Пока мы вверяемся разуму и приносимому разумом знанию,
права Ничто и права Необходимости обеспечены самоочевидностями, преодолеть
которые нам не дано и преодолеть которые мы даже не смеем пытаться. Оттого
только Киргегард и шел к Иову, оттого он шел к Аврааму, взывал к Абсурду и
жаждал Веры, что таким образом он мог надеяться взорвать неприступные
твердыни, за которыми спекулятивная мысль укрыла всеразрушающее Ничто. И в
тот момент, когда Парадоксу и Абсурду представился случай осуществить свои
державные права и вступить в великую и последнюю борьбу с самоочевидностями,
они падают в изнеможении, обессиленные какой-то загадочной и таинственной
властью.
VIII. ГЕНИЙ И РОК
Гений повсюду открывает рок, и тем глубже, чем он сам более глубок...
Такое гениальное существование, несмотря на свой блеск, красоту и огромное
историческое значение, - есть грех. Нужно мужество, чтоб понять это.
Киргегард
Страх пред Ничто, таким образом, обнаруживается перед нами не как
состояние, присущее Невинности и Неведению, а как состояние, присущее греху
и знанию. Не было надобности исправлять Св. Писание. Правда, нельзя в данном
случае возлагать всю ответственность на Киргегарда. Сказание о грехопадении
было во все времена истинным crux inerpretuumciv, и даже верующие считали
себя вправе, считали себя обязанными вносить в него свои поправки. У
неизвестного автора знаменитой "Немецкой теологии"cv, которым так
восторгался Лютер как одним из самых замечательных мистиков средневековья,
прямо говорится, что грех пришел на землю не от плодов с дерева познания
добра и зла. Адам, заявляет он, мог бы хоть и десять яблок съесть - никакой
беды от этого не было бы. Грех Адама был лишь в неповиновении, в ослушании
Богу. Киргегард всегда отграничивал себя от мистиков и явно не доверял им.
Он их упрекал в излишней торопливости и даже в назойливости. То, что он
говорит о них, может быть вкратце выражено словами Св. Писания: они уже
получили награду своюcvi. Чем одареннее, чем пламеннее, чем смелее мистик,
тем полнее и в писаниях его, и в жизни чувствуется, что награда уже вся
получена и человеку больше нечего и неоткуда ждать. Оттого, вероятно,
современная жизнь, уставшая от позитивизма и разочаровавшаяся в нем, но не
имеющая сил и охоты выйти за поставляемые им границы, так набросилась на
творения мистиков. Религия мистиков, как бы возвышенна она ни была, или,
вернее, именно оттого, что она так возвышенна, есть все же религия в
пределах разума. Мистик сливается с Богом, мистик сам становится Богом, в
мистицизме Бог так же нуждается в человеке, как и человек в Боге. Даже
Гегель bona fide и с полным правом усваивает себе знаменитый стих Ангелуса
Силезиусаcvii, и для этого ему не нужно ходить к Иову или Аврааму, ни
взывать к Абсурду и к Вере. Мистицизм живет в мире и согласии с человеческим
разумом и с человеческим познанием, и награда, которую он обещает людям, не
предполагает, а исключает сверхъестественное вмешательство: все происходит
естественно, все добывается собственными силами. Это, по-видимому, и
отталкивает Киргегарда от мистицизма: раз собственными силами - значит, нет
повторения, значит, Иову не вернули его богатств и детей, Авраам потерял
своего Исаака навеки, значит, юноше, полюбившему царскую дочь, придется
удовольствоваться вдовой пивовара, значит, Киргегарду никогда не видать
Регины Ольсен54. Библейский Бог, который слышит вопли и проклятия Иова,
который отводит от сына руку Авраама, который хлопочет о безнадежно
влюбленном юноше, Бог, который, по выражению Киргегарда, считает волосы на
голове человека, - для мистиков не есть настоящий Бог. Этому Богу нельзя,
как выражаются культурные люди (тот же Гегель или Ренан), поклоняться в
истине. Такой Бог может жить только в грубом и наивном представлении
невежественных людей, пастухов, плотников и рыбаков, - почти дикарей или
полудикарей. Даже и творения мистиков, поскольку в них еще сохранились следы
этих отживших и смешных представлений, приходится кое-где подчищать и
приспособлять к уровню нашего миропонимания. Но Киргегард чуждается
просвещенного мистицизма. Его неудержимо влечет к Богу Авраама, Богу Исаака,
Богу Иакова - прочь от Бога философов, вообразивших, что они поклоняются в
духе и истинеcviii. Но он нам сказал, что ему не дано сделать движение веры,
и это правда. В его дневнике, по поводу Лютера, мы читаем: "Достаточно
известно, что некоторые душевные состояния ищут себе защиты в том, что им
противоположно. Человек приободряет себя сильными словами и как бы
становится тем сильнее, чем больше он колеблется. Это не обман, это -
благочестивая попытка. Человек не хочет давать выражения неуверенности
своего страха, не хочет даже назвать его настоящим именем и насильно
выжимает из себя противоположные утверждения, в надежде, что это поможет".
