Сердце у меня заходится, Миша! А он надулся до красноты, как рак ошпаренный, и говорит: что ж ты нам жить не даешь? Ту жену отправили на тот свет и теперь за эту беретесь. Ах ты, тара большелобая... Дурак ты, дурак и есть. Мне-то что? Я плюнула да ушла. Это ж надо такое сказать: ту жену со свету сжили. Да она ж больная была, чахоточная. Я за нее всю войну ворочала и в поле, и в лугах. Ей сроду пахать не давали. Все на мне выезжали...
- Ну хватит тебе свои заслуги расписывать! - оборвал ее Андрей Иванович. - Самовар, что ли, принеси.
- Что, не любишь правду слушать? Ну да, правда - она всем глаза колет, - сказала Надежда и вышла.
- Я зачем еще зашел к тебе... - Ванятка кашлянул, помялся и вынул из брючного кармана измятую брошюрку. - Вот, прислали нам устав колхозный. Может, посмотришь.
- И смотреть не буду, и говорить не о чем.
- Это ты напрасно. Здесь, например, сказано, что мелкий скот можно на дому держать.
- Где хотите, там и держите. А разговаривать нам не о чем. И не хочу я говорить с вами!
- За что ты дуешься на нас?
- За что? - поднял голову Андрей Иванович. - Старое зашло, а новое наехало. Вы за что Клюева и Прокопа в расход пускаете? Какие они кулаки? Это трудяги из трудяг!
- Ты на меня так орешь, будто я руководил тем собранием, на котором обложили их подворкой.
- Ты же там сидел!
- Сиде-э-эл! - передразнил его Ванятка. - А что толку от моего сидения? Иль ты хотел, чтоб я, как Серган, бросился с кулаками на Сенечку и на Ротастенького? Шалишь! Я не о двух головах. Дураков ноне нет.
- Ну вот и собирайтесь все умники в свой колхоз. А меня тянуть нечего. Гусь свинье не товарищ.
- Все делишь на свиней да на гусей, все от старого понятия идешь. А того понять не хочешь, что в колхозе с дележкой будет покончено. Ни бедных, ни богатых не будет. Никаких меж, не токмо что в поле... Промеж нас все уравняется. Миром одним жить станем. Ми-иром.
- Миром? Ты видел, как в свинарниках свиньи живут? Когда кормов вдоволь, еще куда ни шло. А чуть кормов внатяжку, так они бросаются, как звери. Рвут друг у друга из пасти. А то норовят за бок ухватить друг друга или ухо оттяпать.
- Дак то же свиньи.
- А человек зарится на чужое хуже свиньи.
- ...и кормов, говоришь, мало, - продолжал Ванятка свою мысль. - А у нас в колхозе еды будет вдосталь. Это самое придет, изобилие.
- Откуда оно к вам придет? С неба свалится? Чтобы достаток был, надо хорошо работать. А человек только тогда хорошо работает, когда чует выгоду. У вас, сам же говоришь, выгоды не будет. Все на сознательность. Какая у нас, к черту, сознательность? Где ты ее видел? У кого? У Ротастенького сознательность, да? Или вон у Степана Гредного? Да с такою сознательностью вы до точки дойдете, до голодного пайка. И пойдет между вами грызня. Еще похлеще свиней начнете рвать все, что можно.
- Это ты напрасно... У нас собирается уже более тридцати семей. И не одни Степаны Гредные да Ротастенькие. И брат твой, Максим, и вон - сам Успенский к нам вступает.
- Слыхал, - сказал Андрей Иванович, поморщившись. - Максиму в деревне делать нечего. Он лоцман. Привык указания давать. И здесь норовит распоряжаться. Поди, каким-нибудь завхозом станет. А Успенский что ж? Успенский - учитель. Не все ли равно, где ему числиться, - в единоличниках или в колхозниках?
- Он же все свое имущество отдает! И дом, и сарай, лошадь, обоих коров. Весь инвентарь!..
