на голую площадь не очень-то потянет.
— Увеличим число серебристых елей...
— Они не дают тени, Сайфулла Рахманович... Электрические часы с зеленовато-голубыми светящимися цифрами
стояли на столе так, чтобы бросаться в глаза посетителям кабинета; они напоминали им, что здесь, у директора, следует быть лаконичным. Аброр перешел к сути дела:
— Я предлагаю всю аллею фонтанов чуть сдвинуть к западу.
— Это уже очень серьезные изменения по сравнению с тем, о чем есть договоренность. Такие поправки потребуют согласования с архитектурным управлением и с управлением городского благоустройства. Придется просить дополнительные средства. А тут сроки поджимают!
— Сайфулла Рахманович, конечно, легче ничего не менять. Но я взываю к вашему архитектурному вкусу: если будут сохранены богатырские, вековые деревья, если в летнюю жару мы дадим людям благодатную тень на самой главной площади города, они прежде всего скажут институту, вам, директору, спасибо!
— Э, я как-нибудь обойдусь без «спасибо» по графе «бытовые удобства». А вот за нарушения графы «экономия средств» или «сроки осуществления» меня по головке не погладят. И потом, я хорошо себе представляю, как в тени прекрасных ваших деревьев валяются газеты, окурки, пустые бутылки.
— Неужели в городе перевелись настоящие культурные люди?.. Нет, конечно, не перевелись. Однако Сайфулла Рахманович видит
центральную площадь столицы (подумайте, столицы!) не такой, как видит ее товарищ Агзамов. Строгость, торжественность, величавость! Скверики со скамеечками, чинары или тополя возле них — это на окраинах города, в парках. А центральная площадь — это нечто несоизмеримое, несравнимое, исключительное. Это — центральная. Самые редкостные деревья и цветы мира, как бы дорого они на стоили,— сюда. Кстати, уже есть договоренность с дендрологами города Нальчика. Они продадут несколько сот серебристых елей. Ташкентский дендропарк дает сотню лириодендронов... Ага, не знаете—это так называемые тюльпанные деревья, из магнолиевых. На площади будут высажены и белые березы, и ленкоранские акации, и крымские сосны, и японские сливы —писарди, и греческая софора. Украшенная всеми ими площадь приобретет всесоюзный, даже, можно сказать, всемирный размах. А тут говорят, понимаешь, о тени, о скамеечках!
— Сайфулла Рахманович, я тоже за всесоюзный и за всемирный размах. Пусть будут и серебристые ели, и тюльпанные деревья, и крымская сосна, и белая береза. Но пусть будут наряду с ними и чинары, и шаровидные карагачи, и восточные кипарисы, и джамшидово дерево. Надо же считаться с климатическими условиями Ташкента. Вот в нашем проекте для серебристых елей и белых берез выбрано место прямо в центре площади, на самом солнцепеке. А им нужен мягкий, увлажненный воздух.
— Мы установим под деревьями увлажнители, создадим особый микроклимат!
Директор торопился: его ждали в горкоме. Он горячился, стремясь быстрей закончить спор. Но вместе с ним горячился и Аброр:
— Да нельзя же все время идти против природы! Ботаник дендрология — это же точные науки, в том смысле, что... флора на солнцепеке не может расти нормально: она и чахнет, и болеет... Длительная жара, сухие ветры будут угнетать ваши ели и березы; ветви серебристой ели станут грубеть, терять блеск, симметричность и красоту, а кора белой березы в нашем климате неизбежно потемнеет, будет казаться желтой и даже грязной.
Сайфулла Рахманович напрягся, с настороженностью спросил:
— Значит, вы предлагаете...— и оборвал вопрос.
— Предлагаю!.. Во-первых, сажать серебристые ели и березы ближе к зданиям, где больше тени и потому прохладней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Аброр шагами вымерил расстояние между большими чинарами и к)й высокой сосной-жирафом, что вознеслась над крышами домов. Ь и\ пи рассчитывай, а все деревья сохранить тут невозможно. Не-< | омько деревьев, например, росли на том месте, которое отводилось но! | равный выход воды из-под земли, на самый центр основного фошама. Да, но если аллею фонтанов сдвинуть метров на пять к западу, тогда... вот этот самый величественный дуб и высоченную сосну удастся сохранить. Аброр твердо для себя решил: «Надо еще поработать над проектом, внести изменения, чтобы легче было убедить м них соавторов да и руководство...»
Сайфулла Рахманович ездил в горсовет, потом в управление. В кабинете Аброр застал его только после полудня
Через полчаса мне надо быть в горкоме, — предупредил Успеем? Или перенесем разговор на завтра?
Упускать еще один день не хотелось.
— Постараюсь успеть,— сказал Аброр, разворачивая на директорском столе заново вычерченный проект.
Сайфулла Рахманович поднялся из кресла.
— Не слишком ли много струй у фонтанов стало?! У нас около восьмисот струй было... А тут?
— Более двух тысяч. Количество переходит в качество, верно?
— Верно. Только вам самим же работы прибавится.
