-- У нас работал такой
симпатичный парень по фамилии Месяц. Поехал он в Курск, в командировку, и
вечерком, когда зажглись фонари, вышел на балкон и стал делать пипи на
прохожих. И описал инструктора отдела пропаганды обкома, культурно гулявшего
с женой. Макарцеву пришлось Месяца уволить, как инакомыслящего. Так что
наплевисты совершают поступки! Со мной, правда, вопрос сложнее, поскольку я
коммунист-наплевист.
-- Похоже, -- сказал Закаморный. -- История с субботником: наплевал в
душу всем, Рап!
-- И наплюю еще! Я вас не шокирую, юные леди?
-- Вы что думаете, мы маленькие? Да мы... -- Катя смутилась, не
договорила.
-- Во что же верить? -- тихо проговорила Сироткина, ни к кому не
обращаясь.
-- Уж и не знаю, во что, Наденька, -- печально ответил Раппопорт. -- Я,
деточка, верил в Сталина...
-- Вы?
-- Да, я. Мы верили в Сталина, а он на нас наплевал. За это мы его
оплевали тоже. Посоветовал бы верить в Бога, но это для вас нереально.
Верьте в людей, которым... вы верите. Что же еще остается?
Надя порозовела, поняв намек. Ивлев, однако, не пришел, не позвонил и
теперь уж не придет.
-- Послушайте, мужчины! -- Анечка встала, потянулась и оглядела всех.
-- Нельзя же круглосуточно разговаривать. Давайте споем, что ли?
-- Давайте! -- радостно согласился Семен и вдруг затянул высоким
тенором:
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин,
Если он, конечно, не еврей.
-- Сема, господи, ну разве нельзя без политики? -- Локоткову вдруг
прорвало. -- Я так боюсь за этот ваш треп, так боюсь!..
-- Перестань, Аня! -- обрезал Семен.
-- Ой, мужики! -- закричала пронзительно Инна. -- До чего вы все
занудные! Я в новом платье. Ну хоть бы посмотрели, какое декольте! Ведь все
видно до колен. Прекратите разговоры! Я буду раздеваться.
Светлозерская встала и, покачивая бедрами, пошла вокруг стола. Обошла
всех и повалилась к Якову Марковичу на колени.
-- Посмотрите, Рап, глядите сколько хотите! Правда, красиво. Вы один
тут настоящий мужчина. Они все дерьмо! Потрогайте, какое у меня белье --
итальянское. А итальянец исчез. Она подняла подол платья.
-- Инка, ты что? -- прошептала Надя.
-- Лучше бы музыку завела. Давайте танцевать! Расшевелим мужиков,
девочки! Если еще будет политика, я не знаю, что сделаю! Женщина готова
распахнуться -- и желающих нету! Ненавижу!
Поставив на проигрыватель пластинку, Надежда тихо села в уголке. Она
тоже много выпила и сникла. Мужчины продолжали спорить за столом, за
исключением Якова Марковича, которого Светлозерская вытащила на середину
комнаты. Она танцевала вокруг него, опускаясь почти до полу и снова
поднимаясь, а Раппопорт неуклюже топал вокруг нее, то и дело оборачиваясь,
чтобы не пропустить разговора за столом.
Видя, что ей так и не удалось привлечь внимание Якова Марковича к своей
особе, Инна резким движением ухватила подол платья, подняла его до плеч,
проделась через отверстие и швырнула платье Раппопорту.
-- Ты замерзнешь, деточка, -- умоляюще сказал он, продолжая по инерции
топать ногами.
А она уже скинула коротенькую прозрачную комбинацию, отстегнула чулки,
ловко прыгая то на одной ноге, то на другой, сняла их, набросив Раппопорту
на шею. Лифчик полетел к нему в руки. Яков Маркович промахнулся. Кряхтя, он
наклонился его поднять, а когда поднялся, Светлозерская держала в руках
малюсенькие цветастые трусики и торжественно оглядывала помещение,
убеждаясь, что теперь-то уж точно все мужики замолчали и смотрят только на
нее.
-- Когда в компании, -- заметил Максим, -- говорят "Девочки, давайте
разденемся", есть два выхода: или все смеются...
-- ...или раздеваются, -- окончил Сережа Матрикулов.
-- Лева, пора домой! -- жена взяла Полищука под руку. -- Вы извините, у
нас ребенок один дома остался... Пойдем, Лева!
-- Прошу тебя, не будь ханжой! -- он потрогал языком усы.
-- Не буду, но уйдем...
Полищуки исчезли в коридоре. Надя, Катя, Люся, раздетая Инна и Анна
Семеновна взялись за руки и пошли хороводом вокруг Раппопорта, увешанного
одеждой Светлозерской.
-- Сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом!..
Максим, Матрикулов, Анечкин Семен и мужиковатая Раиса молча наблюдали
за ними. Полищук, уходя, чиркнул выключателем, стало темно.
