-- Беспринципность -- это когда идею предают ради друзей.
Принципиальность -- когда друзей предают ради идеи. Что лучше?
-- Ox, Яша, Яша!
Когда я вижу Раппопорта,
Встает вопрос такого сорта:
Зачем мамаша Раппопорта
Себе не сделала аборта?
-- Повторяешься, мальчик!
-- Насчет "не высовывайтесь", Рап, у меня идея. Граница у нас на замке.
Таможенники отрывают подкладки от плащей, гинекологи в погонах роются в
остальных местах. А птицы -- почему-то летают через границу! Летят, куда
хотят, и хотя их кольцуют, возвращаются ли они, неизвестно!
-- А что ты предлагаешь?
-- Вдоль наших границ установить сетки до неба, чтобы ни один советский
соловей не мог вылететь! Не говоря уж о журавлях и лебедях! Написать что ли
на Лубяночку? Внести лепту?
-- Я принес твой гонорар за статьи о субботнике, Максим. Держи!
В руках Якова Марковича оказались две полусотенные бумажки. Он протянул
их Закаморному. Тот взял, посмотрел на свет.
-- Гонорар за пропаганду, -- задумчиво произнес он. -- Ленин виден
насквозь.
Понюхав полусотенную, Закаморный поплевал на нее и прилепил к подошве
ботинка.
-- Что за шутки, коллега?
Максим повторил операцию с другой полусотенной и встал со скамьи.
-- Ах, приятно ходить по деньгам! -- Он снова уселся, отклеил обе
бумажки и спрятал в карман, вдруг помрачнев. -- Подонки! Дзержиморды с
площадки Задзержинского! Да они испражнений моего друга Ивлева не стоят.
Неужели мы и на этот раз спустим им, Рап!.. Рап!!. Что молчишь, зека? Ну,
выступи раз в жизни основоположником порядочного почина, например: "Жгите
газеты, не читая!" Объясни толпе подписчиков-кроссвордистов: каждый должен
сжечь газету. Оборвать провод радио и телевизора. Власть станет глухонемой,
захлебнется в своей желчи!
Раппопорт сопел, ухмылялся.
-- Не хочешь? Тогда я сам!
-- Осторожнее, мальчик.
-- Да брось, Рап! Я с детства ссал на эту организацию.
Яков Маркович знал этот исторический штрих из биографии Максима.
-- Пойдем лучше выпьем, Макс, -- предложил Раппопорт. -- Может, легче
станет...
-- Настроения нет, извини. Пойду писать письмо на Лубяночку...
Не простившись, Максим зашагал прочь. Яков Маркович поглядел ему вслед,
поднялся и, горбясь, побрел в другую сторону. На углу, возле продмага, он
остановился.
-- Ну что, друг, по "лысому"?
Мужик, верным глазом наметивший Раппопорта в толпе, был худой и
небритый. Он вертел пальцами юбилейный рубль с изображением Ленина
-- А третий есть? -- спросил Яков Маркович.
-- Вот он, чекист, стоит с двумя бутылками, подключим его! Посуда наша,
мелочь добавишь?
-- Добавлю, чекисты, -- согласился Раппопорт.
Тот, что с бутылками, в кожаной куртке, на которой не хватало только
патронташей, уже нетерпеливо стоял в очереди. Ему передали два "лысых" и
мелочь. Втроем, не отставая ни на шаг, бригада двинулась к скверику, в
кусты.
-- Может, закусить взять чего? -- осторожно предложил Яков Маркович.
-- Интеллигент? -- уточнил чекист. -- Дома закусишь...
-- Ну, давайте, давайте побыстрей, а то я с утра не пил! -- небритый
сколупнул железку ногтем. -- Пьем из горла, так что без обману!
И первым опрокинул бутылку, забулькал. Чекист шевелил губами, считая
глотки.
-- Стоп! -- он ухватил бутылку, как рубильник, и, повернув вниз,
выключил. -- Закуси веточкой, а я пососу.
