Принесла молодайка младенца издалека под святые мощи да и заночевала возле церкви. А утром хватилась нет соски. Вот она и спрашивает дьякона, отворявшего храм:
- Отец дьякон, ты по церкви слонялся - малайкину соску не видал?
- А что у тебя за соска?
- Семь картох да хлеба ломоть...
Так и пошла с той поры дразниловка:
- Эй, пантюхинские! Кто из вас малайкину соску съел?
А потом и прозвище прилепилось к каждому жителю села - Малайкина Соска.
Степан подошел, протянул сухую детскую ручонку, поздоровались.
- Прогуляться к нам ай по делу? - спросил Степан.
- На избу свою хочу взглянуть, - ответил Кадыков, развязывая повод коня. - Случаем, сени не растащили на растопку?
- А чего хитрого? И растащат. Бесплизорная изба что мертвец незахороненный, один смрад от нее. Поди, надоело по кватерам тихановским шататься?
- Надоело, Степа, - весело сказал Кадыков, вскидывая свое легкое подтянутое тело в седло и разбирая поводья.
- Эх, голубь заблудший! Тяни до своей голубятни, не то чужие сизари глаза выклюют...
"А что, и впрямь, пожалуй, надо в Пантюхино переезжать, - думал Кадыков, удаляясь от церкви. Работа у него теперь подвижная. Нынче здесь завтра там. Утречком иной раз и пробежаться до милиции нетрудно. А то на лошадке - обещали закрепить за ним одну лошадь. Вот и будет держать ее на своем дворе. - Приволье в Пантюхине лучше тихановского. Нюра гусей опять разведет, овец... Двор просторный, а дом сухой да теплый... Чего уж лучше? Скажу-ка я Нюре. Вот обрадуется", - совсем размечтался Кадыков. И, осмотрев свой высокий под тесовой крышей дом из красного лесу, найдя все в отличном состоянии, он решил твердо переехать в Пантюхино. А решив, завернул на пантюхинские луга, лежавшие между Святым болотом и Мучами. Трава стояла непрорезная - уж не проползет. "Мелкая, шелковистая, упругая под ветром - шерсть, а не трава! - радовался Кадыков. - Нет уж, дудки! Луговой надел в этом году он возьмет здесь, в Пантюхине. Хватит, пошатался по чужой стороне..."
Крупной, машистой рысью, в добром расположении духа он быстро доехал до Больших Бочагов и свернул к мельнице Деминых. Увидев его, Федот остановил жернова, отряхнулся от белого мучного налета и пригласил Кадыкова в рубленый пристрой, вроде боковушки. Здесь он молча достал из деревянного настенного шкафчика школьную тетрадь, сложенную вдвое, и кинул ее на голый дощатый стол.
- Тут все записано, что украли, - и пододвинул к столу табуретку.
Кадыков мельком взглянул на тетрадь:
- Я уже знаю... Мне начальник показывал вашу опись. Ты мне скажи насчет улики.
- Какой улики? - Федот медленно, словно жернов, повернул голову, выкатил белки.
- Где тюбетейка? - спросил строго Кадыков.
- А-а, вон что... - Федот мотнул, как мерин, головой. - Ни хрена не стоит эта тюбетейка.
- Почему?
- Ездил я вчера к Васе Белоногому сам.
- Ну и что?
- В ту самую ночь, когда обокрали мой амбар, Вася был на лесозаготовках. Он работает уполномоченным от селькова... Заготовляет дрова и шпалы. Сотня человек у него работает.
- Это еще ничего не говорит. Он мог ночью незаметно съездить, а утром вернуться.
- Не мог... Во-первых, это далеко, верст сорок, а то и все пятьдесят будет. Сотню верст в телеге за ночь не сделаешь по нашей дороге. А во-вторых, он был в ту ночь с председателем селькова. Они деньги привезли лесорубам, получку... Ну и выпивали вместе. Я все разузнал.
- А почему тюбетейку сразу не отдал начальнику угрозыска?
Федот вздохнул и поглядел на Кадыкова по-бычьи, исподлобья:
- Потому, мил человек, что он мой брат. Хотел знать наверняка. А потом заявил бы, будь спок.
- Вот народ... Нарушают инструкцию по уголовному розыску, да еще успокаивают. Понимаешь ты, голова два уха? За такое сокрытие улики я на самого тебя должен протокол составлять. Может быть, ты все дело нам запутал.
Федот и ухом не повел:
- А кто тебе сказал про тюбетейку?
- Это уж не твое дело... Расскажи подробней, что украдено, при каких обстоятельствах?
- А чего тут рассказывать. Вон все записано, - кивнул он на тетрадь. Амбар стоит на выгоне - съездий, посмотри. А мне некогда, меня люди ждут. Извиняй.
И Федот толкнул ногой легкую скрипучую дверь.
8
Поскольку в Тиханове базары собирались по воскресеньям, то на Троицу, как говаривали тихановцы, сам бог велел торговать.
Готовились к этому дню загодя - лавочники товары свои раздавали по лоточницам, накладут всякой всячины: и ленты, и кружева, и платки, и духи, и пудру, и брошки... Саквояж наложат - только бери. Запишут в тетрадку, распишись и ступай, торгуй на счастье. Выручка будет - расплатишься, а нет - до другого базара откладывай.
Трактирщики квас варят, пиво привозят. Да что там пиво! Вином церковным подвалы забивали - бочками накатывали. А уж русско-горькой все буфеты уставят, хоть казенку закрывай. Правда, за последние годы поубавилось частных магазинов в Тиханове, но полдюжины еще торговало, да два трактира устояло, один артель на паях держала, второй - Семен Дергун, худоногий касимовский летун; снимал он мирское здание, построенное еще накануне мировой войны.
Зато уж чайных открывалось в этот день по доходу: с утра глядишь десять пары пускают, а под вечер - все пятнадцать насчитаешь. А чего хитрого? Самовары разожгли, столы накрыли да мальчика в белом фартуке в дверях поставили. Вот и половой: "Дяденька, чайку испить! Калачи ситные, кренделя сдобные! Сухарики молочные!.." Заходи, присаживайся, хоть в одиночку, хоть артелью-обозом. Места хватит, дома в Тиханове просторные. Вода дешевая - три копейки заварной чайник, а калачей ситных - из калашных да булочных натаскали. Их в Тиханове целых три - выбирай на вкус. А хочешь - и колбаски подадут хоть чайной, хоть копченой... Отрежут коляску ломоть - в блюдце не умещается, так чесноком шибанет, что дух замыкает. А ежели ты, к примеру, из Агишева приехал и тебе больше по душе сухая конская, пожалуйста, изволь конской... Так просушена, что без ножа зубы обломаешь. Пашка Долбач для всех старался и татар не забыл.
И пошло с утра, повалило со всех концов в Тиханово великое множество пешего и конного люду: от кладбищенского конца мимо двух церквей вдоль железной в крестиках ограды потянулись "залесные глухари" из Гордеева да Веретья, из Тупицына, из Лысухи, Шумахина, Краснова... Эти все в домотканом да в лаптях, - на мужиках суровые рубахи с расшитыми отложными воротниками, с жесткими стоячими гайтанами, с петухами по подолу; бабы в тройном облачении: снизу рубаха полотняная белая с красными ластвицами широкими врезками под мышкой на пухлых вышитых рукавах; на рубаху надевается в ярких разноцветных полосах суконная юбка - понька, а поверх всего - белый запон - урезанный сзади по талии сарафан с кумачовым обкладом по вороту, с черной вышивкой и множеством блестящих стеклянных пуговиц до самого подола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221