Но мы так
глубоко, за долгие века земного существования, срослись с теми истинами,
которые нам внушаются разумом, что мы и не можем представить себе, как
возможно существовать без них. Повседневный опыт неизменно и постоянно
свидетельствует о том, что человека, отказавшегося от руководительства
разума, ждут всевозможные беды. Это всем известно, об этом нет нужды
распространяться, и Киргегард никогда не пытался скрыть от своих читателей,
что в нашем эмпирическом мире разум неограниченный властелин. Но философия
ведь стремится выйти за пределы эмпирического бытия. Тот же Платон, который
нас предостерегал от (((?((((('ов, учил, что философия есть (((?(( (((?(((
(упражнение в смерти), что философствовать - значит ?(((("((((( ((? ((((?(((
(приготовляться к смерти и умирать)clxxxix. Что же - и пред лицом смерти, на
грани, отделяющей наш видимый мир от иных миров, разум продолжает сохранять
свою власть и свои права? Мы слышали от Киргегарда - и вряд ли кто станет
это оспаривать, что разумное сознание не выносит того, что ему рассказывают
смерть и безумие. Но тогда почему, для какой надобности охранять и беречь
его, воздавать ему, как он того требует, божеские почести? И если он все же
не выпускает нас из своих рук и продолжает, несмотря на свое бессилие,
притязать на роль вершителя человеческих судеб, то не значит ли это, что он
не благодетель, а смертельный враг наш, ta bellua qua non occisa homo non
potest vivere! Разум как враг людей и богов: величайший парадокс, какой
можно только придумать. И, вместе с тем, самое страшное и мучительное, что
могло бы выпасть на долю одинокого, беззащитного человека: Quam aram parabit
sibi qui majestatem rationis laedit! ("Какой алтарь уготовит себе человек,
оскорбивший величество разума" - Спиноза)cxc. Если разум не направляет, если
разум не выручает, если разум отказывается служить нам - куда идти?
Киргегард нисколько не преувеличивал, когда говорил, что отказаться от
разума - величайшее мученичество. Я бы прибавил только, что по собственному
почину, добровольно, едва ли когда-нибудь хоть один человек принял на себя
такое мученичество.
Надо думать, что тот безотчетный страх, который Киргегард предположил в
первом человеке, и был страх пред возможностью остаться без водительства
разума. И этим страхом воспользовался змей, чтоб соблазнить его вкусить от
плодов дерева познания. Пожалуй, вернее и ближе к Св. Писанию сказать, и что
от страха начался грех. Второе положение Киргегарда, что этот страх был
страхом пред Ничто, принадлежит к глубочайшим прозрениям в тайну
грехопадения. В распоряжении соблазнителя только и было, что чистое Ничто;
Ничто, из которого Бог творческим актом создал и вселенную, и человека, но
которое без Бога не выходило за пределы своего Ничтожества и не могло иметь
никакого значения в бытии. Но если всемогущество Божие могло сотворить из
Ничто мир, то ограниченность человека, внушенный ему змеем страх превратил
Ничто в огромную всеразрушающую, всеистребляющую, ничтожущую силу. Ничто
перестало быть ничем, перестало быть несуществующим, оно стало существующим,
оно прилепилось, оно внедрилось своим ничтожеством во все существующее -
хотя ему его существование совсем ни для чего не было нужным. Ничто
оказалось загадочным оборотнем. На наших глазах оно превратилось сперва в
Необходимость, потом в Этическое, потом в Вечноеcxci. И сковало не только
человека, но и самого Творца. С ним и бороться нельзя обыкновенными
средствами: его ничем не проймешь и никак не одолеешь - оно скрывается под
небытием своим каждый раз, как чувствует приближение опасности. И - с нашей
точки зрения - Богу еще труднее с ним бороться, чем человеку. Бог гнушается
принуждением. Ничто ничем не гнушается. Оно держится только принуждением и
ничего, кроме принуждения, своим неожиданным и ни для чего ему не нужным
бытием не осуществляет.
Ничто присвоило себе (опять скажу без всякого желания) предикат бытия,
как будто бы он и в самом деле неотъемлемо всегда принадлежал ему. И разум,
которому, по его назначению, полагалось бы остановить его в его незаконном
захвате - в его распоряжении был закон противоречия (((((((?(( (?( ?((?(
("непоколебимейший из всех принципов", - как выражается Аристотель)cxcii и
не менее могущественный закон достаточного основания, - разум
безмолвствовал: не смел или не имел сил пошевелитьсяcxciii. Ничто все и всех
заворожило: мир точно уснул, замер или даже умер. Ничто превратилось в
Нечто, а Нечто все насквозь пронизалось Ничем. Разум же, наш человеческий
разум, который нас учат считать лучшим, что есть в нас (pars melior nostra),
который нас роднит с Богом, равнодушно и спокойно наблюдавший, как все это
происходило, после победы Ничто почти автоматически перешел на его сторону
(ведь все действительное - разумно) и до сих пор продолжает стоять на страже
сделанных Ничто завоеваний.
