Он поискал глазами бумажные салфетки и вытер брызги
пальцами, а пальцы вытер о носовой платок. Яичница была без глаз, холодная,
несоленая и пережаренная.
Помявши губами край яичницы, Макарцев смущенно отодвинул сковороду. Он
отломил кусочек черствого хлеба, помазал высохшей горчицей, стал жевать.
Голод притупился, осталось дождаться кофе. Есть у нас еще недостатки, есть.
Быт -- наша болевая точка. Он вспомнил Фомичева. Когда того открепили от
распределителя, жена его купила колбасу прямо в магазине. Они отравились
всей семьей, неделю болели. Потом привыкли. Лучше не открепляться, тогда
отдельные недостатки переживаются легче.
-- Мне бы кофе, -- жалобно попросил он официантку, -- я спешу.
-- Все спешат, -- сказала она, глядя в окно. -- Еще не готово.
-- Рассчитайте меня...
Скривив обильно накрашенные губы, она пожала плечами, ушла на кухню.
Почему она ходит в домашних тапочках? Может, у нее болят ноги? А ведь
нестарая... Скоро официантка вернулась, держа двумя пальцами чашку кофе и
сахар в бумажном пакетике, как подают в поездах.
-- А ложку можно?
-- Не слепая. Сейчас принесу.
Она сказала это без сердитости, спокойно, но ложку принести забыла. Он
любил кофе без сахара, отглотнул сразу.
Кофе оказался такой же холодный, как яичница, без запаха и безвкусный.
Макарцев отодвинул его с откровенной брезгливостью, поискал глазами
подавальщицу, которая снова исчезла. Тогда он вынул из кармана рубль,
поколебался, положил еще рубль и быстро пошел прочь. Неужели так трудно
сварить обыкновенный кофе? Если бы они знали, кто я, наверняка не посмели бы
обслужить так плохо!
Однажды на планерке зашел разговор о кофе. Редактор отдела фельетонов
рассказывал, как он однажды задался целью сварить такой кофе, как подают в
столовой. Он подогрел воды в большой кастрюле, немытой после супа, слил туда
остатки старой кофейной гущи, добавил старой заварки чаю. Сливок у него не
было, он ополоснул банку из-под маринованных помидор и вылил туда же. Когда
попробовал, все равно оказалось, что кофе получился вкуснее, чем в общепите.
Столовский рецепт остался непостижимой тайной.
Конечно, один случай не дает типической картины. Но надо поднять в
газете вопрос о повышении культуры обслуживания в связи с тем, что Москва
должна стать образцовым коммунистическим городом. Сделать это солидно, с
перспективой, дать слово министру торговли, специалистам. Правда, пока Игорь
Иванович шел к машине, мысль его переключилась на предстоящее чтение готовых
полос. Он вообще умел забывать второстепенное, что помогало ему помнить о
главном.
-- Давай, Леша, в редакцию, да поживей.
Мелкий мокрый снег валил валом. Машины оставляли за собой черные колеи.
Дворники мерно дергались, словно отбивали время, и стекло залеплялось снова.
Проходя в кабинет, он позвал секретаршу и пропустил ее вперед.
-- Мне никто не звонил?
Локоткова задернула портьеры, зажгла ему настольную лампу.
-- Звонили многие, но ничего серьезного, я все сделала. Полосы на
столе... Чаю?
-- Ага! -- обрадовался он. -- И покрепче.
-- Не боитесь покрепче? А сердце?
-- Сердце у меня железное, -- сказал он и погладил Локоткову по плечу.
Пальто повесил на плечики в шкаф, стряхнув с воротника капли от
растаявших снежинок. Подождал, пока Анечка вышла, расстегнул пиджак и,
расслабив ремень, подтянул брюки, заправляя в них белую рубашку, уже
успевшую за день измяться. Животик, животик, -- он увидел себя в зеркале.
Пока пятерня его откидывала назад волосы, ноги уже устремились к столу, а
глаза, еще ничего не видя, уже рыскали по полосам. Он сел, похлопал ладонью
по столу в том месте, где должны были лежать очки. Там они и лежали. Порядок
расширяет мысль, -- был его любимый афоризм. К сожалению, не удавалось
следовать этой мудрости из-за суеты.
Очки лежали на чем-то, на возвышении. Макарцев хотел отодвинуть это
что-то, чтобы приняться за чтение. То была папка, пухлая серая папка с
черными коленкоровыми боками, туго связанная зелеными тесемками. Он же
подписал сегодня все бумаги бухгалтерии. Еще какой-нибудь годовой отчет?
Никогда эти растеряхи не могут сделать сразу! Он отодвинул папку в сторону
(черт! тяжелая!), надел очки и обратился к первой полосе. Он пробежал
глазами шапку: "Коммунизм -- светлое будущее всего человечества!" -- и,
подумав, выкинул слово "всего". Проглядел заголовки статей, даже мелких,
отметил уже стоящий в полосе материал секретаря райкома Кавалерова. Все было
в порядке. Макарцев нажал на селекторе рычажки замредактора, ответсекретаря,
его зама, ведущего номер, и выпускающего. В кабинет ворвался гул линотипов
из наборного цеха, отделенного от столов верстальщиков стеклянной
перегородкой. Всем четырем сразу редактор сказал в микрофон:
-- Как дела? Докладывайте...
Из общего бормотанья он понял, что верстка идет по графику, отклонений
нет.
-- Но будут, -- вдруг насторожил Полищук. -- Только что ТАСС обещал.
Генсека набрали вчера, а сегодня, после выступления, поправки...
-- Большие?
-- Блохи. Но много, в общей сложности сотни полторы. И еще идут...
Снова те места, где мы уже поправили, переисправляют по-старому... Первую и
вторую полосы задержим на час, не меньше...