— Зато, Сайфулла Рахманович, красота фонтанов, интенсивность приносимой ими пользы — прохлада, радиус действия и тому подобные преимущества — искупят наш труд и затраты. Представьте себе на миг: две тысячи звонких струй — хор природы, естественная гармония звуков! — заглушат все уличные шумы, и человек на аллее фонтанов попадет в царство спокойствия и красоты.
Сайфулла Рахманович улыбнулся:
— Вы так поэтично все это описываете, что мне трудно возразить. Единственное опасение—как бы не затянуть сдачу рабочих чертежей. Рабочих, я подчеркиваю. Чтоб от нас — прямо к строителям.
— За сдачу в срок отвечаю я. У вас есть график. Все будет идти по нему.
— Тогда я должен... похвалить вас. Вы взяли на себя лишнюю нагрузку, чтоб аллея фонтанов стала еще грандиозней и прекрасней. Похвально, Аброр Агзамович!
Аброр, осмелев, перешел к более трудной части предложений:
— Вот здесь растут столетние чинары и дубы. Вы знаете, Сайфулла Рахманович, площадь получается очень обширная. Обойти ее по периметру—значит прошагать километра четыре. Если на площади не будет деревьев, тенистых деревьев, обширность эта будет минусом, а не плюсом. Величественно—может быть, но... неуютно. Человека, особенно в знойные летние дни, на голую площадь не очень-то потянет.
— Увеличим число серебристых елей...
— Они не дают тени, Сайфулла Рахманович... Электрические часы с зеленовато-голубыми светящимися цифрами
стояли на столе так, чтобы бросаться в глаза посетителям кабинета; они напоминали им, что здесь, у директора, следует быть лаконичным. Аброр перешел к сути дела:
— Я предлагаю всю аллею фонтанов чуть сдвинуть к западу.
— Это уже очень серьезные изменения по сравнению с тем, о чем есть договоренность. Такие поправки потребуют согласования с архитектурным управлением и с управлением городского благоустройства. Придется просить дополнительные средства. А тут сроки поджимают!
— Сайфулла Рахманович, конечно, легче ничего не менять. Но я взываю к вашему архитектурному вкусу: если будут сохранены богатырские, вековые деревья, если в летнюю жару мы дадим людям благодатную тень на самой главной площади города, они прежде всего скажут институту, вам, директору, спасибо!
— Э, я как-нибудь обойдусь без «спасибо» по графе «бытовые удобства». А вот за нарушения графы «экономия средств» или «сроки осуществления» меня по головке не погладят. И потом, я хорошо себе представляю, как в тени прекрасных ваших деревьев валяются газеты, окурки, пустые бутылки.
— Неужели в городе перевелись настоящие культурные люди?.. Нет, конечно, не перевелись. Однако Сайфулла Рахманович видит
центральную площадь столицы (подумайте, столицы!) не такой, как видит ее товарищ Агзамов. Строгость, торжественность, величавость! Скверики со скамеечками, чинары или тополя возле них — это на окраинах города, в парках. А центральная площадь — это нечто несоизмеримое, несравнимое, исключительное. Это — центральная. Самые редкостные деревья и цветы мира, как бы дорого они на стоили,— сюда. Кстати, уже есть договоренность с дендрологами города Нальчика. Они продадут несколько сот серебристых елей. Ташкентский дендропарк дает сотню лириодендронов... Ага, не знаете—это так называемые тюльпанные деревья, из магнолиевых. На площади будут высажены и белые березы, и ленкоранские акации, и крымские сосны, и японские сливы —писарди, и греческая софора. Украшенная всеми ими площадь приобретет всесоюзный, даже, можно сказать, всемирный размах. А тут говорят, понимаешь, о тени, о скамеечках!
— Сайфулла Рахманович, я тоже за всесоюзный и за всемирный размах. Пусть будут и серебристые ели, и тюльпанные деревья, и крымская сосна, и белая береза. Но пусть будут наряду с ними и чинары, и шаровидные карагачи, и восточные кипарисы, и джамшидово дерево. Надо же считаться с климатическими условиями Ташкента. Вот в нашем проекте для серебристых елей и белых берез выбрано место прямо в центре площади, на самом солнцепеке. А им нужен мягкий, увлажненный воздух.
— Мы установим под деревьями увлажнители, создадим особый микроклимат!
Директор торопился: его ждали в горкоме. Он горячился, стремясь быстрей закончить спор. Но вместе с ним горячился и Аброр:
— Да нельзя же все время идти против природы! Ботаник дендрология — это же точные науки, в том смысле, что... флора на солнцепеке не может расти нормально: она и чахнет, и болеет... Длительная жара, сухие ветры будут угнетать ваши ели и березы; ветви серебристой ели станут грубеть, терять блеск, симметричность и красоту, а кора белой березы в нашем климате неизбежно потемнеет, будет казаться желтой и даже грязной.
Сайфулла Рахманович напрягся, с настороженностью спросил:
— Значит, вы предлагаете...— и оборвал вопрос.
— Предлагаю!.. Во-первых, сажать серебристые ели и березы ближе к зданиям, где больше тени и потому прохладней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81