Еще немного, и он скажет: лучше быть поденщиком на
земле, чем царем в мире теней. Единственно, что его может успокоить, это
уверенность, что этическое и "там" сохранит свою власть. Оно, понятно,
ничего не может прибавить и там ни к его блаженству, ни к блаженству его
партнера: плоды с дерева жизни не в его власти, он распоряжается только
плодами с дерева познания - мы давно уже узнали от Фальстафа, что награждать
этическое не умеет, а умеет только наказывать. И вот, если Всевышний сам
"равно" откроет двери рая и тому, кто свидетельствовал об истине, и тому,
кто об истине не свидетельствовал, этическое своими прерогативами не
поступится. Оно отравит "блаженство" того, кто не трудился, оно и рай
превратит для него в ад, так что свидетель истины со всей искренностью
сможет сказать, глядя на своего несчастного товарища по блаженству:
"Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот мытарь"clxi. Правда, так
резко даже Киргегард не говорит. Но все же, когда ему пришлось как-то
вскользь, правда, коснуться притчи о фарисее и мытаре, он не мог не помянуть
добрым словом фарисея. И ведь нельзя иначе: Христос в этой притче уже
слишком "преувеличил" свою любовь к грешникам. Раз в дело вмешивается
этическое, приходится ему самому распоряжаться судьбами людей. Обыкновенно
люди не решаются исправлять эту притчу на манер Киргегарда - но добродетель
всегда все-таки свою дань получает. Прочитавши про мытаря, человек говорит
себе: "Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот фарисей". И ведь
действительно, если путь к блаженству идет через этическое, если блаженство
от плодов с дерева познания, а не с дерева жизни, если правду открыл первому
человеку не Бог, а змей, - другого выхода нет: человек не только может, но и
должен спасаться своими силами, как тому учили древние. Только такое
спасение действительно. Опять, стало быть, приходится исправлять Писание:
там сказано: initium peccati superbiaclxii, мы скажем: начало праведности:
superbe diabolique.
XV. ПОРАБОЩЕННАЯ ВОЛЯ
Кто задумался бы, выбирать ли доверие к Богу или не выбирать? Но мой
выбор не свободен. Я едва чувствую свою свободу, ибо я весь во власти
Необходимости. Я не выбираю пути к Богу, ибо у меня нет выбора.
Киргегард
"Не от меня моя суровость". Понемногу нам стало выясняться, откуда она.
"Взгляните на поле сражения" - самый ожесточенный враг не расправляется так
беспощадно с побежденными, как этическое. Но не следует забывать, что
"этическое", хотя оно тщательно бережет эту тайну от посторонних глаз, не
само выдумало свои каменные "ты должен", а приняло их готовыми от своего
господина - Необходимости. Кант учил "ты должен, стало быть, - ты можешь":
он выводил этическое из свободы, умопостигаемой, правда, но все-таки
свободыclxiii. Более пристальное внимание обнаруживает, однако, другое.
Приходится сказать, "ты не можешь, стало быть ты должен". Источником
моральных императивов является не свобода, а Необходимость. Суровость,
конечно, не от Киргегарда - но и не от этического. Если этическое не дает
себе в этом ясного отчета, то лишь потому, что оно хочет быть автономным,
самозаконным, хочет быть высшим, последним, ни от кого законов не приемлющим
началом, наряду с разумом, который тоже и по тем же причинам скрывает от
всех свою вассальную зависимость от Необходимости. Тут только
обнаруживается, почему Киргегард так настойчиво требовал, чтоб рыцарь веры
прошел через стадию покорности, и, вместе с тем, почему он в грехе видел
обморок свободы и притом одновременно устанавливал как понятие,
противоположное греху, не добродетель, а свободу. Он, правда, ссылался при
этом на "диалектику", но мы будем ближе к нему, если предоставим диалектику
грекам и Гегелю, а у Киргегарда станем искать других источников его
прозрений. Как бы мы ни толковали "диалектику", она всегда, в последнем
счете, предполагает, как я уже указывал, некое самодвижение: даже Яков Беме
"жадно стремился" найти в мире и жизни диалектический процесс, и, как
известно, этим он, главным образом, и пленил творцов немецкого
идеализмаclxiv. Порой даже представляется - хотя на первый взгляд и кажется
парадоксальным, - что, по капризу или злому умыслу истории, немецким
идеалистам пришлось, почти против их воли, оказать ретроспективное влияние
на неподатливого Беме и загнать его в орбиту своих идей. Но когда Киргегард,
охотно и умело пользующийся диалектикой, изображает нам процесс, в котором
из рыцаря покорности рождается рыцарь дерзновения, - он же и есть рыцарь
веры, его интерес совсем не в том, чтоб сделать для нас понятной, т.е.
