И мама, и жена слышат ее вместе со
мной. Возможно, и мой сын, убитый на фронте, прилетает к нам. Я имею в виду
его душу.
-- Пошли бы вы лучше... в соседнюю школу, к юным техникам. Научили бы
их конструировать ваш инструмент!
-- Ходил! И что? Вы думаете, дети понимают мою музыку? Нет! Они
смеются! А мама и жена понимают! В последнее время я усовершенствовал
систему: свет в нише загорается только, когда музыка. И чем сильнее она
звучит, тем ярче освещаются вазоны с пеплом жены и мамы... Может, вы
согласитесь посмотреть? Живу я, правда, в коммуналке, шестеро соседей, но
зато недалеко.
-- Не сейчас!.. Значит, ваша статья -- о восприятии музыки прахами жены
и матери?
Он уже навострился сплавить посетителя в отдел литературы и искусства.
-- Не совсем, дорогой товарищ Тавров! Это было бы слишком интимно.
Видите ли, я хочу поднять в газете вопрос о нецелесообразности существования
кладбищ вообще. Они занимают много земли, похороны обходятся трудящимся
дорого. Лучше не хоронить!
-- Вообще? -- уточнил Яков Маркович. -- А как?
-- Прахи должны держать родственники. Тогда, кроме крематориев,
государству никаких забот иметь не надо. Ни кладбищ, ни могил, ни
колумбариев. Своего соседа я уже уговорил. Они с женой выделили дома полку в
серванте и уже купили вазоны.
-- Для кого?
-- Себе, конечно. Товарищ Тавров! Я знаю, вы всегда выступаете в газете
с ценными починами. Их подхватывает вся страна. Что, еcли мы с вами начнем
новый почин: "За не занимать места на кладбищах"?
-- "Трудовая правда" выйдет с шапкой на всю полосу "Держите покойников
дома"? Вам что, нужен мой прах?
-- Ни-ни! Зачем покойников? Только пепел... Посмотрите: в масштабах
нашего государства, я прикинул, будет экономия в два с половиной миллиарда
рублей. А главное, с точки зрения нашей коммунистической морали -- как раз и
осуществится то, о чем вы пишите, -- о верности заветам героев-отцов.
-- Так ведь то же героев!
-- Простите, товарищ Тавров, тут я позволю себе с вами не согласиться.
У нас героем становится любой!
-- Давайте статью! -- проскрипел зубами Раппопорт.
Он бегло пробежал глазами по строчкам, чувствуя, как внимательно следит
автор за выражением его лица. Если предложить доработать статью, он
припрется опять. Если похвалить и взять, а после тянуть, он не отстанет,
пока сам не превратится в прах. Нет, тут надо рубить сразу. И, отложив
статью в сторону, он сказал:
-- Вот что, Шатен! Другие бы, менее принципиальные люди, с вами
крутили, я скажу откровенно. Все то, что мы печатаем в газете, -- это
дерьмо. То, что вы написали, -- тоже. Но это не то дерьмо, которое мы
печатаем!
-- Позвольте!
-- Не позволю! Чтобы вы начали почин, у меня лично возражений нет. Но
валяйте в другой области! Мы пишем только о героическом настоящем и светлом
будущем. И никаких покойников!
Обиженный автор взял со стола статью, сунул ее в портфель и ушел не
простившись. Посетители не давали Таврову вздохнуть. Вокруг стола уже сидели
трое круглолицых молодых людей и, не сводя глаз, следили за каждым его
движением. Двое были одеты в черные костюмы, при галстуках, третий -- в
серый костюм с красной прожилкой и тоже в галстуке. Раппопорт поежился.
-- Что угодно, молодые люди?
-- Ваша газета, -- начал без предисловий тот парень, что был в сером,
-- должна осветить один вопрос. Когда вы можете это сделать?
-- А вы, собственно, откуда?
-- Мы из ЦК комсомола...
-- Так у вас, коллеги, есть своя газета! И ей нужны молодые авторы!
-- Свою газету мы уже подключили, -- сказал молодой человек в сером. --
Если надо, надавим.
-- Давить не надо, я не клоп. А в чем, собственно, дело?
-- Вы, конечно, знаете, что альпинизм -- спорт мужественных.
-- Как же! Видел по телевизору.
-- Однако восхождения проводятся без высоких целей. Вернее, просто с
целью покорять вершины.
-- Верно! -- согласился Раппопорт. -- И вы?..
-- Мы организуем восхождение в честь столетия Владимира Ильича. Группа
комсомольцев во главе с мастером спорта Степановым понесет на вершину пика
Коммунизма бюст Ленина и там его установит. Навечно. Я политрук группы. Мы
хотели бы, чтобы ваша газета регулярно рассказывала читателям о подготовке
беспримерного похода.
-- А бюст тяжелый?
-- Скажи, Степанов! -- приказал политрук.
-- Двадцать четыре и семь десятых килограмма...
