Вот тебе и классовые враги, думал он по дороге. Это ж надо кому-то раздувать кадило, чтобы из простого хулиганства сделать всеобщую ненависть. Ага! Классовые враги завозились? Так дави их без пощады! Потом разберемся, кто под телегу попал. Ну, ладно... Ныне ты моего братана свалил, а завтра я тебя ущучу. И пойдет всеобщая потасовка. А кому это на руку? Кто выиграет от этой злобы? Разве что Степан Гредный? Ну, перепадет ему зипун или валенки от шальной конфискации. Дак ведь он все равно пропьет их. И за скотиной конфискованной ухаживать не станет. А ежели и станет, дак скотина не вынесет его ухаживания, сдохнет! Нет и нет. Никому выгоды на селе не будет от такой потасовки. Дьявол, видать, мутит людей. Хулиганство и раньше было на селе, и воровство было. Но зачем разыгрывать все по классам? В любом деле есть и сволочи, и добряки. Зачем же смешивать всех в кучу?
Ему вспомнилось, как еще до революции к ним в Пантюхино приезжал пристав к мельнику Галактионову. Пока они сидели с мельником, водку пили, ребята обрезали у лошади пристава хвост по самую сурепицу. Как увидел пристав свою лошадь без хвоста, так инда кровью налился. Рычал, как медведь. А потом вынул наган и застрелил лошадь. Ну и что? А тут - смотри, какая оказия! Над Чубуковым посмеялись. У лошади хвост отчекрыжили? Кадыков заходил в риковскую конюшню, видел эту лошадь. Ничего страшного! Хвост как хвост. Ну, обрезан на ладонь, до колен. Экая беда! Отрастет.
Федьку Маклака застал он дома; тот лежал на деревянной кровати и наяривал на балалайке, задрав ноги в шерстяных носках. Увидев Кадыкова, сразу вскочил и балалайку бросил. Ага, чует кошка, чье сало съела, подумал Кадыков, проходя к столу. За столом сидело двое приятелей Маклака, учили уроки. И они встали, как по команде. И все молча уставились на него.
- Не ждали? - спросил Кадыков, снимая полевую сумку и кладя ее на стол.
- Вы, должно быть, ко мне, Зиновий Тимофеевич? - спросил Маклак, стараясь изобразить на лице невозмутимость и безразличие. Но во все щеки его расплывались кумачовые пятна, и на лбу выступили мелкие бисеринки пота.
- Ты догадливый, - криво усмехнулся Кадыков и приказал его приятелям: А вы, ребята, погуляйте, оставьте нас наедине с Бородиным. У нас военная тайна.
Ребята вышли, Кадыков сел на табуретку к столу, вынул из сумки тетрадку:
- Ну, сам будешь говорить или допрашивать?
- О чем говорить-то?
- К примеру, о том, как яблоки из больничного сада перекочевали в Козявкин амбар?
Маклак облизнул верхнюю губу и присел на кровать.
- Чего ж ты молчишь? Рассказывай, как приставил ноги кооперативным кадкам?
- Дак я ж не один их брал. И не для себя.
- Ага, на коллектив старался. Девкам угодил... Эх ты, угодник. Драть тебя некому. Комсомолец, поди?
- Ага. Второй месяц как вступил.
- Отличился, нечего сказать. Рассказывай все без утайки, не то хуже будет.
Маклак только головой мотнул.
- Кто из вас был с ружьями?
- У нас не было ружей.
- Как это не было?! Кто же стрельбу открыл в саду?
- Это мы не из ружьев...
- А из чего же? Из пушек, что ли?
- Да ключи у нас такие... Из них и палили.
- Чего, чего? Из каких ключей вы палили?
- Из обыкновенных. - Маклак полез под подушку и вынул большой амбарный ключ. За дужку была привязана веревка, на другом конце которой болтался толстенный, обрубленный с конца гвоздь.
- А ну-ка? Что это за снасть? - Кадыков взял ключ, обрубок гвоздя, понюхал: - Серой пахнет. Как же он стреляет?
