Впредь институт
должен был следовать заданиям, в которых указывалось, какие выводы нужно
получить.
К счастью, Лев Викторович уже прошел хорошую школу чутья и сумел до
оргвыводов перескочить в Институт международного рабочего движения, в новый
сектор футурологии. Тут готовили для компьютера сложную программу, цель
которой -- показать, как далеко уходит коммунизм по сравнению с загнивающим
капитализмом. Работа продвигалась успешно, были почти готовы несколько
докторских и ряд кандидатских диссертаций. Компьютер работал в торжественной
обстановке, руководство института обещало верхам результаты к предстоящему
съезду партии. Однако неожиданно машина заявила, что международное рабочее
движение не имеет существенного значения, коммунизм не уходит вперед, а
капитализм не загнивает. Больше того, идеология, с точки зрения футурологии,
не играет роли в развитии экономики. В некоей точке пути капитализма и
коммунизма сливаются. Временная роль идеологии в том, заявил компьютер,
чтобы тормозить конвергенцию, мешать ей.
Наказать компьютер за антиленинский подход к науке было нельзя, но
сектор футурологии ликвидировали. Полищук метнулся в поисках другого места
работы и замешкался. Тут-то его и настиг выговор с занесением в учетную
карточку за идеологическую халатность, хотя непосредственно с расчетами Лев
связан не был.
В это время Макарцев, озабоченный омолаживанием кадров "Трудовой
правды", подыскивал себе ответственного секретаря взамен старика Овсеева,
старого правдиста, которого с почетом проводили на пенсию. Макарцев понимал,
что, не найди он сам нейтрального человека, ему пришлют из ЦК и тот станет
усердно выполнять не его, Макарцева, волю, а тех, кто его посадил. Полищук,
рекомендованный через знакомых, сразу понравился, -- Макарцеву вообще сразу
нравились или не нравились люди.
В новом деле мастер спорта по стоклеточным шашкам скоро почувствовал
себя как рыба в воде. Весь прошлый организаторский опыт пригодился. Газетный
механизм увлек Льва. Опасная система верить людям, так до конца Полищуком не
изжитая, обеспечивала ему хорошие отношения со всеми сослуживцами.
Единственное, что для него было хуже горькой редьки, -- это частые поездки
наверх. К счастью, Макарцев любил это делать сам, а когда не мог, облегчал
его участь, посылая своих замов. К этому времени карьерные соображения Льва
Викторовича еще раз полиняли. Он будто ощутил макушкой свой потолок.
Ягубов очень удивился, когда услышал, что Полищук ездит на работу в
метро с пересадкой на троллейбус, в то время как ему положена персональная
машина, и обедает в закрытой столовой ЦК ВЛКСМ, куда его пускают по
привычке, а не в столовой Большого дома. Замечание Полищук выслушал без
возражений, признал правоту Ягубова, но ничего не изменилось. Когда Макарцев
отдал распоряжение печатать гневные отклики трудящихся на Солженицына,
Полищук, сказавшись больным, просил заменить его на посту дежурного
редактора и уехал. Номер подписал Игорь Иванович сам.
В кабинете у Полищука иногда собирались два-три человека поговорить. И
он, печально улыбаясь, высказывал мысль, что улицы в Москве переименовывают
по фамилиям отечественных и зарубежных вождей, им ставят памятники, и город
становится похожим на кладбище коммунистов всего мира.
-- Однажды, когды мы были в Швеции, -- рассказывал он близким друзьям,
-- мэр Стокгольма бросился нас обнимать. "Я очень уважаю советских
журналистов. Они такие умные! Наши журналисты -- примитив по сравнению с
вами. Ведь при той цензуре, которая у вас в стране, вы еще ухитряетесь
что-то писать!"
Лев оставался в рамках, стараясь не делать гадостей. Чтобы идти
наперекор, надо быть героем, а он -- обыкновенный человек. Он будет делать
дело, стараясь не участвовать в подлостях и добровольно не подливать масла в
огонь. Впрочем, и на мелкой честности он мог нажить большие неприятности.
Когда Сироткина в связи с отсутствием Ягубова принесла Полищуку
очередную пачку почты, тот просмотрел ее и некоторые слишком злые письма, а
также открытые письма в защиту политических заключенных вынул из стопы,
порвал и бросил в корзину.
-- Ты ничего не видела!
Больше они на эту тему не говорили. В редакции у Полищука в друзьях
числилась Раиса Качкарева, редактор отдела литературы и искусства.
