Совет, что твоя машина молотильная, завели ее - и стой возле барабана да поталкивай в него снопы. Остановишься или зазеваешься - он ревет: даваай! И остановить его тебе не дано. Схвати его рукой - оторвет руку. А завела его другая сила, тебе не подвластная. Над ней другие погонщики стоят, а тех в свою очередь подгоняют. Вот оно дело-то какое, вкруговую запущено. И уйти от него никак нельзя. Ежели не хочешь лишиться куска хлеба. Я ж партийный.
- То-то и есть, что партийный. У вас все игранки какие-то заведены, как у маленьких. Соберетесь во кружок, загадаете чего промеж себя, рассчитаетесь по номерам - и на кого счет выпадет, тот и валяй - ищи или лови, пока всех не перехватаешь. Не жизнь у вас, а какая-то карусель.
- Ты чего, опупела, что ли? Чем тебе наша жизнь не по нраву?
- Да всем. Ты ответь: любишь меня или нет?
- Ну, положим, люблю.
- Так чего ж мы по яслям прячемся? Что ж ты, как вор, по задам крадешься да через плетень лазаешь?
- Вот дуреха! Ты ж мужняя жена, а я при должности.
- Да что мне муж, объелся груш! Я хоть счас от него уйду и с тобой сойдусь. Ну, хочешь? Ноне же всем расскажу, что ты мой муж, а я твоя жена. Хочешь?
- Ну, ты даешь стране угля. Регистрация брака - дело официальное, его с бухты-барахты не делают.
- То-то и оно. Вы храбрые только на словах: все про свободу отношений талдычите. А сами боитесь в открытую сходиться, такие ж трусы, как и встарь. Только раньше на церковное венчание ссылались, а теперь на регистрацию.
- Гляди ты, какая храбрая нонче. Атаман! - он поцеловал ее, потом положил голову ей на грудь и, слушая гулкие, чистые удары ее сердца, сказал: - Вот так и пролежу всю ночь. Не хочу с тобой расставаться.
- Ладно, пошли к Фешке Сапоговой. Гулять - так уж гулять.
Он поднял голову и, замявшись, изрек:
- Мы ж ей задолжали тридцать рублей... Еще за ту гулянку.
- Я уже расплатилась.
- Где ж ты деньги берешь?
- Это не твое дело. Ступай к ней, скажи, чтоб готовилась. А я приду позже.
Фешка Сапогова встретила появление Кречева вопросом:
- А судью позовешь?
- На что он тебе сдался? - опешил Кречев. - Чай, не судилище задумали.
- Вам веселье, а я что, рыжая? Зови Радимова. Черта хромого нет. Где-то в Пугасове застрял, на базаре. Поди, под забором валяется.
"Черт хромой" - это муж ее, Мишка Сапогов, шапошник и пьяница, известный на всю округу.
- Ладно, - сказал Кречев, - позову я тебе Радимова. Только приготовься...
- Это уж не твоя забота. Все будет на столе - и самогонку поставлю, и пельменей накручу. Мотай за Радимовым.
Фешка Сапогова была разбитной бабенкой, ко всему прилипала: она и в народных заседателях сидела, и на собраниях шумела, и хлеб выколачивала. Посылали ее в самые глухие безнадежные села, то одну, то с подружкой, Анной Ивановной Прошкиной, - гнать показатели. И они "гнали", по неделям не показываясь в районе. Обе носили белые пуховые шапочки, мужские из черного сукна пиджаки с боковыми карманами и белые чесанки с галошами. Их прозвали сороками. "Бона - сороки прилетели, опять стрекотать начнут". В их облике и в самом деле было что-то сорочье: обе востроносые, сухие, прогонистые, с бойкими карими глазками. Анна Ивановна волосы коротко стригла, подбривая шею, носила гимнастерку, отчего смахивала на молодого мужика; а Фешка любила шелковые кофточки, тесные юбки и на спину закидывала толстые темные косы. Сапогова была женоргом, а Прошкина культоргом, прислали их одновременно из Московской партшколы, вернее, Фешка утянула за собой Анну Ивановну в родные места.
