- спросил от порога.
А бабка-упокойница с печки ему:
- Эх, дитятко, был бы молодец, а золотец найдется.
- Тогда принимайте, - он распахнул шубу, вынул четверть водки и поставил ее на стол. - Зовите, - говорит, - Филиппа Евдокимовича, - а потом жене: - Василиса, у тебя деньги мелкие есть?
- Есть, есть.
- Расплатись с извозчиком.
- Батюшки мои! - шепчет бабка. - У него и деньги-то одни крупные.
А потом стали багаж вносить... Все саквояжи да корзины - белые, хрустят с мороза. Двадцать четыре места насчитали.
- Ну, дитятко мое, - говорит бабка Надежке, - теперь не токмо что тебе, детям и внукам твоим носить не переносить. Добра-то, добра!..
А хозяин и не глядит на добро. Сели за стол вдвоем с Филиппом Евдокимычем, это муж Царицы, слесарь сормовский, да всю четверть и выпили. Уснул под утро... Стали открывать саквояжи да корзины... Ну, господи благослови! А там, что ни откроют, - одни книги. Да запрещенные! Он всю ячейную библиотеку вывез. Уж эти книги и в баню, и в застрехи, и на чердак... Совали их да прятали от греха подальше.
Так и "улыбнулось" Надежкино учение. На какие шиши учиться-то? Если у самого хозяина за извозчика нечем расплатиться. Да и время ушло - впереди замужество.
Вроде бы и повезло ей с мужем: высокий да кудрявый и в обхождении легкий - не матерится, не пьянствует. Но вот беда - непоседливый. Не успели свадьбу сыграть, укатил на пароходы. И осталась она ни вдова, ни мужняя жена, да еще в чужой семье, многолюдной.
А на свадьбе счастливой была. Свадьбу играли - денег не жалели. Отец быка трехгодовалого зарезал. А Бородины хор певчих нанимали. Служба шла при всем свете - большое паникадило зажигали. Как ударили величальную "Исайя, ликуй", - свечи заморгали. Попов на дом приглашали. От церкви до дома целой процессией шли, что твой крестный ход: впереди священник в ризах с золотым крестом, за ним молодые, над их головами венцы шаферы несут, дьякон сбоку топает с певчими.
- Да ниспошлет господь блаженство человеку домовиту-у-у, провозглашает священник поначалу скороговоркой, а в конец певуче-дребезжащим тенорком.
- А-асподь бла-а-аженство, - ухает басом дьякон, как из колодца, только пар изо рта клубами.
- Че-ло-ве-ку до-мо-ви-ту-у-у, - речитативом подхватывает хор, разливается на всю улицу.
Но священник не дает упасть, замереть последней ноте, и поспешно, наставительно звучит снова его надтреснутый тенорок:
- Иже изыди купно утро наяти делатели в виноград сво-о-ой!
Надежда не понимает, что значит "утро наяти делатели в виноград свой". Но ей хорошо, сердце обмирает от приобщения к какой-то высокой и непостижимой тайне.
А народ валом валит, и за молодыми хвостом тянется, и по сторонам стеной стоит. Надежда ловит быстрый шепот да пересуды:
- Щеки-то, будто свеклой натерты...
- Да у нее веки вроде припухлые. Плакала, что ли?
- Чего плакать? От радости, поди, скулит. Вон какого молодца окрутили!
- Говорят, она колдовского роду... Видишь, прищуркой смотрит...
- Бочажина... Все они из болота, все колдуны...
А уж гуляли-то, гуляли. Три дня дым стоял коромыслом. А на четвертый день собрались опохмелиться; пришла баба Стеня-Колобок, Митрия Бородина жена, про нее говорили: что вдоль, что поперек; и загремела, как таратайка:
- Татьяна! Максим! Наталья! Чего нос повесили? Иль не знаете, что с похмелья делают? Вот вам лекарство! - хлоп на стол бутылку русско-горькой...
Максим поставил вторую:
- Эх, пила девица, кутила, у ней денег не хватило!