Идея первородного греха для нашего разума совершенно неприемлема. Ибо -
теперь, надеюсь, это выяснилось - власть и суверенные права разума держатся
только грехом. Если бы человек мог хоть на мгновение претворить в себя
истину Св. Писания, разум тотчас был бы лишен своих суверенных прав:
перестал бы быть независимым законодателем и перешел бы на скромную роль
послушного исполнителя. Но тут именно, в этом столь чуждом нашему сознанию
"если" и кроется величайшая загадка и почти непреоборимая трудность. От кого
это "если" зависит? Свободны ли мы в выборе? Можем ли мы принять библейскую
истину, если пожелаем, и отвергнуть, если не пожелаем? И тут нам Киргегард -
и вместе с Киргегардом напряженнейший внутренний опыт людей, изверженных за
пределы того "общего", которым соблазняет нас умозрительная философия,
отвечает: нет, не можем. Все решилось за нас в падении первого человека, все
решил за нас грех. Наша свобода - та свобода, которой наделил Творец
человека, вызвав его к жизни, - в обмороке, в параличе. Страшное чудовище -
Ничто овладело нами. Мы знаем, мы всем существом чувствуем, что это Ничто,
т.е. то, чего нет, и все же не можем бороться с ним, точно это было бы не
бессильное Ничто, а всесильное Нечто. Больше того, в силу какой-то
бессмысленной и кошмарной диалектики мы все делаем, чтоб укрепить власть и
могущество Ничто. Мы сами превратили его в Необходимость, в Этическое, в
Вечность, в Бесконечность. Наше познание, наша совесть полонена им не извне,
а, если так можно выразиться, изнутри, мы неспособны усомниться в законности
его притязаний, даже когда оно предъявляет к нам самые отвратительные
требования:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
глубоко, за долгие века земного существования, срослись с теми истинами,
которые нам внушаются разумом, что мы и не можем представить себе, как
возможно существовать без них. Повседневный опыт неизменно и постоянно
свидетельствует о том, что человека, отказавшегося от руководительства
разума, ждут всевозможные беды. Это всем известно, об этом нет нужды
распространяться, и Киргегард никогда не пытался скрыть от своих читателей,
что в нашем эмпирическом мире разум неограниченный властелин. Но философия
ведь стремится выйти за пределы эмпирического бытия. Тот же Платон, который
нас предостерегал от (((?((((('ов, учил, что философия есть (((?(( (((?(((
(упражнение в смерти), что философствовать - значит ?(((("((((( ((? ((((?(((
(приготовляться к смерти и умирать)clxxxix. Что же - и пред лицом смерти, на
грани, отделяющей наш видимый мир от иных миров, разум продолжает сохранять
свою власть и свои права? Мы слышали от Киргегарда - и вряд ли кто станет
это оспаривать, что разумное сознание не выносит того, что ему рассказывают
смерть и безумие. Но тогда почему, для какой надобности охранять и беречь
его, воздавать ему, как он того требует, божеские почести? И если он все же
не выпускает нас из своих рук и продолжает, несмотря на свое бессилие,
притязать на роль вершителя человеческих судеб, то не значит ли это, что он
не благодетель, а смертельный враг наш, ta bellua qua non occisa homo non
potest vivere! Разум как враг людей и богов: величайший парадокс, какой
можно только придумать. И, вместе с тем, самое страшное и мучительное, что
могло бы выпасть на долю одинокого, беззащитного человека: Quam aram parabit
sibi qui majestatem rationis laedit! ("Какой алтарь уготовит себе человек,
оскорбивший величество разума" - Спиноза)cxc. Если разум не направляет, если
разум не выручает, если разум отказывается служить нам - куда идти?
Киргегард нисколько не преувеличивал, когда говорил, что отказаться от
разума - величайшее мученичество. Я бы прибавил только, что по собственному
почину, добровольно, едва ли когда-нибудь хоть один человек принял на себя
такое мученичество.