Остановился он сам. Если и обделил, то не намного. Яков Маркович
прикрыл глаза, приготавливаясь сделать, как они. Он заранее почувствовал,
как зашевелилась у него в желудке блуждающая язва, заныла, боль пошла гулять
по всему животу, прихватив печень. Но отступать было некуда. Он набрал
побольше воздуха и медлил.
-- Жид, что ли? -- догадался чекист.
-- Есть маленько, -- признался Тавров.
-- То-то, я вижу, жмешься. Ну ничего, пей. Человеком станешь!
Они не засмеялись, ждали. Он снова вдохнул и стал пить. Бутылка
качалась между двух облаков, которые остановились над ним в небе. Небо было
бездонное, водка лилась сверху, и казалось, ей не будет конца. А ведь
всего-то граммов сто пятьдесят... Допив, Яков Маркович мужественно вытер
рукавом рот и вернул бутылку чекисту. Они оба смотрели на Раппопорта.
-- Добавить бы надо, -- сказал небритый. -- Ведь хорошо прошла,
добавить бы. Добавим -- будет еще лучше. Но у меня нету...
-- Нету, нету, -- сказал чекист, пристально глядя на третьего.
-- Я плачу, чекисты, -- немедленно согласился Раппопорт. -- Раз надо, я
плачу.
-- Сам-то торгуешь? -- спросил небритый.
-- Примерно...
-- Тогда плати. Дуй, чекист, за второй!
Чекист, не мешкая, умчался.
-- Не бойсь, не удерет!.. А я сразу, как тебя увидел, понял, что ты
завмаг. Вид у тебя завмага.
-- Я не завмаг, -- уточнил Яков Маркович. -- Я Раппопорт.
-- На кой мне знать твою фамилию? Я что -- кадровик? Пьешь -- и пей!
После этого они молчали минут двадцать, отвернувшись друг от друга и по
отдельности переживая одинаковое потепление организма. Потом прибежал
чекист, зажав под мышкой непочатую бутылку.
-- Первым я! -- заявил Раппопорт.
-- Ox, и умный он, -- сказал небритый чекисту. -- Ну, умный!
-- Я не умный, чекисты! Я дерьмо! Дайте, я буду первый. А то вы, падло,
мне мало оставляете!
Прижав большим пальцем норму, он выпил свою часть и подождал, пока они
опорожнили бутылку.
-- Я дерьмо! -- упрямо повторил Раппопорт. -- Навоз, на котором взойдут
цветы!
-- Семью, что ль, бросил? -- сочувственно спросил небритый. -- Так им
без тебя даже лучше.
-- При чем тут семья?! Главное, жгите газеты, чекисты! Жгите, не читая!
Пожав им руки, он пошел прочь, стараясь ступать так, чтобы тротуар под
ногами не ускользал в сторону. В метро Якова Марковича не пустили. Чувствуя,
что он вот-вот упадет, Раппопорт уговорил таксиста, дав ему вперед пять
рублей, довезти свое расплывающееся тело в Измайлово. Но не таков был
журналист Тавров, чтобы просто заснуть.
С трудом попав ключом в скважину, он первым делом, не снимая плаща,
прошел в комнату и стал двигать шкаф. Накренив шкаф набок, Яков Маркович
вытащил из-под него толстую серую папку, а потом еще несколько листков --
отдельно. Листки он бросил на пол. В ванной он развязал тесемку, чиркнул
спичкой и поджег первый лист сочинения маркиза де Кюстина. На горящий лист
Раппопорт положил еще, потом еще, и скоро в ванне полыхало пламя, копоть
застлала потолок. Тавров начал неистово кашлять от дыма. Задыхаясь, он дожег
рукопись до конца, пустил воду, чтобы остатки перестали дымиться, и
вывалился из ванной. Он помнил, как сел на пол в комнате, не в силах
добраться до тахты, и тут память ему изменила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164