- Только и смалят махру да языками чешут.
- А чего ж делать? Каб работа была...
- Скажи спасибо, что печь топится. Вытягивает. Не то бы мы все здесь от табачного дыма задохнулись.
- А вот, мил моя барыня, кабы за стол мужика посадить энтим начальником. Скольки бы табаку он высадил за день?
- Фунт!
- Кило!
- Полпуда!!
- Насчет веса не скажу в точности... Но жалованья на табак не хватило бы.
- Женшшыны, как мухота, задыхались бы.
- Га-га-га!..
- До смеху ли теперь? - в сердцах сказал Прокоп и плюнул. - Глупый народ!
- Ото верно, Прокоп Иванович, - согласно кивнул Тарантас. - Здесь все глупцы сидят, которые отказались. Умные на печке спят, а завтра пойдут кулачить.
- Прижмут - пойдешь... Куда денешься... как она, как ее... Не один, так другой.
- А что мне другие? - вспыхнул опять Вася. - Я не хочу грех брать на душу, понял? А ежели завтра заставят тебя бить? Бить меня, к примеру? Ты чего ж, станешь бить? Чего молчишь?
- Что ты пристал к нему? - осадил Бородин Васю Сосу. - Доживем до завтра и увидим, кто кого бить станет, а кто и сдачи даст.
- У нас сдачи? Ну нет, мил моя барыня... Были мужики... А теперя не народ, а телята комолые. Их с одной палкой куда хошь загнать можно.
- Хотел бы я посмотреть, как ты палкой детей моих погонишь из дому! покрываясь багровыми пятнами, зло проговорил Прокоп.
- А что ты сделаешь? - спросил Тарантас, угрюмо глядя на Прокопа и тоже накаляясь внутренним жаром до красноты на скулах.
- Застрелю как собаку! - сорвался на фальцет Прокоп и дернул пальцем, словно его ожгло.
Кулек, успевший задремать, при этом пронзительном окрике спрыгнул с бочки и, ошалело ворочая белками, не понимая, кто и что говорил, рявкнул сразу на всех:
- Ма-а-алчать! Не то всех пересажаю!..
- Куда? На бочку, что ли? - спросил Бородин, и все загоготали.
Прокоп встал от колеса, с видного места, и прошел в угол за печку, а Кулек снял с головы синий шлем и стал закатывать тряпичные уши, чтобы лучше слышать, потом водрузил его на самую макушку.
- Прекратите разговоры! - наконец изрек он, снял с передней стенки фонарь и отнес его, повесил над входной дверью. Теперь на мужиков падала громадная тень от повозки с бочкой, и они задвигались, зашуршали сеном, укладываясь на сон грядущий.
Прокопу спать не хотелось. Поначалу досада брала: эко сорвался! Как мальчишка сопливый. И Тарантас тут ни при чем. Был бы он подлецом, небось не сидел бы в пожарке. Чего же на него яриться? И тем не менее мысль, что все, мол, трусы паршивые, так в упор брошенная в лицо ему Тарантасом, была обидной и такой неотступной, хоть кричи. А что ты сделаешь, когда и в самом деле твоих детишек, как поросят, с визгом и гоготом станут ловить по дому и таскать в сани под охрану милиционеров? Будто кто и в самом деле спрашивал его и в уши дул: "Ш-што-о? Ш-што-о?" - так все шумело в них и жухало в висках, и грудь теснило до тошноты. Васька Сноп рассказывал, будто у Квашнина ребятишек прямо из кровати таскали, одеться толком не давали, завертывали в тряпье - и в сани. А чтоб не кричали - конфетки в рот совали. Погремушками гремели перед теми, которые сопли не умели подтирать. Ай-я-яй! До каких страстей дожили? Вот подгонят утречком подводы, всю его шатию с Матреной во главе посадят и увезут, а ты здесь будешь сидеть, как бугай в загоне. Ори - не ори, хоть на стенку кидайся, кто тебя тут услышит?
