У нас расписаны все времена года по закону. Твой закон, мол, - революционное сознание. Пожалуйста, говорю, и сознание примем к сведению, только напишите его, зафиксируйте в качестве указания. А мы в дело подошьем и все в аккурат исполним... Н-да, дела. Все подбивают на то, чтоб милиция по домам ходила с обыском. Но в случае чего милиции и дадут по шее, зачем закон нарушали? Как думаешь?
Кадыков слушал, сурово сведя брови, думая о чем-то своем.
- Чубуков меня звал в Степанове на распродажу имущества одного неплательщика, - ответил он, как бы очнувшись. - Но я отказался. Начальника, говорю, нет. А без него решить такой вопрос не могу.
- И правильно. Это не наше дело - распродавать с торгов мужицкие портянки.
- И в стороне нам не удержаться, - продолжил как бы прерванную мысль Кадыков. - Ну, в Степанове обошлось без шума. Хозяин оказался смирным. А ежели буйные попадутся?
- Ты думаешь, конфискации имущества нам и впредь не миновать?
- Непременно не минуем. В Тиханове два хозяина заупрямились, в Тимофеевке, в Больших Бочагах. Но особенно в Гордеевском кусте. Там эти самые излишки и не думают сдавать. Придется выколачивать. И тут без нас не обойтись.
- Да, веселая работенка. - Озимое крепко потер бритый затылок и усмехнулся: - Ха-ха! Как ночь не поспишь, так, веришь или нет, щетина прет, как хлебная опара. Вчера только обрил голову в Рязани, а теперь вот наколоться можно, словно проволока. И чешется, зараза. Ладно! Завтра на бюро прояснится, что нам делать, как нам быть. А ты, Зиновий Тимофеевич, узнай к завтрему - что там за хреновина с этими яблоками и с кобыльим хвостом. Я думаю, что здесь хулиганье дурит. А то Возвышаев оргвыводы сделает и раздует классовую борьбу из кобыльего хвоста.
Кадыков первым делом отыскал садового сторожа Максима Селькина, он стоял теперь у ворот ссыпного пункта, бывшего последнего приюта помещика Скобликова. На нем был рыжий зипун, подпоясанный чересседельником, тряпичная шапка, из которой торчал клок ваты на самой макушке, и новые лапти с онучами, замотанными в частую косую клетку оборами аж за колена. Ружье на веревке он закинул за спину, как кошелку с мякиной. Утро стояло тихое, морозное; слабо и безвольно, как в прореху, сыпался мелкий сухой снежок и покрывал острые гребешки вздыбленной застывшей грязи. На заборе, как чучела, сидели, втянув головы и опустив хвосты, вороны - то ли спали, то ли думали о чем-то серьезном и таинственном. И Максим не шевелился, как заколдованный, смотрел важно и прямо перед собой, тараща маленькие, запавшие в морщинах глаза.
- Здорово, часовой! - сказал Кадыков, подходя.
- Здравия желаю, - сипло ответил Максим, переступая с ноги на ногу.
- Ты чего спишь, ай озяб?
- Баба где-то провалилась, ни дна ей ни покрышки. Приди, говорю, утречком, подмени, а я схожу картошки поем, погреюсь. Не идет!
- Ружье-то стреляет? А ну-ка?!
Кадыков протянул руку, Максим проворно снял ружье и подал.
- Зачем же ты ружье отдал? А ну-ка я тебя этим ружьем да по уху? А хлеб казенный увезу?
- Дак на то вам и власть дадена.
- Ты же часовой! Ты никаким властям не подчиняешься, только тому, кто тебя ставил. - Кадыков свалил вправо хвостовик, переломил ствол - ружье было заряжено. - Кто тебя поставил на пост?
- Председатель Кречев.
- Вот ему и подчиняйся. Больше никого не слушай. На, держи! - вернул Кадыков ружье.
Максим взялся за веревочную поцепку и закинул ружье за спину, как кошелку.
- Как же у тебя из-под носу яблоки увезли?