И понеслось по второму кругу:
- Зови Ереминых!
- Дядю Петру кликни!
- Евсея не забудьте!
- А Макаревну, Макаревну-то!
- Поехали в Бочаги!
Собрались на пяти подводах. А долго ли? Лошади на дворе стояли. Взяли водки три четверти, два каравая ситного да калачей - к Нуждецким в калашную сбегали да колбасы взяли у Пашки Долбача и понеслись.
Приезжают в Бочаги к Обуховым - целый обоз. Василиса выглянула в окно, так и обомлела:
- Ба-атюшки мои! Чем их поить да угощать?
Она как раз белье стирала после трехдневной гулянки.
- Не горюй, сваха! Не хлопочи! У нас все есть!
Четвертя на стол - грох! Колбасу, калачи ситные... Гору навалили.
Ну, хозяйка свинины нарезала, яичницу сотворила, огурцы, капуста... И давай гулять по второму кругу.
И-эх, прощай, радость, жизнь моя.
Знаю - едешь от меня...
Нам должно с тобой расстаться.
Ой, расстаться навсегда.
Ой, чтой-то сделалось, случилось
Да над тобой, хороший мой?
Глаза серые, веселые
На свет больше не глядят...
Да разуста твои прелестные
Про любовь не говорят...
За столом пели, пели...
- А ну, пошли по селу?!
- Дак четвертый день... Вроде бы неудобно?
- Неудобно днем вору воровать, так он ночью крадет. А мы что, воры, что ли? Пошли!
Вывалили всей кумпанией:
Эх, что кому до нас,
Когда праздник у нас?
Мы зароемся в соломушку
Не найдут нас.
А было это на Седмицу сырную... Масленица! И впрямь праздник. Вот тебе, едут по селу горшечники. Две подводы - полные сани с горшками. А Степанида-Колобок да Макарьевна горшками в Тиханове торговали, оптом скупали их. Ну, им все горшечники знакомые. Вот Степанида подбегает к горшечнику:
- Тимофей, на сколь у тебя горшков-то в повозке?
- На четыре рубля.
- Беру все твои горшки.
- Мелех, а у тебя на сколько?
- У меня на три рубля.
- Плачу за все! А ну, открывай возы! Снимай брезент! Бабы, мужики, навались, пока видно!
Она первой выхватила два горшка, подняла их над головой и - трах! Вдребезги.
- Бей горшки на глину!..
- За счастье новобрачных!
И давай пулять горшками. Поставят их вдоль дороги, как казанки в кону.
- А ну, сколько сшибешь одним махом?
- Какой у него мах? Он на ногах не стоит. Задницей, может, ишшо раздавит...
- Я не стою на ногах? Я?!
- Держите его, а то он морду об каланцы разобьет!
- Кому в морду? Мне? Да я вас...
- Что, кулак чешется? Ты вон об горшки его, об горшки...
- Расшибу!
Трррах! Трах-та-тах... Брр!
Так вот отгуляли свадьбу, и уехал он, как в песне той поется: "Нам должно с тобой расстаться". Два года на пароходах да четыре на войне... Она уж и забывать его стала.
- Ну что ж, в любви не повезло - в деле свое возьму.
Перед самой войной прислал он ей денег - сто семьдесят рублей. Она и пустила их в дело. За пятнадцать рублей место купила на тихановском базаре - полок деревянный. В Москву съездила за товаром. Два саквояжа мелочи привезла: чулки, да блузки, да платки. Но больше все шарфы газовые, как развесила их на полки: голубые, да зеленые, да желтые. На ветру вьются, как воздушные шары, - того и гляди - улетят. Куда тут! Полбазара на поглядку сбежалось.
- Нет, она колдунья. Смотри, к ней толпой валят покупатели. Это их шишиги толкают. Ей-богу, правда! Вот бочажина!
Из галантереи - мелочь серебряная хорошо шла: брошки, перстеньки, сережки. Особенно крестики брали. Война! Ну и пугачи с пробками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221