Поговаривали всякое. Энергии у Раисы имелось хоть отбавляй. Рая заходила за
сигаретой, оставалась, подолгу трепалась за жизнь, давала советы (как
правило, умные) с кем и как себя вести, где быть левее, а где воздержаться,
чтобы не погореть. Она понимала Полищука, как никто. Жена Полищука знала об
этой дружбе и, стараясь не показать виду, ревновала.
Бывшие коллеги по комсомолу пристроились в разных организациях. Как-то
начальник Полищука в ЦК ВЛКСМ, работавший теперь в органах, узнав, что Лев
Викторович стал журналистом, поговорил о жизни, а после предложил:
-- Слушай, не перейти ли тебе к нам? На два года -- в спецшколу: языки,
специальность. И поедешь от своей "Трудовой правды" или от другой газеты в
загранку. Пошлем с семьей, не волнуйся. Будешь числиться корреспондентом и
собирать информацию, которая нам нужна. В современных условиях делать это
несложно.
-- Заманчиво! -- ответил Лев, но на другой день отказался: Райка
отговорила.
-- Ну и дурень! -- сказал Макарцев, когда ответсекретарь поведал ему
эту историю, хотя сам органы недолюбливал.
Однажды Полищук не на шутку обидел редактора, и будь тот чуть глупее,
не простил бы. Отдел информации подобрал подходящего парня и хотел взять.
Газета хромала без хороших репортеров, нужны были оперативные материалы в
каждый номер, и парень охотно бегал и быстро писал, а Макарцев упирался,
ссылаясь на то, что парень беспартийный.
-- Примем его в партию, -- уговаривал Полищук.
-- Проще взять партийного, -- возражал Макарцев. -- К тому же мы не
детский сад, нам нужны люди из других газет, с опытом.
-- Но ведь по деловым качествам он подходит!
-- Да пойми ты, Лева: я за кадровую политику в целом отвечаю, а ты
отрываешь одни деловые качества!
-- Не знал я, что вы против пятого пункта! -- выходя, процедил Полищук.
-- Постой! -- крикнул Макарцев. -- Если так, нет уж, постой! Посмотри
что у нас в редакции делается! И сравни с другими... Анонимки, что у нас
слишком много евреев, на меня идут, а не на тебя! Знаешь что? Поезжай в ЦК и
там скажи, что я антисемит. Громко скажи. Они меня меньше попрекать будут!
-- Там не скажу, -- возразил секретарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
должен был следовать заданиям, в которых указывалось, какие выводы нужно
получить.
К счастью, Лев Викторович уже прошел хорошую школу чутья и сумел до
оргвыводов перескочить в Институт международного рабочего движения, в новый
сектор футурологии. Тут готовили для компьютера сложную программу, цель
которой -- показать, как далеко уходит коммунизм по сравнению с загнивающим
капитализмом. Работа продвигалась успешно, были почти готовы несколько
докторских и ряд кандидатских диссертаций. Компьютер работал в торжественной
обстановке, руководство института обещало верхам результаты к предстоящему
съезду партии. Однако неожиданно машина заявила, что международное рабочее
движение не имеет существенного значения, коммунизм не уходит вперед, а
капитализм не загнивает. Больше того, идеология, с точки зрения футурологии,
не играет роли в развитии экономики. В некоей точке пути капитализма и
коммунизма сливаются. Временная роль идеологии в том, заявил компьютер,
чтобы тормозить конвергенцию, мешать ей.
Наказать компьютер за антиленинский подход к науке было нельзя, но
сектор футурологии ликвидировали. Полищук метнулся в поисках другого места
работы и замешкался. Тут-то его и настиг выговор с занесением в учетную
карточку за идеологическую халатность, хотя непосредственно с расчетами Лев
связан не был.
В это время Макарцев, озабоченный омолаживанием кадров "Трудовой
правды", подыскивал себе ответственного секретаря взамен старика Овсеева,
старого правдиста, которого с почетом проводили на пенсию. Макарцев понимал,
что, не найди он сам нейтрального человека, ему пришлют из ЦК и тот станет
усердно выполнять не его, Макарцева, волю, а тех, кто его посадил. Полищук,
рекомендованный через знакомых, сразу понравился, -- Макарцеву вообще сразу
нравились или не нравились люди.
В новом деле мастер спорта по стоклеточным шашкам скоро почувствовал
себя как рыба в воде. Весь прошлый организаторский опыт пригодился. Газетный
механизм увлек Льва. Опасная система верить людям, так до конца Полищуком не
изжитая, обеспечивала ему хорошие отношения со всеми сослуживцами.