- Так вот и увезли. Из ружьев палили, отогнали нас ажно к Волчьему оврагу.
- Сколько вас было?
- Я да Маркел.
- А вы чего ж не стреляли?
- Дак у нас одно ружье на двоих с одним патроном. На крайний случай, ежели сильничать начнут. Они ж с трех концов палили. Куды тут!
- Хороши сторожа. Нечего сказать... Ты хоть видел, куда ваши яблоки повезли? По какой дороге?
- Повезли в Тиханово на двух подводах.
- В какой конец?
- В Нахаловский... В какой же ишшо?
- Ладно... Разберемся, - сказал Кадыков.
Он сходил в казенку, купил поллитру сладкой наливки облепихи и зашел к Насте Гредной. Несмотря на позднее время, хозяева все еще дрыхли, - Настя лежала на печи, как в окопе, наружу торчали только ее подшитые валенки носами кверху. Степан, завернувшись в свиту, валялся на деревянной кровати в шапке с завязанными ушами, лицом к стенке. В избе было холодно, пар валил изо рта, как в предбаннике.
- Есть кто живой? - спросил Кадыков, переступая порог.
- Кого там черт занес? - нехотя отозвалась Настя, и даже валенки ее не шевельнулись. Она проявляла интерес только к тому, что свершалось на улице, у себя же в избе она делалась сумрачной и глухой.
Степан приподнял голову и, увидев фуражку со звездой на Кадыкове, вдруг застонал.
- Ты что, или заболел? - спросил его Кадыков.
- Заморила, проклятая баба. Всюю ночь у окна просидит, а потом дрыхнет до обеда. - Степан встал с постели, опустил на пол ноги, обутые в валенки. - Веришь ай нет, в валенках ноги зашлись от холода.
- Что ж вы не топите избу?
- Спроси вон ее, ведьму, - кивнул Степан на печь.
- Сперва надо избу ухетать, а потом топить, - отозвалась Настя. Сделай, говорю, защиток вокруг избы, все теплее будет.
- Изба не сарай. Что ж вокруг нее застреху делать? От людей совестно, сказал Степан.
- Ну и не кряхти, ежели совестно.
- Слезай, Настя! У меня тут есть обогревательная. - Кадыков поставил бутылку на стол и сам сел на скамью.
- Это каким тебя добрым ветром занесло? - веселея, спросил Степан.
- Да иду вот по селу, вижу - окна замуравели, зацвели серебряными цветиками. Дай, думаю, загляну. Хоть печку растоплю им - не то замерзнут.
Настя подняла голову, приставила очко к единственному оку и, разглядев бутылку на столе, проворно слезла с печки.
- Ну, погреемся, хозяйка? - обернулся к ней Кадыков и потер ладони. Давай стаканы.
Настя достала стаканы с полки, занавешенной шторкой, поставила на стол. Выжидательно спросила:
- А как же насчет закуски? У нас ведь, окромя квашеной капусты, ничего нет.
- Эту не закусывают, - сказал Кадыков, разливая облепиху, - она сладкая. Вроде чая с сахаром. Ну, будьте здоровы!
- Спасибо вам, Зиновий Тимофеевич. - Степан слегка поклонился и выпил залпом.
Настя долго тянула и кривилась.
- Ты чего морщишься? Или горько? - спросил Кадыков.
- Вино, она и есть вино. Ты ее пьешь, а тебе страшно, инда сердце замирает, - ответила Настя, ставя стакан. - А вы чего ж не пьете? - А сама поглядывала на оставшееся вино в бутылке.
- Я пью только чистое белое, - ответил Кадыков, забирая в руку бутылку. - Что, Настя, еще хочешь?
- А ты петь меня не заставишь? - осклабилась Настя, раскрывая свой щербатый рот.
- А спела бы.
- Ой, не греши! Ну тебя к богу за пазуху. - Она кокетливо махнула рукой и рассмеялась.
- Ты, Настя, вот что мне скажи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221