-- А вы, политрук, тоже понесете свой бюст?
-- Нет, по плану я буду координировать штурм с базы.
-- Понял! Кто же понесет?
-- Степанов.
-- А остальные?
-- Мы -- ответственные организаторы восхождения, -- объяснил политрук,
-- занимаемся пропагандой мероприятия. Ведь поход высшей категории
трудности! Ну, а политическое значение...
-- Все ясно! -- засопел Раппопорт. -- Я приветствую ваше начинание,
молодые люди! Только давайте, ребятки, договоримся так. Я уже целиком на
вашей стороне. А вдруг не донесете бюст? Ну зачем вам вляпываться? Я уверен,
что все будет в порядке. Донесете -- немедленно сообщим... Даю слово
советского газетчика!
Не ожидая, пока трое найдутся, что возразить, он поднялся и начал всем
им сердечно трясти руки.
-- Желаю успеха! Хорошее дело задумал комсомол! Подумать только:
двадцать четыре и семь десятых килограмма, а?..
Похлопывая альпинистов по плечам, он вытолкнул их за дверь.
-- Слыхал, Яков Маркыч? -- спросил, пробегая мимо, редактор отдела
промышленности Алексеев. -- У Макарцева инфаркт!
-- Шутишь!
-- Упал, выходя из ЦК. Но влез обратно на четвереньках. Железная воля!
Вот так, живешь-живешь и не ведаешь, где прихватит...
Весть о главном с быстротой электричества распространилась по редакции.
Из отделов сотрудники повалили в коридоры узнать подробности. У каждого
нашлись информация, предположения, опасения за будущее. Впрочем, именно
информации было недостаточно. Кто уже слышал кое-что, от многократного
пересказывания обзавелся подробностями.
-- За ответственность приходится платить здоровьем, -- философски изрек
Алексеев. -- Страна даром денег не платит.
-- При чем тут ответственность? Да ему, небось, влепили за "Королеву
шантеклера", и он с катушек долой, -- говорил фотокор Саша Какабадзе. --
Помните звонок? Критическую рецензию дали, а худощавому товарищу фильм
понравился... Разве редактор мог такое предположить?
-- Что понравилось-то?
-- Да там у героини груди большие, в его вкусе.
-- В его бывшем вкусе, -- холодно уточнил Ивлев, спецкор секретариата.
-- Потише, Славик, -- осадил его Яков Маркович и оглянулся. --
Понравились не груди, а то, что режиссер -- испанский коммунист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
мной. Возможно, и мой сын, убитый на фронте, прилетает к нам. Я имею в виду
его душу.
-- Пошли бы вы лучше... в соседнюю школу, к юным техникам. Научили бы
их конструировать ваш инструмент!
-- Ходил! И что? Вы думаете, дети понимают мою музыку? Нет! Они
смеются! А мама и жена понимают! В последнее время я усовершенствовал
систему: свет в нише загорается только, когда музыка. И чем сильнее она
звучит, тем ярче освещаются вазоны с пеплом жены и мамы... Может, вы
согласитесь посмотреть? Живу я, правда, в коммуналке, шестеро соседей, но
зато недалеко.
-- Не сейчас!.. Значит, ваша статья -- о восприятии музыки прахами жены
и матери?
Он уже навострился сплавить посетителя в отдел литературы и искусства.
-- Не совсем, дорогой товарищ Тавров! Это было бы слишком интимно.
Видите ли, я хочу поднять в газете вопрос о нецелесообразности существования
кладбищ вообще. Они занимают много земли, похороны обходятся трудящимся
дорого. Лучше не хоронить!
-- Вообще? -- уточнил Яков Маркович. -- А как?
-- Прахи должны держать родственники. Тогда, кроме крематориев,
государству никаких забот иметь не надо. Ни кладбищ, ни могил, ни
колумбариев. Своего соседа я уже уговорил. Они с женой выделили дома полку в
серванте и уже купили вазоны.
-- Для кого?
-- Себе, конечно. Товарищ Тавров! Я знаю, вы всегда выступаете в газете
с ценными починами. Их подхватывает вся страна. Что, еcли мы с вами начнем
новый почин: "За не занимать места на кладбищах"?
-- "Трудовая правда" выйдет с шапкой на всю полосу "Держите покойников
дома"? Вам что, нужен мой прах?
-- Ни-ни! Зачем покойников? Только пепел... Посмотрите: в масштабах
нашего государства, я прикинул, будет экономия в два с половиной миллиарда
рублей. А главное, с точки зрения нашей коммунистической морали -- как раз и
осуществится то, о чем вы пишите, -- о верности заветам героев-отцов.
-- Так ведь то же героев!
-- Простите, товарищ Тавров, тут я позволю себе с вами не согласиться.
У нас героем становится любой!
-- Давайте статью! -- проскрипел зубами Раппопорт.