- Серку надо со спичек соскоблить, гвоздем ее уплотнить, потом шарахнуть по шляпке гвоздя. А лучше ударить об дерево или о камень. Она и бабахнет.
- А ну, покажи! - приказал Кадыков.
- Дак целую коробку спичек соскоблить надо. Ключ-то большой.
- На, соскабливай! А я погляжу. - Кадыков протянул Федьке коробок спичек.
Маклак открыл его и стал набивать спичечной серой ключ, как патрон порохом; соскоблит три-четыре головки, утрамбует их гвоздем и снова скоблит. Так и опустошил весь коробок. Заткнул гвоздем канал ключа, одной рукой взялся за веревочку, второй придерживая "снасть", сказал:
- Вот эдак размахнешься и ка-ак шляпкой гвоздя шандарахнешь... Хоть вот о печку, хоть о кровать. Она и выстрелит.
- Ну, давай, покажи свою орудию в деле. Или нет, погоди минуту! Кадыков вышел из горницы в избу и сказал хозяйке, сучившей на веретене пряжу: - Вы, мамаша, не пугайтесь грохота. Это мы опыт делаем... по химии. - И, вернувшись, с порога приказал: - Бей!
Маклак с размаху ударил шляпкой гвоздя о грубку, грохнул выстрел, дым с огненным блеском вырвался из ключа, и в горнице запахло серой. Кадыков только головой покачал.
- Давай сюда! - Он отобрал у Федьки ключ вместе с гвоздем и положил его в сумку. - А кто в клубе в окно стрелял?
- Это я. Все из того же ключа. Об угол стукнул.
- А кто окно разбил?
- Соколик, Четунов.
- Зачем?
- У него есть зазноба, Маруська Силаева. Она в репетициях участвует и целуется с учителем. А Соколик ее ревнует к тому учителю. Ежели, говорит, будете целоваться - застрелю. Вот он и попросил меня ахнуть из ключа, когда они целоваться стали. А сам ударил палкой по стеклу...
- Ах вы, мать вашу перемать! Ревнивцы сопливые! Доигрались... Вот как вы рассчитываться станете? - ругался Кадыков, а в душе у него отлегло слава богу, подтвердилась его догадка. И Озимое успокоится. Не то хоть из милиции беги, под носом шуруют всякие элементы, а они ушами хлопают.
- Ладно... Яблоки в сельпо отвезут. Недостачу родители ваши оплатят. Сообщим в школу, попросим, чтобы вас пристыдили. Всыпали публично. Авось отобьют охоту озоровать... Но имейте в виду, если еще раз попадетесь, тогда не пеняйте. Посадим и будем судить. Ясно?
- Ясно, - пересохшим горлом ответил Маклак.
- А теперь скажи, кто хвост отрезал у лошади Чубукова?
- Это не я.
- Так, может, приятели твои?
- Не мои...
- Кто же? Назови фамилию!
- Не скажу. Хоть посадите, не скажу. Тогда мне - из школы беги.
- Боишься?
- Никого я не боюсь. Но доносчиком не буду.
- За что ж хвост отрезали?
- Говорят, что он сволочь...
- Ты о ком это выражаешься? О Чубукове?
- Это не я. Я его вовсе и не знаю. На селе так говорят.
- Ну ладно, Чубукова невзлюбили. А за что лошадь обидели?
- Никто ее не обидел. Хвост ей теперь не нужен - комаров нет. А к весне отрастет.
- Эх вы, обормоты! Смотри, Федор, если еще попадешься, пеняй на себя. Кадыков убрал тетрадь, надел через плечо сумку и вышел.
Ашихмин явился на заседание бюро ячейки райкома с решительным намерением - расшевелить это сонное царство. Надо же - конец октября, а у них еще излишки не собраны - семь тысяч пудов ржи да три с половиной тысячи пудов овса. Колхозное движение - на мертвой точке, сельхозналог еще кое-где не внесен, самообложение запущено, окладное страхование завалили, заем не распространен. Позор!
Еще в Степанове они договорились с Чубуковым потребовать на бюро введения чрезвычайных мер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221