И чем дальше думал он про это, тем невыносимее казалось ему теперешнее положение, но как выйти из него? Как сбежать отсюда? Окна были под железной решеткой, дверь в воротах заперта на здоровенный замок - ключ у Кулька. Тот ходил, как заведенный, перед воротами и чертил острой тенью от шишака шлема по стенам и потолку. Только заворочайся - он сразу заорет во все горло и всех подымет на ноги. Не токмо что спать - ни лежать, ни сидеть не хотелось. И все клял себя за ротозейство. Ведь смог бы, смог попрятать, пораспихать кое-что. Авось вернутся еще? Что-то, глядишь, и уцелело бы. А теперь что? Выведут голеньких из дому и все добро порастащут. А вернешься - где искать? С кого спрашивать?
Так и ворочались его тяжкие думы вокруг дома, как мельничные жернова; и он, все так же, сидя в углу за печкой, уронив голову на грудь, забылся уже под утро, после вторых петухов. Ему снилось, что они с Матреной в подвенечном платье подымаются на церковную паперть. Народу кругом, как на празднике каком, и все разряжены, шумные, веселые. И на него пальцем показывают да смеются. "Вот счас его женят, вот женят!" - кричат все. Растворяются железные врата, а там не храм божий, а какой-то сарай, и печь топится. Макар Сивый, грязный как черт, лопатой угли выбрасывает на пол и смеется. "Становись! - говорит. - Мы те счас обвенчаем". Он глянул себе на ноги - и с ужасом увидел, что стоит босым. Бежать! Ноги не слушаются. А его подталкивают прямо на горячие угли. "Становись, становись! - кто-то приказывает ему. - Привыкнешь..." Он глянул на Матрену, а это, оказывается, Якуша с ним стоит и подмигивает ему... Давай, давай! И тоже толкает его на угли...
Разбудил его скрип отворяемой двери. В заснеженной шапке, в белых бурках стоял на пороге Возвышаев и громко спрашивал:
- Сколько арестованных?
- Так что девять человек, - по-солдатски отвечал Кулек.
- Всех поднять!
Кулек хлопнул пятерней о бочку и крикнул:
- Подымайсь!
Вставали нехотя, кряхтя и матерясь, кривя рожи, прикрываясь от света кто ладонью, кто шапкой.
- Попрошу не выражаться! - крикнул опять Кулек.
- Что, недовольны ранней побудкой? - спрашивал Возвышаев, прохаживаясь перед мужиками. - А ну, построиться!
- Разберись по порядку! - скомандовал Кулек.
Мужики растянулись в кривую шеренгу; справа стоял Бородин, слева замыкал ее Прокоп Алдонин. Возвышаев, сунув руки в боковые карманы полушубка, поднимаясь на носки, слегка покачиваясь, как петух перед тем как закукарекать, спросил:
- Ну как? Хорошо ночевали? - И, презрительно усмехнувшись, что никто не отвечает, изрек: - Ишь ты, какие невеселые!.. Ничего, мы вас сегодня развеселим. Которые петь с нами не хотят и другим не велят, мы их ноне соберем и отправим куда подальше.
- Лиха беда начало, - отозвался Бородин. - У нас был такой мужик, по прозвищу Иван-пророк. Так вот, когда его брали, он и сказал: сперва нас возьмут, которые покрупней, потом и до вас дойдет очередь, до мелочи пузатой.
- Ты на что это намекаешь?
- А чего мне намекать! Я про Ивана-пророка говорю. А он русским языком сказал, без намеков: сперва нас возьмут, потом вас!
Вынув правую руку из кармана, сжав ее в кулак и потрясая им в воздухе, Возвышаев крикнул:
- И я тебе скажу без намеков, кулацкий подпевала, пока до нас доберутся, мы вас всех передавим, как клопов.
- Полегче, гражданин начальник, - сказал Прокоп, буровя глазами Возвышаева. - Я всю гражданскую проломал. В восемнадцатом году землю делил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221
- А чего ж делать? Каб работа была...