Он бегло пробежал глазами по строчкам, чувствуя, как внимательно следит
автор за выражением его лица. Если предложить доработать статью, он
припрется опять. Если похвалить и взять, а после тянуть, он не отстанет,
пока сам не превратится в прах. Нет, тут надо рубить сразу. И, отложив
статью в сторону, он сказал:
-- Вот что, Шатен! Другие бы, менее принципиальные люди, с вами
крутили, я скажу откровенно. Все то, что мы печатаем в газете, -- это
дерьмо. То, что вы написали, -- тоже. Но это не то дерьмо, которое мы
печатаем!
-- Позвольте!
-- Не позволю! Чтобы вы начали почин, у меня лично возражений нет. Но
валяйте в другой области! Мы пишем только о героическом настоящем и светлом
будущем. И никаких покойников!
Обиженный автор взял со стола статью, сунул ее в портфель и ушел не
простившись. Посетители не давали Таврову вздохнуть. Вокруг стола уже сидели
трое круглолицых молодых людей и, не сводя глаз, следили за каждым его
движением. Двое были одеты в черные костюмы, при галстуках, третий -- в
серый костюм с красной прожилкой и тоже в галстуке. Раппопорт поежился.
-- Что угодно, молодые люди?
-- Ваша газета, -- начал без предисловий тот парень, что был в сером,
-- должна осветить один вопрос. Когда вы можете это сделать?
-- А вы, собственно, откуда?
-- Мы из ЦК комсомола...
-- Так у вас, коллеги, есть своя газета! И ей нужны молодые авторы!
-- Свою газету мы уже подключили, -- сказал молодой человек в сером. --
Если надо, надавим.
-- Давить не надо, я не клоп. А в чем, собственно, дело?
-- Вы, конечно, знаете, что альпинизм -- спорт мужественных.
-- Как же! Видел по телевизору.
-- Однако восхождения проводятся без высоких целей. Вернее, просто с
целью покорять вершины.
-- Верно! -- согласился Раппопорт. -- И вы?..
-- Мы организуем восхождение в честь столетия Владимира Ильича. Группа
комсомольцев во главе с мастером спорта Степановым понесет на вершину пика
Коммунизма бюст Ленина и там его установит. Навечно. Я политрук группы. Мы
хотели бы, чтобы ваша газета регулярно рассказывала читателям о подготовке
беспримерного похода.
-- А бюст тяжелый?
-- Скажи, Степанов! -- приказал политрук.
-- Двадцать четыре и семь десятых килограмма...
-- А вы, политрук, тоже понесете свой бюст?
-- Нет, по плану я буду координировать штурм с базы.
-- Понял! Кто же понесет?
-- Степанов.
-- А остальные?
-- Мы -- ответственные организаторы восхождения, -- объяснил политрук,
-- занимаемся пропагандой мероприятия. Ведь поход высшей категории
трудности! Ну, а политическое значение...
-- Все ясно! -- засопел Раппопорт. -- Я приветствую ваше начинание,
молодые люди! Только давайте, ребятки, договоримся так. Я уже целиком на
вашей стороне. А вдруг не донесете бюст? Ну зачем вам вляпываться? Я уверен,
что все будет в порядке. Донесете -- немедленно сообщим... Даю слово
советского газетчика!
Не ожидая, пока трое найдутся, что возразить, он поднялся и начал всем
им сердечно трясти руки.
-- Желаю успеха! Хорошее дело задумал комсомол! Подумать только:
двадцать четыре и семь десятых килограмма, а?..
Похлопывая альпинистов по плечам, он вытолкнул их за дверь.
-- Слыхал, Яков Маркыч? -- спросил, пробегая мимо, редактор отдела
промышленности Алексеев. -- У Макарцева инфаркт!
-- Шутишь!
-- Упал, выходя из ЦК. Но влез обратно на четвереньках. Железная воля!
Вот так, живешь-живешь и не ведаешь, где прихватит...
Весть о главном с быстротой электричества распространилась по редакции.
Из отделов сотрудники повалили в коридоры узнать подробности. У каждого
нашлись информация, предположения, опасения за будущее. Впрочем, именно
информации было недостаточно. Кто уже слышал кое-что, от многократного
пересказывания обзавелся подробностями.
-- За ответственность приходится платить здоровьем, -- философски изрек
Алексеев. -- Страна даром денег не платит.
-- При чем тут ответственность? Да ему, небось, влепили за "Королеву
шантеклера", и он с катушек долой, -- говорил фотокор Саша Какабадзе. --
Помните звонок? Критическую рецензию дали, а худощавому товарищу фильм
понравился... Разве редактор мог такое предположить?
-- Что понравилось-то?
-- Да там у героини груди большие, в его вкусе.
-- В его бывшем вкусе, -- холодно уточнил Ивлев, спецкор секретариата.
-- Потише, Славик, -- осадил его Яков Маркович и оглянулся. --
Понравились не груди, а то, что режиссер -- испанский коммунист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164