Единственное, что для него было хуже горькой редьки, -- это частые поездки
наверх. К счастью, Макарцев любил это делать сам, а когда не мог, облегчал
его участь, посылая своих замов. К этому времени карьерные соображения Льва
Викторовича еще раз полиняли. Он будто ощутил макушкой свой потолок.
Ягубов очень удивился, когда услышал, что Полищук ездит на работу в
метро с пересадкой на троллейбус, в то время как ему положена персональная
машина, и обедает в закрытой столовой ЦК ВЛКСМ, куда его пускают по
привычке, а не в столовой Большого дома. Замечание Полищук выслушал без
возражений, признал правоту Ягубова, но ничего не изменилось. Когда Макарцев
отдал распоряжение печатать гневные отклики трудящихся на Солженицына,
Полищук, сказавшись больным, просил заменить его на посту дежурного
редактора и уехал. Номер подписал Игорь Иванович сам.
В кабинете у Полищука иногда собирались два-три человека поговорить. И
он, печально улыбаясь, высказывал мысль, что улицы в Москве переименовывают
по фамилиям отечественных и зарубежных вождей, им ставят памятники, и город
становится похожим на кладбище коммунистов всего мира.
-- Однажды, когды мы были в Швеции, -- рассказывал он близким друзьям,
-- мэр Стокгольма бросился нас обнимать. "Я очень уважаю советских
журналистов. Они такие умные! Наши журналисты -- примитив по сравнению с
вами. Ведь при той цензуре, которая у вас в стране, вы еще ухитряетесь
что-то писать!"
Лев оставался в рамках, стараясь не делать гадостей. Чтобы идти
наперекор, надо быть героем, а он -- обыкновенный человек. Он будет делать
дело, стараясь не участвовать в подлостях и добровольно не подливать масла в
огонь. Впрочем, и на мелкой честности он мог нажить большие неприятности.
Когда Сироткина в связи с отсутствием Ягубова принесла Полищуку
очередную пачку почты, тот просмотрел ее и некоторые слишком злые письма, а
также открытые письма в защиту политических заключенных вынул из стопы,
порвал и бросил в корзину.
-- Ты ничего не видела!
Больше они на эту тему не говорили. В редакции у Полищука в друзьях
числилась Раиса Качкарева, редактор отдела литературы и искусства.
Поговаривали всякое. Энергии у Раисы имелось хоть отбавляй. Рая заходила за
сигаретой, оставалась, подолгу трепалась за жизнь, давала советы (как
правило, умные) с кем и как себя вести, где быть левее, а где воздержаться,
чтобы не погореть. Она понимала Полищука, как никто. Жена Полищука знала об
этой дружбе и, стараясь не показать виду, ревновала.
Бывшие коллеги по комсомолу пристроились в разных организациях. Как-то
начальник Полищука в ЦК ВЛКСМ, работавший теперь в органах, узнав, что Лев
Викторович стал журналистом, поговорил о жизни, а после предложил:
-- Слушай, не перейти ли тебе к нам? На два года -- в спецшколу: языки,
специальность. И поедешь от своей "Трудовой правды" или от другой газеты в
загранку. Пошлем с семьей, не волнуйся. Будешь числиться корреспондентом и
собирать информацию, которая нам нужна. В современных условиях делать это
несложно.
-- Заманчиво! -- ответил Лев, но на другой день отказался: Райка
отговорила.
-- Ну и дурень! -- сказал Макарцев, когда ответсекретарь поведал ему
эту историю, хотя сам органы недолюбливал.
Однажды Полищук не на шутку обидел редактора, и будь тот чуть глупее,
не простил бы. Отдел информации подобрал подходящего парня и хотел взять.
Газета хромала без хороших репортеров, нужны были оперативные материалы в
каждый номер, и парень охотно бегал и быстро писал, а Макарцев упирался,
ссылаясь на то, что парень беспартийный.
-- Примем его в партию, -- уговаривал Полищук.
-- Проще взять партийного, -- возражал Макарцев. -- К тому же мы не
детский сад, нам нужны люди из других газет, с опытом.
-- Но ведь по деловым качествам он подходит!
-- Да пойми ты, Лева: я за кадровую политику в целом отвечаю, а ты
отрываешь одни деловые качества!
-- Не знал я, что вы против пятого пункта! -- выходя, процедил Полищук.
-- Постой! -- крикнул Макарцев. -- Если так, нет уж, постой! Посмотри
что у нас в редакции делается! И сравни с другими... Анонимки, что у нас
слишком много евреев, на меня идут, а не на тебя! Знаешь что? Поезжай в ЦК и
там скажи, что я антисемит. Громко скажи. Они меня меньше попрекать будут!
-- Там не скажу, -- возразил секретарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164