- И правильно делает. Ему этот инвентарь, как собаке пятая нога. А дом? Что ж ему пустому стоять? Имей совесть, скажут. Сам не догадываешься отдать - отберем. Он не дурак, Успенский.
- Все у тебя с умыслом. Каждый идет в колхоз вроде бы по нужде или выгоду ищет. Так неуж нет таких, кто по чистому желанию вступает?
- Таких дураков, Иван, маловато. Пока... - Андрей Иванович подумал и добавил: - Не то беда, что колхозы создают; беда, что делают их не по-людски, - все скопом валят: инвентарь, семена, скотину на общие дворы сгоняют, всю, вплоть до курей. То ли игра детская, то ли озорство - не поймешь. Все эти куры, гуси да овцы с ягнятами перепутаются в общей массе да передохнут, и семена сортировать надо, и лошадей в руках держать, каждому поручать ее под роспись, чтобы ответственность чуял. Что с ней случится - пороть нещадно виновника. И за землю так же отвечать надо: за каждое поле, за каждый клин ответчик должен быть, чтобы спросить с кого! Видал я в колхозе "Муравей", как они работают. Поля и лошади общие, да. Но вся остальная скотина своя, по дворам стоит. И за каждую лошадь свой ответчик, и за каждое поле - тоже. А теперь и "Муравей" ликвидируют. Все под общую гребенку чешут, все валят в кучу. Нет, так работать может только поденщик. А мужику, брат, конец подходит.
- Какой же конец? Все в колхоз соберемся, и мужик сохранится.
- Э, нет! Это уже не мужик, а работник. Мужик - лицо самостоятельное. Хозяин! А хозяйство вести - не штанами трясти. То есть мужик способен сводить концы с концами - и себя кормить, и другим хлебушко давать. Мужик - значит, опора и надежа, хозяин, одним словом, человек сметливый, сильный, независимый в делах. Сказано - хозяин и в чужом деле голова. За ним не надо приглядывать, его заставлять не надо. Он сам все сделает как следует. Вот такому мужику приходит конец. Придет на его место человек казенный да работник... Одно слово, что крестьяне.
- Вота, завел панихиду. Новую жизню надо песнями встречать, а ты за упокой тянешь.
- Для кого жизнь, а для кого и жестянка.
Вошла Надежда, а с ней краснощекая с мороза рослая девица в пуховой шапочке, племянница Ванятки.
- Вот она, окаянная, что делает! - опережая Нешку, затараторила Надежда. - На попойку собиралися к Фешке Сапоговой.
- Кто окаянная? Нешка, что ли? - спросил Андрей Иванович, плохо соображая, и весь еще наполненный своими мыслями.
- Какая Нешка, бирюк? Соня! Гуляют с Кречевым у Фешки.
- Кто вам сказал? - спросил Ванятка.
- Да вот она, - указала Надежда на Нешку.
- Ты что, была у них? - спросил опять Ванятка.
- Нет, мы в окошко подглядели... С завалинки, - сказала Нешка, от смущения прикрываясь варежкой.
- Ну, я туда не ходок, - сказал Ванятка. - Меня Фешка и на порог не пустит.
- Ладно, я сам схожу, - сказал Андрей Иванович, вставая.
Еще ранним утром Кречева вызвал по телефону сам Возвышаев. Не успел тот переступить порог сельсовета, как оглоушила его дежурившая ночью у телефона Козявка:
- Павел Митрофаныч, тебя разыскивают.
- Кто это по мне соскучился?
- Возвышаев велел итить немедленно в РИК. Колепа на кватеру за тобой бегал. А теперь к Бородиным пошел.
- Зачем?
- Мы думали - ты тама.
- Думает боров...
Но Кречеву не дал договорить заверещавший телефон. Он подошел к стене, снял трубку и, закрываясь кулаком от Козявки, сказал:
- Кречев слушает.
- Ты где шляешься? - сердито спросил голос Возвышаева.
- Где я шляюсь? День только начинается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221