- Скажи спасибо, что печь топится. Вытягивает. Не то бы мы все здесь от табачного дыма задохнулись.
- А вот, мил моя барыня, кабы за стол мужика посадить энтим начальником. Скольки бы табаку он высадил за день?
- Фунт!
- Кило!
- Полпуда!!
- Насчет веса не скажу в точности... Но жалованья на табак не хватило бы.
- Женшшыны, как мухота, задыхались бы.
- Га-га-га!..
- До смеху ли теперь? - в сердцах сказал Прокоп и плюнул. - Глупый народ!
- Ото верно, Прокоп Иванович, - согласно кивнул Тарантас. - Здесь все глупцы сидят, которые отказались. Умные на печке спят, а завтра пойдут кулачить.
- Прижмут - пойдешь... Куда денешься... как она, как ее... Не один, так другой.
- А что мне другие? - вспыхнул опять Вася. - Я не хочу грех брать на душу, понял? А ежели завтра заставят тебя бить? Бить меня, к примеру? Ты чего ж, станешь бить? Чего молчишь?
- Что ты пристал к нему? - осадил Бородин Васю Сосу. - Доживем до завтра и увидим, кто кого бить станет, а кто и сдачи даст.
- У нас сдачи? Ну нет, мил моя барыня... Были мужики... А теперя не народ, а телята комолые. Их с одной палкой куда хошь загнать можно.
- Хотел бы я посмотреть, как ты палкой детей моих погонишь из дому! покрываясь багровыми пятнами, зло проговорил Прокоп.
- А что ты сделаешь? - спросил Тарантас, угрюмо глядя на Прокопа и тоже накаляясь внутренним жаром до красноты на скулах.
- Застрелю как собаку! - сорвался на фальцет Прокоп и дернул пальцем, словно его ожгло.
Кулек, успевший задремать, при этом пронзительном окрике спрыгнул с бочки и, ошалело ворочая белками, не понимая, кто и что говорил, рявкнул сразу на всех:
- Ма-а-алчать! Не то всех пересажаю!..
- Куда? На бочку, что ли? - спросил Бородин, и все загоготали.
Прокоп встал от колеса, с видного места, и прошел в угол за печку, а Кулек снял с головы синий шлем и стал закатывать тряпичные уши, чтобы лучше слышать, потом водрузил его на самую макушку.
- Прекратите разговоры! - наконец изрек он, снял с передней стенки фонарь и отнес его, повесил над входной дверью. Теперь на мужиков падала громадная тень от повозки с бочкой, и они задвигались, зашуршали сеном, укладываясь на сон грядущий.
Прокопу спать не хотелось. Поначалу досада брала: эко сорвался! Как мальчишка сопливый. И Тарантас тут ни при чем. Был бы он подлецом, небось не сидел бы в пожарке. Чего же на него яриться? И тем не менее мысль, что все, мол, трусы паршивые, так в упор брошенная в лицо ему Тарантасом, была обидной и такой неотступной, хоть кричи. А что ты сделаешь, когда и в самом деле твоих детишек, как поросят, с визгом и гоготом станут ловить по дому и таскать в сани под охрану милиционеров? Будто кто и в самом деле спрашивал его и в уши дул: "Ш-што-о? Ш-што-о?" - так все шумело в них и жухало в висках, и грудь теснило до тошноты. Васька Сноп рассказывал, будто у Квашнина ребятишек прямо из кровати таскали, одеться толком не давали, завертывали в тряпье - и в сани. А чтоб не кричали - конфетки в рот совали. Погремушками гремели перед теми, которые сопли не умели подтирать. Ай-я-яй! До каких страстей дожили? Вот подгонят утречком подводы, всю его шатию с Матреной во главе посадят и увезут, а ты здесь будешь сидеть, как бугай в загоне. Ори - не ори, хоть на стенку кидайся, кто тебя тут услышит?