естественной в своей закономерности и непрерывности смену явлений.
Диалектика у него сопровождает всегда совсем иные душевные движения, по
самому существу своему не требующие и не допускающие объяснений, а скорее
направленные к тому, чтоб провозгласить ненужность и тщету всякого
объяснения. И в самом деле, какие могут быть объяснения там, где, по
свидетельству и нашего опыта, и нашего разумения, все возможности
прекращаются и где поставляется поистине безумная задача прорваться к Богу,
для которого все возможно? И вот тут-то Киргегард зовет свою "суровость",
свое этическое, свою Необходимость и к ним подводит рыцаря покорности. Бог,
сговорившись с сатаной, вздумал "искушать" человека: Иову послал его беды,
от Авраама потребовал сына. Что такое искушение? Для разума, для нашего
знания и для нашей этики ответа на этот вопрос нет. Поэтому, с присущей им
уверенностью, они его отводят: искушение есть плод досужего воображения, на
самом деле ни Бог, ни дьявол человека не искушают. Иов лишился своих стад и
детей - это произошло естественно, Авраам убил или покушался убить сына - и
это произошло естественно, в припадке душевного затмения или помешательства.
Нужно выбросить из словаря образованного человека это ни с чем не сообразное
слово и оставить Иова на его навозной куче, а Авраама пред телом убитого им
сына. Рыцарь покорности твердо и окончательно знает, что от видимой ему
действительности некуда уйти и от нее апеллировать не к кому. Что произошло
- то произошло: нужно принять и покориться. Гегель "обоготворил
действительность", но нам можно не обоготворять ее, если она, подчиняя себе
человека, сама ничему уже не подчинена! Гегель требовал, чтоб наше мышление
черпало свои истины из действительности и от себя ничего не прибавляло, и
был прав: только такие истины выдержат испытания и временем, и вечностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
земле, чем царем в мире теней. Единственно, что его может успокоить, это
уверенность, что этическое и "там" сохранит свою власть. Оно, понятно,
ничего не может прибавить и там ни к его блаженству, ни к блаженству его
партнера: плоды с дерева жизни не в его власти, он распоряжается только
плодами с дерева познания - мы давно уже узнали от Фальстафа, что награждать
этическое не умеет, а умеет только наказывать. И вот, если Всевышний сам
"равно" откроет двери рая и тому, кто свидетельствовал об истине, и тому,
кто об истине не свидетельствовал, этическое своими прерогативами не
поступится. Оно отравит "блаженство" того, кто не трудился, оно и рай
превратит для него в ад, так что свидетель истины со всей искренностью
сможет сказать, глядя на своего несчастного товарища по блаженству:
"Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот мытарь"clxi. Правда, так
резко даже Киргегард не говорит. Но все же, когда ему пришлось как-то
вскользь, правда, коснуться притчи о фарисее и мытаре, он не мог не помянуть
добрым словом фарисея. И ведь нельзя иначе: Христос в этой притче уже
слишком "преувеличил" свою любовь к грешникам. Раз в дело вмешивается
этическое, приходится ему самому распоряжаться судьбами людей. Обыкновенно
люди не решаются исправлять эту притчу на манер Киргегарда - но добродетель
всегда все-таки свою дань получает. Прочитавши про мытаря, человек говорит
себе: "Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот фарисей". И ведь
действительно, если путь к блаженству идет через этическое, если блаженство
от плодов с дерева познания, а не с дерева жизни, если правду открыл первому
человеку не Бог, а змей, - другого выхода нет: человек не только может, но и
должен спасаться своими силами, как тому учили древние. Только такое
спасение действительно. Опять, стало быть, приходится исправлять Писание:
там сказано: initium peccati superbiaclxii, мы скажем: начало праведности:
superbe diabolique.
XV. ПОРАБОЩЕННАЯ ВОЛЯ
Кто задумался бы, выбирать ли доверие к Богу или не выбирать? Но мой
выбор не свободен. Я едва чувствую свою свободу, ибо я весь во власти
Необходимости. Я не выбираю пути к Богу, ибо у меня нет выбора.