Мы не будем касаться того, поскольку эти наблюдения правильны в отношении к
Лютеру. Но к Киргегарду они вполне применимы. Он подошел к тайне
грехопадения, не отогнав от себя "неуверенности страха" (можно ли отогнать
страх, удавалось ли его кому-нибудь отогнать?), и вот ему понадобилось
перетолковывать, т.е. исправлять и переделывать библейское повествование и
уже в состояние невинности вкладывать то, что он нашел в своем опыте, в
опыте согрешившего, падшего человека. Получается "логическое объяснение", от
которого он так упорно отбивался.
И ведь точно: раз страх уже присущ невинности, грех становится
неизбежным, необдуманным и, стало быть, объяснимым и "не раздражающим",
выражаясь языком Канта, а удовлетворяющим разум. Получается даже если не
"самодвижение понятия", как хотел Гегель, то, во всяком случае,
"самодвижение", а ведь даже и для Гегеля в его формуле существенна была не
вторая, а первая часть. Важно, чтобы было самодвижение, чтобы само
двигалось, а что движется, это уже дело второе: положен конец ненавистным
внезапностям, "вдруг", fiat и стоящему за ними произволу, хотя бы и Бога.
Грех человека не в том, что он вкусил от плодов дерева познания добра и зла,
и не в том, что он стал отличать добро от зла. Адам мог бы хоть и двадцать
яблок съесть: он от этого бы ничего не потерял, он от этого бы выиграл. И
тоже неправда, что змей соблазнил первого человека, - нет решительно никакой
надобности вмешивать змея в историю грехопадения. Все это наш разум
доподлинно и окончательно знает, а над знанием разума нет и быть не может
никакой инстанции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
права Ничто и права Необходимости обеспечены самоочевидностями, преодолеть
которые нам не дано и преодолеть которые мы даже не смеем пытаться. Оттого
только Киргегард и шел к Иову, оттого он шел к Аврааму, взывал к Абсурду и
жаждал Веры, что таким образом он мог надеяться взорвать неприступные
твердыни, за которыми спекулятивная мысль укрыла всеразрушающее Ничто. И в
тот момент, когда Парадоксу и Абсурду представился случай осуществить свои
державные права и вступить в великую и последнюю борьбу с самоочевидностями,
они падают в изнеможении, обессиленные какой-то загадочной и таинственной
властью.
VIII. ГЕНИЙ И РОК
Гений повсюду открывает рок, и тем глубже, чем он сам более глубок...
Такое гениальное существование, несмотря на свой блеск, красоту и огромное
историческое значение, - есть грех. Нужно мужество, чтоб понять это.
Киргегард
Страх пред Ничто, таким образом, обнаруживается перед нами не как
состояние, присущее Невинности и Неведению, а как состояние, присущее греху
и знанию. Не было надобности исправлять Св. Писание. Правда, нельзя в данном
случае возлагать всю ответственность на Киргегарда. Сказание о грехопадении
было во все времена истинным crux inerpretuumciv, и даже верующие считали
себя вправе, считали себя обязанными вносить в него свои поправки. У
неизвестного автора знаменитой "Немецкой теологии"cv, которым так
восторгался Лютер как одним из самых замечательных мистиков средневековья,
прямо говорится, что грех пришел на землю не от плодов с дерева познания
добра и зла. Адам, заявляет он, мог бы хоть и десять яблок съесть - никакой
беды от этого не было бы. Грех Адама был лишь в неповиновении, в ослушании
Богу. Киргегард всегда отграничивал себя от мистиков и явно не доверял им.