-- Что-то вы все раскисли? Давайте выпьем. О плавающих, негодующих,
страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся... -- запел Максим.
Никто тоста не поддержал, и он выпил один. -- Знаете, что сказал про вас
Камю? Для характеристики современного человека будущим историкам хватит
одной фразы: он совокуплялся и читал газеты.
-- Я больше не хочу читать газет! -- крикнула Инна, раскрасневшаяся то
ли от плясок, то ли от внимания, наконец-то ей уделяемого.
-- Не хочешь газет, тогда пойдем, я тебя одену. Ты меня слушайся. Я
бывший директор танцплощадки.
-- А Какабадзе, Инка? -- громким шепотом спросила Надя.
-- Я его тоже люблю. Но его же нету!
Максим Петрович, пошатываясь, снял с плеч Якова Марковича Иннину одежду
и, взяв Инну под руку, повел в ванную. Инна расставила руки, уперев их в
косяки.
-- Куда это ты ведешь меня, насильник?
-- О, дщерь греха! Зри белый кафель ванны.
Есть ты, есть я. Стремления гуманны.
Прими меня скорей в таинственной пещере,
В которой страсть к своей приходит мере.
Неизвестно, был то экспромт или старое сочинение Максима, уже
неоднократно использованное в обращении. Конца его никто не расслышал,
потому что Надежда включила ужасающе громкий джаз.
Долговязая Катя, глядя, как Максим с Инной исчезли в ванной, повела
плечами:
-- Мужики гордые до тех пор, пока рассуждают о высоких материях. А
увидят женское тело -- и можно веревки вить.
-- Свейте из меня веревку, Катя, -- предложил Матрикулов, облапив ее за
талию. -- Потанцуем?..
Катя неуклюже пошла с ним, поглядывая сверху вниз, чуть иронически. За
столом ей казалось, что ее заметил Максим, и она с ним переглядывалась. Но
Закаморный скрылся в ванной и долго не выходит. В этой Инне ничего
особенного нет и лицо вульгарное.
-- Дайте кто-нибудь сигарету! -- раздался вопль Максима из ванной.
Выскользнув из объятий Матрикулова, Катя схватила на столе сигареты,
спички и побежала в ванную. Она открыла дверь и в слабом свете, доходившем
сюда из кухонного окна, увидела Инну, склонившуюся над ванной, и Максима,
стоящего позади нее.
-- Спасибо, Катюша, душа моя! -- сказал Максим, когда Катя сунула ему в
рот сигарету и зажгла спичку, стараясь глядеть только на сигарету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
симпатичный парень по фамилии Месяц. Поехал он в Курск, в командировку, и
вечерком, когда зажглись фонари, вышел на балкон и стал делать пипи на
прохожих. И описал инструктора отдела пропаганды обкома, культурно гулявшего
с женой. Макарцеву пришлось Месяца уволить, как инакомыслящего. Так что
наплевисты совершают поступки! Со мной, правда, вопрос сложнее, поскольку я
коммунист-наплевист.
-- Похоже, -- сказал Закаморный. -- История с субботником: наплевал в
душу всем, Рап!
-- И наплюю еще! Я вас не шокирую, юные леди?
-- Вы что думаете, мы маленькие? Да мы... -- Катя смутилась, не
договорила.
-- Во что же верить? -- тихо проговорила Сироткина, ни к кому не
обращаясь.
-- Уж и не знаю, во что, Наденька, -- печально ответил Раппопорт. -- Я,
деточка, верил в Сталина...
-- Вы?
-- Да, я. Мы верили в Сталина, а он на нас наплевал. За это мы его
оплевали тоже. Посоветовал бы верить в Бога, но это для вас нереально.
Верьте в людей, которым... вы верите. Что же еще остается?
Надя порозовела, поняв намек. Ивлев, однако, не пришел, не позвонил и
теперь уж не придет.
-- Послушайте, мужчины! -- Анечка встала, потянулась и оглядела всех.
-- Нельзя же круглосуточно разговаривать. Давайте споем, что ли?
-- Давайте! -- радостно согласился Семен и вдруг затянул высоким
тенором:
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин,
Если он, конечно, не еврей.
-- Сема, господи, ну разве нельзя без политики? -- Локоткову вдруг
прорвало. -- Я так боюсь за этот ваш треп, так боюсь!..
-- Перестань, Аня! -- обрезал Семен.
-- Ой, мужики! -- закричала пронзительно Инна. -- До чего вы все
занудные! Я в новом платье. Ну хоть бы посмотрели, какое декольте! Ведь все
видно до колен. Прекратите разговоры! Я буду раздеваться.
Светлозерская встала и, покачивая бедрами, пошла вокруг стола. Обошла
всех и повалилась к Якову Марковичу на колени.
-- Посмотрите, Рап, глядите сколько хотите! Правда, красиво. Вы один
тут настоящий мужчина. Они все дерьмо! Потрогайте, какое у меня белье --
итальянское. А итальянец исчез. Она подняла подол платья.