Киргегард
"Не от меня моя суровость". Понемногу нам стало выясняться, откуда она.
"Взгляните на поле сражения" - самый ожесточенный враг не расправляется так
беспощадно с побежденными, как этическое. Но не следует забывать, что
"этическое", хотя оно тщательно бережет эту тайну от посторонних глаз, не
само выдумало свои каменные "ты должен", а приняло их готовыми от своего
господина - Необходимости. Кант учил "ты должен, стало быть, - ты можешь":
он выводил этическое из свободы, умопостигаемой, правда, но все-таки
свободыclxiii. Более пристальное внимание обнаруживает, однако, другое.
Приходится сказать, "ты не можешь, стало быть ты должен". Источником
моральных императивов является не свобода, а Необходимость. Суровость,
конечно, не от Киргегарда - но и не от этического. Если этическое не дает
себе в этом ясного отчета, то лишь потому, что оно хочет быть автономным,
самозаконным, хочет быть высшим, последним, ни от кого законов не приемлющим
началом, наряду с разумом, который тоже и по тем же причинам скрывает от
всех свою вассальную зависимость от Необходимости. Тут только
обнаруживается, почему Киргегард так настойчиво требовал, чтоб рыцарь веры
прошел через стадию покорности, и, вместе с тем, почему он в грехе видел
обморок свободы и притом одновременно устанавливал как понятие,
противоположное греху, не добродетель, а свободу. Он, правда, ссылался при
этом на "диалектику", но мы будем ближе к нему, если предоставим диалектику
грекам и Гегелю, а у Киргегарда станем искать других источников его
прозрений. Как бы мы ни толковали "диалектику", она всегда, в последнем
счете, предполагает, как я уже указывал, некое самодвижение: даже Яков Беме
"жадно стремился" найти в мире и жизни диалектический процесс, и, как
известно, этим он, главным образом, и пленил творцов немецкого
идеализмаclxiv. Порой даже представляется - хотя на первый взгляд и кажется
парадоксальным, - что, по капризу или злому умыслу истории, немецким
идеалистам пришлось, почти против их воли, оказать ретроспективное влияние
на неподатливого Беме и загнать его в орбиту своих идей. Но когда Киргегард,
охотно и умело пользующийся диалектикой, изображает нам процесс, в котором
из рыцаря покорности рождается рыцарь дерзновения, - он же и есть рыцарь
веры, его интерес совсем не в том, чтоб сделать для нас понятной, т.е.
естественной в своей закономерности и непрерывности смену явлений.
Диалектика у него сопровождает всегда совсем иные душевные движения, по
самому существу своему не требующие и не допускающие объяснений, а скорее
направленные к тому, чтоб провозгласить ненужность и тщету всякого
объяснения. И в самом деле, какие могут быть объяснения там, где, по
свидетельству и нашего опыта, и нашего разумения, все возможности
прекращаются и где поставляется поистине безумная задача прорваться к Богу,
для которого все возможно? И вот тут-то Киргегард зовет свою "суровость",
свое этическое, свою Необходимость и к ним подводит рыцаря покорности. Бог,
сговорившись с сатаной, вздумал "искушать" человека: Иову послал его беды,
от Авраама потребовал сына. Что такое искушение? Для разума, для нашего
знания и для нашей этики ответа на этот вопрос нет. Поэтому, с присущей им
уверенностью, они его отводят: искушение есть плод досужего воображения, на
самом деле ни Бог, ни дьявол человека не искушают. Иов лишился своих стад и
детей - это произошло естественно, Авраам убил или покушался убить сына - и
это произошло естественно, в припадке душевного затмения или помешательства.
Нужно выбросить из словаря образованного человека это ни с чем не сообразное
слово и оставить Иова на его навозной куче, а Авраама пред телом убитого им
сына. Рыцарь покорности твердо и окончательно знает, что от видимой ему
действительности некуда уйти и от нее апеллировать не к кому. Что произошло
- то произошло: нужно принять и покориться. Гегель "обоготворил
действительность", но нам можно не обоготворять ее, если она, подчиняя себе
человека, сама ничему уже не подчинена! Гегель требовал, чтоб наше мышление
черпало свои истины из действительности и от себя ничего не прибавляло, и
был прав: только такие истины выдержат испытания и временем, и вечностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92