Сашина мать зарегистрировала брак второй раз.
Они уехали из Грузии на Урал, чтобы не встретить знакомых. А после
войны перебрались в Москву, и отец даже преподавал в театральном техникуме
историю советского изобразительного искусства. Когда Саша вырос, отец ушел и
женился на своей студентке. Саша же не собирался жениться, хотя Аиде
Тиграновне очень этого хотелось.
-- Посмотри, сколько в Москве девушек, -- говорила она. -- Даже твой
отец не выдержал. А ты? Уж если я его уговаивала от меня уйти, так тебе и
подавно пора! Твой отец, когда был молодой, имел целый гарем, и я никогда не
возражала, потому что знала: меня он любил больше всех! Ну что ты за
Какабадзе, если девушку соблазнить не можешь?
-- Успокойся, мама, -- урезонивал ее Саша. -- Я могу, но нету времени.
Сашино время улетало странно. Этот совершенно непрактичный, тихий
грузин вдруг заявлял в редакции, что он может поднять штангу весом сто
килограммов.
-- Не верите -- давайте спорить!
Спорили с ним охотно трое, а то и четверо! Условия такие: если
Какабадзе не поднимет штанги указанного веса, он каждому платит по десять
рублей. Все садились в такси и ехали во Дворец тяжелой атлетики. Входили
прямо к директору, показывали редакционные удостоверения. Тот смеялся, узнав
в чем просьба, и вел всех в зал. Здоровые спортсмены надевали на штангу
нужный вес и расходились. Щуплый Саша оставался на помосте со штангой один
на один. Он храбро брался за нее тонкими руками, рывком отрывал и, тужась,
пытался положить на грудь. После двух-трех попыток, он, в красных пятнах,
молча сходил с помоста.
-- Деньги, ребята, в зарплату отдам...
И потом честно раздавал всем по десятке. Матери не говорил, чтобы не
расстраивать, подрабатывал, чтобы отнести ей денег. А сам жил впроголодь до
следующей получки. Но через три дня после зарплаты обнаруживал, что может
читать мысли на расстоянии. От него отмахивались, жалея его. Он не отставал:
-- Честное слово, каждую вторую мысль отгадаю. Хотите на спор?..
Проиграю -- с меня пять рублей каждому.
Фотарем Саша Какабадзе стал случайно. После десятилетки его забрали в
армию, и он взял с собой фотоаппарат. У него была любимая шутка: он
фотографировал, не вставляя пленки. Но командир дивизии приказал ему
сфотографировать свою семью, и тут за обман он сел бы на губу. Пришлось
вставить. К удивлению самого Саши, снимки получись вполне сносные. С тех пор
у него отбоя не было от офицеров. Его снимки стала печатать дивизионная
газета. В редакции этой газеты побывал корреспондент "Трудовой правды". Ему
не разрешили фотографировать внутри воинской части без специального допуска.
А у Саши были готовые снимки, уже прошедшие военную цензуру.
Теперь к военным праздникам "Трудовая правда" стала помещать снимки
рядового Какабадзе. После демобилизации его взяли на "фикс" в отдел
иллюстраций. "Фикс" означал, что он будет работать без зарплаты, а за
прошедшие в печать снимки получать гонорар.
Он легко научился снимать то, что требовалось. Передовых рабочих,
которые, улыбаясь, смотрели на станок или отвернулись от станка (третьего
варианта быть не могло), строителей, колхозников он привозил из командировок
километрами, печатал пачки, не жалел об отвергнутых, готов был ехать снова
куда угодно. Но как только Александр выучился своей профессии, ему это
надоело. Он бы печатал снимки из жизни, которых у него скопилось много.
Уличные сценки, нищих, убогие базары в маленьких городах, тупые лица пьяных
рабочих, которые, гогоча, окружали во время съемки образцового передовика,
выдвинутого парткомом. Но снимки из жизни Саша мог смотреть только в
иностранных журналах. Для развлечения фотарь Какабадзе стал собирать лица
ответственных деятелей партии и правительства, которых ему приходилось
фотографировать на различных съездах, церемониях и во время встреч глав
иностранных государств. Саша отбирал самые выразительные, те, что полагалось
уничтожать немедленно.
-- Зачем они тебе? -- спрашивали его. -- Неужели на них смотреть не
надоело?
-- Очень надоело! -- весело отвечал он. -- Но это -- для потомков. Один
человек посоветовал их собирать.
-- Кто?
-- Это неважно... Вдруг потомки, сказал он, захотят устроить
Нюрнбергский процесс в Москве? Захотят -- и вот, пожалуйста.
_25. Я -- РЫБА_
Завидев в конце коридора Надю Сироткину, Саша опустил на пол тяжелый
кофр с аппаратурой, остановился и расставил от стены до стены худые руки.
Стоял и ждал. Надежда, бледненькая от долгого отсутствия солнца, казалось,
могла прошмыгнуть везде. Но только не мимо Какабадзе. Поэтому ее шаги
становились все вкрадчивей, и она остановилась.
-- Пропусти, пожалуйста, -- сухо попросила она. -- Я спешу...
-- Надя! -- с упреком проговорил Саша.
-- Что? -- она устало взглянула на него.
-- Надя!.. Сегодня уже восемь месяцев и четыре дня, как ты мне
нравишься.
-- И ты мне. Пусти!
-- Опять пусти, куда пусти, всегда одни пусти! Пожалуйста! Никто тебя
не держит! Но почему? Сколько тебе лет?
-- Двадцать три.
-- А мне?
-- Кажется, двадцать восемь.
-- Вот видишь! Идеальное соотношение сил.
-- Ну и что?
-- Как это что?! Давай вступим...
-- Куда?
-- В брак, куда же еще?
-- А потом?
-- Потом?.. Ты заставляешь меня краснеть, Надя. Потом у всех бывает
одно и то же.
-- Вот видишь! А я не хочу одного и того же...
-- Ну хорошо, согласен! У нас будет наоборот. У всех так, а у нас не
так. Только об одном тебя прошу: чтобы дети у нас были, как у всех. Мне надо
два. А тебе?
-- Мне тоже два.
-- Всего четыре. Согласен, Надя! Пошли!
-- Куда?
-- Опять куда! В ЗАГС.
-- Не хочу.
-- Хорошо, давай без ЗАГСа. Просто напишем на стенке "Надя плюс Саша
равнятся любовь". Ну!
Какабадзе протянул Надежде руку. Она отвела ее.
-- Ой, Саша, больше не могу. Ладно, давай напишем, только не приставай!
Ты слишком серьезно смотришь...
-- А это что -- плохо, да?
Он поджал губу, обидевшись, как ребенок. Прислонился к стенке, сложив
руки на груди. Склонил голову -- длинные, курчавые волосы упали на лицо.
-- Проходи, -- сказал он, не глядя на Надю. -- Я знаю, ты мной
брезгуешь. Потому что я грузин, да?
Она засмеялась.
-- Ты, как маленький. То, что ты грузин, -- самое большое твое
достоинство.
Александр посмотрел на нее с недоверием.
-- Между прочим, ты знаешь, Ягубов -- антисемит: он грузин не любит. Я
сказал это Рапу, он ответил: "Антисемит -- это звучит гордо!" Так вот, если
у тебя есть сомнение, прямо скажи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164