Надо думать, что тот безотчетный страх, который Киргегард предположил в
первом человеке, и был страх пред возможностью остаться без водительства
разума. И этим страхом воспользовался змей, чтоб соблазнить его вкусить от
плодов дерева познания. Пожалуй, вернее и ближе к Св. Писанию сказать, и что
от страха начался грех. Второе положение Киргегарда, что этот страх был
страхом пред Ничто, принадлежит к глубочайшим прозрениям в тайну
грехопадения. В распоряжении соблазнителя только и было, что чистое Ничто;
Ничто, из которого Бог творческим актом создал и вселенную, и человека, но
которое без Бога не выходило за пределы своего Ничтожества и не могло иметь
никакого значения в бытии. Но если всемогущество Божие могло сотворить из
Ничто мир, то ограниченность человека, внушенный ему змеем страх превратил
Ничто в огромную всеразрушающую, всеистребляющую, ничтожущую силу. Ничто
перестало быть ничем, перестало быть несуществующим, оно стало существующим,
оно прилепилось, оно внедрилось своим ничтожеством во все существующее -
хотя ему его существование совсем ни для чего не было нужным. Ничто
оказалось загадочным оборотнем. На наших глазах оно превратилось сперва в
Необходимость, потом в Этическое, потом в Вечноеcxci. И сковало не только
человека, но и самого Творца. С ним и бороться нельзя обыкновенными
средствами: его ничем не проймешь и никак не одолеешь - оно скрывается под
небытием своим каждый раз, как чувствует приближение опасности. И - с нашей
точки зрения - Богу еще труднее с ним бороться, чем человеку. Бог гнушается
принуждением. Ничто ничем не гнушается. Оно держится только принуждением и
ничего, кроме принуждения, своим неожиданным и ни для чего ему не нужным
бытием не осуществляет.
Ничто присвоило себе (опять скажу без всякого желания) предикат бытия,
как будто бы он и в самом деле неотъемлемо всегда принадлежал ему. И разум,
которому, по его назначению, полагалось бы остановить его в его незаконном
захвате - в его распоряжении был закон противоречия (((((((?(( (?( ?((?(
("непоколебимейший из всех принципов", - как выражается Аристотель)cxcii и
не менее могущественный закон достаточного основания, - разум
безмолвствовал: не смел или не имел сил пошевелитьсяcxciii. Ничто все и всех
заворожило: мир точно уснул, замер или даже умер. Ничто превратилось в
Нечто, а Нечто все насквозь пронизалось Ничем. Разум же, наш человеческий
разум, который нас учат считать лучшим, что есть в нас (pars melior nostra),
который нас роднит с Богом, равнодушно и спокойно наблюдавший, как все это
происходило, после победы Ничто почти автоматически перешел на его сторону
(ведь все действительное - разумно) и до сих пор продолжает стоять на страже
сделанных Ничто завоеваний.
Идея первородного греха для нашего разума совершенно неприемлема. Ибо -
теперь, надеюсь, это выяснилось - власть и суверенные права разума держатся
только грехом. Если бы человек мог хоть на мгновение претворить в себя
истину Св. Писания, разум тотчас был бы лишен своих суверенных прав:
перестал бы быть независимым законодателем и перешел бы на скромную роль
послушного исполнителя. Но тут именно, в этом столь чуждом нашему сознанию
"если" и кроется величайшая загадка и почти непреоборимая трудность. От кого
это "если" зависит? Свободны ли мы в выборе? Можем ли мы принять библейскую
истину, если пожелаем, и отвергнуть, если не пожелаем? И тут нам Киргегард -
и вместе с Киргегардом напряженнейший внутренний опыт людей, изверженных за
пределы того "общего", которым соблазняет нас умозрительная философия,
отвечает: нет, не можем. Все решилось за нас в падении первого человека, все
решил за нас грех. Наша свобода - та свобода, которой наделил Творец
человека, вызвав его к жизни, - в обмороке, в параличе. Страшное чудовище -
Ничто овладело нами. Мы знаем, мы всем существом чувствуем, что это Ничто,
т.е. то, чего нет, и все же не можем бороться с ним, точно это было бы не
бессильное Ничто, а всесильное Нечто. Больше того, в силу какой-то
бессмысленной и кошмарной диалектики мы все делаем, чтоб укрепить власть и
могущество Ничто. Мы сами превратили его в Необходимость, в Этическое, в
Вечность, в Бесконечность. Наше познание, наша совесть полонена им не извне,
а, если так можно выразиться, изнутри, мы неспособны усомниться в законности
его притязаний, даже когда оно предъявляет к нам самые отвратительные
требования:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92