Ее "хромой черт" за год вынужденной разлуки, пока Фешка училась, все добро пустил в расход - остались в доме чугуны да чашки, да еще шапочные болваны. Даже платье ее подвенечное, пальто, шубенку на козьем меху - все пропил.
Когда Фешка, возвратясь, увидела опустевшую коробью, то завыла в голос от досады, разбила в кровь Мишке лицо, вытолкала его из дому и выбросила на подворье все его шапочные болваны.
- Убирайся вместе со своими болванами на все четыре стороны!
Мишка Сапогов с той поры жил в бане, но за женой следил в оба, когда был трезвый, и если замечал ее с каким-нибудь мужчиной, то, припадая на правую ногу, бежал в баню, брал припасенную веревку и возвращался к воротам вешаться. Здесь, на виду у всей улицы, перекидывал через перекладину надвратного навеса веревку, завязывал конец петлей, становился на колени и начинал молиться богу, одновременно проклиная матерными словами свою благоверную.
- Дай хоть на четушку! Иначе повешусь у всех на глазах. А причиною тому - твоя гулящая жизнь. Дай, ради Христа! - орал он напоследок, подойдя к окну.
Фешка, добрая душа, не выдерживала, давала ему откупную, Мишка сворачивал веревку и спокойно уходил к себе в баню. Продолжалось мирное житье до новых вспышек ревности.
На этот раз собрались без помех; пришла Анна Ивановна Прошкина, судья Радимов и Соня с Кречевым. На столе красовалась стеклянная кринка самогонки, подкрашенная клюквенным соком, тушеная гусятина с картошкой, и в круглом тазу для мытья головы горой высились пельмени.
- Ты чего, на свадьбу, что ли, навертела пельменей-то? - спросил Радимов хозяйку.
- А что нам, холостякам! - сказала Фешка, поблескивая глазенками. - Что ни гулянье - то и свадьба. Пей, Кузьма, ешь! Однова живем.
- Ах ты, едрена-матрена! Да ты как погремушка отзываешься. А ну-ка, погреми еще! - Радимов ахнул ее ладонью ниже спины, как лопатой по тесту ударил - бух!
- Ой, лошак сивый! - скривилась Фешка. - Ты мне два ребра вышиб.
- Иде они у тебя, ребра-то растут? Тут, что ли? - обхватил он ее за талию. - Аль пониже?
- Уйди, лошак! - притворно обиделась Фешка и обоими кулаками замолотила ему по груди.
Радимов только похохатывал, как от почесухи. Фешка опустила руки и сказала с досадой:
- Он и не чует.
- Его бить - только руки об него отколачивать, - сказала Прошкина.
- А ты пробовала? - спросил Радимов, подмигивая ей.
- Одна попробовала да родила, - угрюмо ответила Прошкина.
- Говорят, тебе это не грозит. Будто ты сам с усам, - гоготал Радимов.
- А ты что, в баню со мной ходил?
- По баням у нас Мишка Сапогов специалист.
- Ты Мишку не поминай на ночь глядя. Не то накаркаешь - он прилетит и всю обедню нам испортит, - сказала Фешка.
- Ну уж дудки, брат! Пока эти пельмени не съедим, я не вылезу. Меня и канатом не вытянешь из-за стола.
Самогонку разливал Радимов, весело разливал, с прибауточками, чокался со всеми и приговаривал:
- Лей, да пей, да заедай, да про меня не забывай. Ах, рыжая девчонка игривее котенка...
И все норовил ухватить Фешку то за коленку, то за бедро, то выбирал иное место, помягче.
- Кот кичига, вот те лен, вот те сорок веретен... А ты пряди попрядывай да на меня поглядывай.
Могучего сложения, губастый, носатый, с редкими отметинами оспы на лице, с густыми непослушными волосами, торчащими во все стороны, как щетина на кабане, Кузьма Радимов являл собой образчик несокрушимого здоровья и самоуверенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221