И чем дальше думал он про это, тем невыносимее казалось ему теперешнее положение, но как выйти из него? Как сбежать отсюда? Окна были под железной решеткой, дверь в воротах заперта на здоровенный замок - ключ у Кулька. Тот ходил, как заведенный, перед воротами и чертил острой тенью от шишака шлема по стенам и потолку. Только заворочайся - он сразу заорет во все горло и всех подымет на ноги. Не токмо что спать - ни лежать, ни сидеть не хотелось. И все клял себя за ротозейство. Ведь смог бы, смог попрятать, пораспихать кое-что. Авось вернутся еще? Что-то, глядишь, и уцелело бы. А теперь что? Выведут голеньких из дому и все добро порастащут. А вернешься - где искать? С кого спрашивать?
Так и ворочались его тяжкие думы вокруг дома, как мельничные жернова; и он, все так же, сидя в углу за печкой, уронив голову на грудь, забылся уже под утро, после вторых петухов. Ему снилось, что они с Матреной в подвенечном платье подымаются на церковную паперть. Народу кругом, как на празднике каком, и все разряжены, шумные, веселые. И на него пальцем показывают да смеются. "Вот счас его женят, вот женят!" - кричат все. Растворяются железные врата, а там не храм божий, а какой-то сарай, и печь топится. Макар Сивый, грязный как черт, лопатой угли выбрасывает на пол и смеется. "Становись! - говорит. - Мы те счас обвенчаем". Он глянул себе на ноги - и с ужасом увидел, что стоит босым. Бежать! Ноги не слушаются. А его подталкивают прямо на горячие угли. "Становись, становись! - кто-то приказывает ему. - Привыкнешь..." Он глянул на Матрену, а это, оказывается, Якуша с ним стоит и подмигивает ему... Давай, давай! И тоже толкает его на угли...
Разбудил его скрип отворяемой двери. В заснеженной шапке, в белых бурках стоял на пороге Возвышаев и громко спрашивал:
- Сколько арестованных?
- Так что девять человек, - по-солдатски отвечал Кулек.
- Всех поднять!
Кулек хлопнул пятерней о бочку и крикнул:
- Подымайсь!
Вставали нехотя, кряхтя и матерясь, кривя рожи, прикрываясь от света кто ладонью, кто шапкой.
- Попрошу не выражаться! - крикнул опять Кулек.
- Что, недовольны ранней побудкой? - спрашивал Возвышаев, прохаживаясь перед мужиками. - А ну, построиться!
- Разберись по порядку! - скомандовал Кулек.
Мужики растянулись в кривую шеренгу; справа стоял Бородин, слева замыкал ее Прокоп Алдонин. Возвышаев, сунув руки в боковые карманы полушубка, поднимаясь на носки, слегка покачиваясь, как петух перед тем как закукарекать, спросил:
- Ну как? Хорошо ночевали? - И, презрительно усмехнувшись, что никто не отвечает, изрек: - Ишь ты, какие невеселые!.. Ничего, мы вас сегодня развеселим. Которые петь с нами не хотят и другим не велят, мы их ноне соберем и отправим куда подальше.
- Лиха беда начало, - отозвался Бородин. - У нас был такой мужик, по прозвищу Иван-пророк. Так вот, когда его брали, он и сказал: сперва нас возьмут, которые покрупней, потом и до вас дойдет очередь, до мелочи пузатой.
- Ты на что это намекаешь?
- А чего мне намекать! Я про Ивана-пророка говорю. А он русским языком сказал, без намеков: сперва нас возьмут, потом вас!
Вынув правую руку из кармана, сжав ее в кулак и потрясая им в воздухе, Возвышаев крикнул:
- И я тебе скажу без намеков, кулацкий подпевала, пока до нас доберутся, мы вас всех передавим, как клопов.
- Полегче, гражданин начальник, - сказал Прокоп, буровя глазами Возвышаева. - Я всю гражданскую проломал. В восемнадцатом году землю делил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221