Он их упрекал в излишней торопливости и даже в назойливости. То, что он
говорит о них, может быть вкратце выражено словами Св. Писания: они уже
получили награду своюcvi. Чем одареннее, чем пламеннее, чем смелее мистик,
тем полнее и в писаниях его, и в жизни чувствуется, что награда уже вся
получена и человеку больше нечего и неоткуда ждать. Оттого, вероятно,
современная жизнь, уставшая от позитивизма и разочаровавшаяся в нем, но не
имеющая сил и охоты выйти за поставляемые им границы, так набросилась на
творения мистиков. Религия мистиков, как бы возвышенна она ни была, или,
вернее, именно оттого, что она так возвышенна, есть все же религия в
пределах разума. Мистик сливается с Богом, мистик сам становится Богом, в
мистицизме Бог так же нуждается в человеке, как и человек в Боге. Даже
Гегель bona fide и с полным правом усваивает себе знаменитый стих Ангелуса
Силезиусаcvii, и для этого ему не нужно ходить к Иову или Аврааму, ни
взывать к Абсурду и к Вере. Мистицизм живет в мире и согласии с человеческим
разумом и с человеческим познанием, и награда, которую он обещает людям, не
предполагает, а исключает сверхъестественное вмешательство: все происходит
естественно, все добывается собственными силами. Это, по-видимому, и
отталкивает Киргегарда от мистицизма: раз собственными силами - значит, нет
повторения, значит, Иову не вернули его богатств и детей, Авраам потерял
своего Исаака навеки, значит, юноше, полюбившему царскую дочь, придется
удовольствоваться вдовой пивовара, значит, Киргегарду никогда не видать
Регины Ольсен54. Библейский Бог, который слышит вопли и проклятия Иова,
который отводит от сына руку Авраама, который хлопочет о безнадежно
влюбленном юноше, Бог, который, по выражению Киргегарда, считает волосы на
голове человека, - для мистиков не есть настоящий Бог. Этому Богу нельзя,
как выражаются культурные люди (тот же Гегель или Ренан), поклоняться в
истине. Такой Бог может жить только в грубом и наивном представлении
невежественных людей, пастухов, плотников и рыбаков, - почти дикарей или
полудикарей. Даже и творения мистиков, поскольку в них еще сохранились следы
этих отживших и смешных представлений, приходится кое-где подчищать и
приспособлять к уровню нашего миропонимания. Но Киргегард чуждается
просвещенного мистицизма. Его неудержимо влечет к Богу Авраама, Богу Исаака,
Богу Иакова - прочь от Бога философов, вообразивших, что они поклоняются в
духе и истинеcviii. Но он нам сказал, что ему не дано сделать движение веры,
и это правда. В его дневнике, по поводу Лютера, мы читаем: "Достаточно
известно, что некоторые душевные состояния ищут себе защиты в том, что им
противоположно. Человек приободряет себя сильными словами и как бы
становится тем сильнее, чем больше он колеблется. Это не обман, это -
благочестивая попытка. Человек не хочет давать выражения неуверенности
своего страха, не хочет даже назвать его настоящим именем и насильно
выжимает из себя противоположные утверждения, в надежде, что это поможет".
Мы не будем касаться того, поскольку эти наблюдения правильны в отношении к
Лютеру. Но к Киргегарду они вполне применимы. Он подошел к тайне
грехопадения, не отогнав от себя "неуверенности страха" (можно ли отогнать
страх, удавалось ли его кому-нибудь отогнать?), и вот ему понадобилось
перетолковывать, т.е. исправлять и переделывать библейское повествование и
уже в состояние невинности вкладывать то, что он нашел в своем опыте, в
опыте согрешившего, падшего человека. Получается "логическое объяснение", от
которого он так упорно отбивался.
И ведь точно: раз страх уже присущ невинности, грех становится
неизбежным, необдуманным и, стало быть, объяснимым и "не раздражающим",
выражаясь языком Канта, а удовлетворяющим разум. Получается даже если не
"самодвижение понятия", как хотел Гегель, то, во всяком случае,
"самодвижение", а ведь даже и для Гегеля в его формуле существенна была не
вторая, а первая часть. Важно, чтобы было самодвижение, чтобы само
двигалось, а что движется, это уже дело второе: положен конец ненавистным
внезапностям, "вдруг", fiat и стоящему за ними произволу, хотя бы и Бога.
Грех человека не в том, что он вкусил от плодов дерева познания добра и зла,
и не в том, что он стал отличать добро от зла. Адам мог бы хоть и двадцать
яблок съесть: он от этого бы ничего не потерял, он от этого бы выиграл. И
тоже неправда, что змей соблазнил первого человека, - нет решительно никакой
надобности вмешивать змея в историю грехопадения. Все это наш разум
доподлинно и окончательно знает, а над знанием разума нет и быть не может
никакой инстанции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92