-- Инка, ты что? -- прошептала Надя.
-- Лучше бы музыку завела. Давайте танцевать! Расшевелим мужиков,
девочки! Если еще будет политика, я не знаю, что сделаю! Женщина готова
распахнуться -- и желающих нету! Ненавижу!
Поставив на проигрыватель пластинку, Надежда тихо села в уголке. Она
тоже много выпила и сникла. Мужчины продолжали спорить за столом, за
исключением Якова Марковича, которого Светлозерская вытащила на середину
комнаты. Она танцевала вокруг него, опускаясь почти до полу и снова
поднимаясь, а Раппопорт неуклюже топал вокруг нее, то и дело оборачиваясь,
чтобы не пропустить разговора за столом.
Видя, что ей так и не удалось привлечь внимание Якова Марковича к своей
особе, Инна резким движением ухватила подол платья, подняла его до плеч,
проделась через отверстие и швырнула платье Раппопорту.
-- Ты замерзнешь, деточка, -- умоляюще сказал он, продолжая по инерции
топать ногами.
А она уже скинула коротенькую прозрачную комбинацию, отстегнула чулки,
ловко прыгая то на одной ноге, то на другой, сняла их, набросив Раппопорту
на шею. Лифчик полетел к нему в руки. Яков Маркович промахнулся. Кряхтя, он
наклонился его поднять, а когда поднялся, Светлозерская держала в руках
малюсенькие цветастые трусики и торжественно оглядывала помещение,
убеждаясь, что теперь-то уж точно все мужики замолчали и смотрят только на
нее.
-- Когда в компании, -- заметил Максим, -- говорят "Девочки, давайте
разденемся", есть два выхода: или все смеются...
-- ...или раздеваются, -- окончил Сережа Матрикулов.
-- Лева, пора домой! -- жена взяла Полищука под руку. -- Вы извините, у
нас ребенок один дома остался... Пойдем, Лева!
-- Прошу тебя, не будь ханжой! -- он потрогал языком усы.
-- Не буду, но уйдем...
Полищуки исчезли в коридоре. Надя, Катя, Люся, раздетая Инна и Анна
Семеновна взялись за руки и пошли хороводом вокруг Раппопорта, увешанного
одеждой Светлозерской.
-- Сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом!..
Максим, Матрикулов, Анечкин Семен и мужиковатая Раиса молча наблюдали
за ними. Полищук, уходя, чиркнул выключателем, стало темно.
-- Что-то вы все раскисли? Давайте выпьем. О плавающих, негодующих,
страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся... -- запел Максим.
Никто тоста не поддержал, и он выпил один. -- Знаете, что сказал про вас
Камю? Для характеристики современного человека будущим историкам хватит
одной фразы: он совокуплялся и читал газеты.
-- Я больше не хочу читать газет! -- крикнула Инна, раскрасневшаяся то
ли от плясок, то ли от внимания, наконец-то ей уделяемого.
-- Не хочешь газет, тогда пойдем, я тебя одену. Ты меня слушайся. Я
бывший директор танцплощадки.
-- А Какабадзе, Инка? -- громким шепотом спросила Надя.
-- Я его тоже люблю. Но его же нету!
Максим Петрович, пошатываясь, снял с плеч Якова Марковича Иннину одежду
и, взяв Инну под руку, повел в ванную. Инна расставила руки, уперев их в
косяки.
-- Куда это ты ведешь меня, насильник?
-- О, дщерь греха! Зри белый кафель ванны.
Есть ты, есть я. Стремления гуманны.
Прими меня скорей в таинственной пещере,
В которой страсть к своей приходит мере.
Неизвестно, был то экспромт или старое сочинение Максима, уже
неоднократно использованное в обращении. Конца его никто не расслышал,
потому что Надежда включила ужасающе громкий джаз.
Долговязая Катя, глядя, как Максим с Инной исчезли в ванной, повела
плечами:
-- Мужики гордые до тех пор, пока рассуждают о высоких материях. А
увидят женское тело -- и можно веревки вить.
-- Свейте из меня веревку, Катя, -- предложил Матрикулов, облапив ее за
талию. -- Потанцуем?..
Катя неуклюже пошла с ним, поглядывая сверху вниз, чуть иронически. За
столом ей казалось, что ее заметил Максим, и она с ним переглядывалась. Но
Закаморный скрылся в ванной и долго не выходит. В этой Инне ничего
особенного нет и лицо вульгарное.
-- Дайте кто-нибудь сигарету! -- раздался вопль Максима из ванной.
Выскользнув из объятий Матрикулова, Катя схватила на столе сигареты,
спички и побежала в ванную. Она открыла дверь и в слабом свете, доходившем
сюда из кухонного окна, увидела Инну, склонившуюся над ванной, и Максима,
стоящего позади нее.
-- Спасибо, Катюша, душа моя! -- сказал Максим, когда Катя сунула ему в
рот сигарету и зажгла спичку, стараясь глядеть только на сигарету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164