Пойми ты, пострадать во имя классовой борьбы, значит, сделаться героем. Ну! Какая теперь взята линия главного направления? Вот она, ребром поставлена, - Сенечка пристукнул ребром ладони по столу, - линия на обострение классовой борьбы. На о-бо-стрение! Значит, наша задача - обострять, и никаких гвоздей, как сказал поэт. Пока держится такая линия, надо успевать проявить себя на обострении. Иначе отваливай в сторону. Какой из тебя, к чертовой матери, политик!
- А я не политик.
- Зато я политик. А ты жена моя. Твоя обязанность - помогать мне, понятно?
- На суд я все равно не пойду... и заявлений делать не стану. И к следователю не таскай меня. Не пойду. Ты... ты позора моего хочешь... верхняя губа у нее задергалась, и по щекам покатились слезы.
- Ну, ну, успокойся, успокойся, - он подошел и погладил ее по голове.
Зинка уткнулась ему в плечо и разревелась.
- Успокойся, успокойся, - приговаривал Сенечка и оглаживал ее голову. Ты пойми меня правильно. Разве я хочу тебя опозорить или подставить?.. Я же лучше знаю, что теперь надо делать, как поступать. Разве я виноват, что пора такая суровая? Ведь не я эту политику сверху пускаю. Я ее внизу обязан в жизнь претворять. Была пора, когда говорили - обогащайтесь. Пожалуйста, богатейте... Я никому не мешал. А теперь установка другая. Пойми ты - обострение! Значит, обострять надо, а не примирять, не затушевывать. Это не только в нашей политике. Даже у попов бывают разные периоды. То они говорят: "Время разбрасывать камни". А то: "Время собирать камни". Ну, время такое. Разбрасывать? Значит, разбрасывать. А собирать начнешь - тебя же этим камнем по башке стукнут. Вот, по темечку, тук! И с копытов долой. - Он нащупал на ее темени углубление и слегка надавил большим пальцем. - А, чуешь? Я же не могу замять это дело, не могу? Что же я за коммунист? Вижу вспышку классовой борьбы и отваливаю в сторону. Да меня самого тогда снимать надо.
- Делай, как хочешь. Но на суд я не пойду.
С той поры что-то переменилось в Тиханове - люди сторонились друг друга, ходили торопливо, глядя себе под ноги, будто искали нечто потерянное и не находили, встречным угрюмо кивали, наскоро приподымая шапки, и расходились, не здороваясь, словно стыдились чего-то или знали нечто важное и не хотели доверять никому. Даже у колодцев, обычно болтливые, тихановские бабы подолгу не задерживались, наливая воду, погромыхивая пустыми ведрами, изрекали в темное, гулкое жерло колодца какую-нибудь запретную забористую побасенку, щеголяя друг перед дружкой смелостью в насмешках и пренебрежении по адресу тех, неназванных, нечестивцев: "Ах вы, антихристы, черт вас выделал". Но говорили все это в сторону, избегая взглядов и расспросов. "Я тебя не видела, ничего не говорила и знать ничего не знаю", - написано было на лице каждого.
Бывший церковный староста Семен Дубок пошел было по дворам на Казанскую - уговорить прихожан собраться к кладбищенской часовне, чтобы помолиться за отца Афанасия. Авось отпустят его. А службу можно было бы проводить и в той же часовне, и сторожку церковную приспособить. Но не успел он один порядок Нахаловки обойти, как потащили его в сельсовет и продержали там до сумерек. А ночью прибежал он к Бородиным, перелез через высокий заплот и с подворья постучал в заднюю дверь. Впустили его, а он зубами щелкает от страха: "Спаси, Андрей Иванович! Не дай по миру пойтить!" - "Да какой я спаситель? Что тебе надо от меня?" - "Поставь к себе в кладовую сундук". "Господи! - сказала Надежда. - Мы сами трясемся, как осиновые листья". "Нет, вы при власти". - "Не власти, а страсти..." - "Нет... Примите сундук. Больше и спасаться негде". Так и приволок сундук. Сперва на лошади вез по задам. Потом садом несли вдвоем с Лукерьей. Здоровенный сундук, окованный полосовым железом. Поставили его возле ларя, перекрестили и замок поцеловали. "Ты, Лукерья, никак, от меня заклинаешь замок-то?" сердито спросила Надежда. "Нет, нет. Что ты, - ответила та скороговоркой. - Боюсь, как бы в колхоз не уплыл".
О колхозе говорили много, но до праздников так и не удалось создать его - не шли люди на собрание, и шабаш. Дважды обходили село подворно сам Кречев с Ваняткой и Левкой Головастым, уговаривали каждого собраться в трактире, каждый обещал прийти - вот только со скотиной уберусь, - и не приходили. Более полутора десятков не собиралось. Что за оказия? Бился Кречев над этим темным вопросом неповиновения. Разрешил его Ванятка; матерясь на чем свет стоит, он зашел в Совет в праздничное утро и сказал Кречеву, ладившему на двух оструганных палках красный лозунг для демонстрации:
- Ты знаешь, почему на собрание не шли?
- Ну?
- Кто-то слушок пустил по селу, де-мол, собираем народ не для колхозного разговора, а чтоб церкву закрыть окончательно, сделать из нее зерновой склад и каждому роспись свою поставить. А кто откажется, тому твердое задание довести, как Федоту Ивановичу Клюеву.
- Н-да. - Кречев только затылок почесал. - Классовый враг работает на стихию будь здоров. А мы с тобой - вислоухие губошлепы. Надо письменные повестки разослать и в них черным по белому написать: собираемся поговорить про колхозные дела, а церковь нас не интересует. И под роспись. Понятно?
По такой методе и собрались вечером восьмого ноября. Хоть и жидко, но пришел народ. Приглашали всех - и мужиков, и баб, и молодежь, чтоб всем миром, по новому зачину, сошлись, как на праздничное гулянье. Но пришли одни мужики, как на сход, и тех не более половины, человек двести. Рассаживались вдоль стен на корточки, а то и прямо на пол, сложив перед собой ноги калачиком, - лишь бы подалее от начальства. Скамьи перед столом президиума пустовали. И в самом президиуме мужиков недосчитывалось - не было ни Клюева, ни Андрея Ивановича Бородина, ни Сеньки Курмана, - один Ротастенький неизменно маячил голым лицом среди начальства, да поблескивал лысиной Ванятка, да щурилась на сон Тараканиха. Доклад делал Сенечка Зенин. Время от времени он брал со стола свежую газету с портретом Сталина, помахивал ею над головой, а то вычитывал оттуда отмеченные карандашом места.
- Товарищи, мы все с вами переживаем исключительный подъем по случаю года великого перелома, как гениально выразился товарищ Сталин. В чем сказывается год великого перелома? Это прежде всего в производительности труда, поскольку активность масс повысилась через самокритику. Это, во-вторых, товарищи, в области строительства промышленности, проблемы накопления, то есть ускоренные темпы! И, наконец, в-третьих, - в области сельского хозяйства - это великий перелом от мелкого индивидуального к коллективному крупному индустриальному хозяйству. Рухнуло и рассеялось в прах утверждение правых, главным образом Бухарина, что... Где оно тут? Зенин поглядел в газету и воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221