-- Ясно, -- Макарцев удержал вздох. -- Кстати, насчет первой полосы...
Шапка -- чья идея?
-- Моя, -- выдавил Полищук.
-- Остроумно! Но уберите "всего"! Зачем пугать быков красным цветом?
Сейчас не время! Остальные мои замечания в полосах. Все!
Загудел телефон -- Анна Семеновна допустила к нему жену.
-- Почему ужинать не едешь?
-- Закрутился. Сам поел...
-- Сегодня поздно?
-- Думаю, нет... А ты что?
-- Как всегда, телевизор смотрю...
-- Борис дома?
-- Нет еще... Ты договори с ним, ладно?
-- Конечно, договорю. Только не приставай, Зина...
-- Я не пристаю, Гарик, но время идет. Знаешь, он днем пьяный пришел,
спал...
-- Ладно, после. Некогда...
Зина избаловала сына, а теперь хочет, чтобы я исправлял. Он закурил,
сгреб рукой полосы и вызвал Локоткову. Она унесла их в секретариат. Стол
сразу освободился -- порядок расширил мысль. Но взгляд снова уперся в
толстую серую папку. Он перевернул ее двумя руками и увидел крупные черные
буквы: "ДЕЛО No ..."
Снова загудел телефон, Игорь Иванович снял трубку.
-- Что за чертовщина? -- раздраженно пробурчал он, придвигая папку
ближе к себе.
-- Какая чертовщина? Это Волобуев. Добрый вечер, Игорь Иваныч.
Извините, что беспокою...
-- Слушаю, -- сказал он цензору.
-- У меня жалоба на отдел спорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
пальцами, а пальцы вытер о носовой платок. Яичница была без глаз, холодная,
несоленая и пережаренная.
Помявши губами край яичницы, Макарцев смущенно отодвинул сковороду. Он
отломил кусочек черствого хлеба, помазал высохшей горчицей, стал жевать.
Голод притупился, осталось дождаться кофе. Есть у нас еще недостатки, есть.
Быт -- наша болевая точка. Он вспомнил Фомичева. Когда того открепили от
распределителя, жена его купила колбасу прямо в магазине. Они отравились
всей семьей, неделю болели. Потом привыкли. Лучше не открепляться, тогда
отдельные недостатки переживаются легче.
-- Мне бы кофе, -- жалобно попросил он официантку, -- я спешу.
-- Все спешат, -- сказала она, глядя в окно. -- Еще не готово.
-- Рассчитайте меня...
Скривив обильно накрашенные губы, она пожала плечами, ушла на кухню.
Почему она ходит в домашних тапочках? Может, у нее болят ноги? А ведь
нестарая... Скоро официантка вернулась, держа двумя пальцами чашку кофе и
сахар в бумажном пакетике, как подают в поездах.
-- А ложку можно?
-- Не слепая. Сейчас принесу.
Она сказала это без сердитости, спокойно, но ложку принести забыла. Он
любил кофе без сахара, отглотнул сразу.
Кофе оказался такой же холодный, как яичница, без запаха и безвкусный.
Макарцев отодвинул его с откровенной брезгливостью, поискал глазами
подавальщицу, которая снова исчезла. Тогда он вынул из кармана рубль,
поколебался, положил еще рубль и быстро пошел прочь. Неужели так трудно
сварить обыкновенный кофе? Если бы они знали, кто я, наверняка не посмели бы
обслужить так плохо!
Однажды на планерке зашел разговор о кофе. Редактор отдела фельетонов
рассказывал, как он однажды задался целью сварить такой кофе, как подают в
столовой. Он подогрел воды в большой кастрюле, немытой после супа, слил туда
остатки старой кофейной гущи, добавил старой заварки чаю. Сливок у него не
было, он ополоснул банку из-под маринованных помидор и вылил туда же. Когда
попробовал, все равно оказалось, что кофе получился вкуснее, чем в общепите.
Столовский рецепт остался непостижимой тайной.
Конечно, один случай не дает типической картины. Но надо поднять в
газете вопрос о повышении культуры обслуживания в связи с тем, что Москва
должна стать образцовым коммунистическим городом. Сделать это солидно, с
перспективой, дать слово министру торговли, специалистам. Правда, пока Игорь
Иванович шел к машине, мысль его переключилась на предстоящее чтение готовых
полос. Он вообще умел забывать второстепенное, что помогало ему помнить о
главном.
-- Давай, Леша, в редакцию, да поживей.
Мелкий мокрый снег валил валом. Машины оставляли за собой черные колеи.
Дворники мерно дергались, словно отбивали время, и стекло залеплялось снова.
Проходя в кабинет, он позвал секретаршу и пропустил ее вперед.
-- Мне никто не звонил?
Локоткова задернула портьеры, зажгла ему настольную лампу.
-- Звонили многие, но ничего серьезного, я все сделала. Полосы на
столе... Чаю?
-- Ага! -- обрадовался он. -- И покрепче.
-- Не боитесь покрепче? А сердце?
-- Сердце у меня железное, -- сказал он и погладил Локоткову по плечу.
Пальто повесил на плечики в шкаф, стряхнув с воротника капли от
растаявших снежинок. Подождал, пока Анечка вышла, расстегнул пиджак и,
расслабив ремень, подтянул брюки, заправляя в них белую рубашку, уже
успевшую за день измяться. Животик, животик, -- он увидел себя в зеркале.
Пока пятерня его откидывала назад волосы, ноги уже устремились к столу, а
глаза, еще ничего не видя, уже рыскали по полосам. Он сел, похлопал ладонью
по столу в том месте, где должны были лежать очки. Там они и лежали. Порядок
расширяет мысль, -- был его любимый афоризм. К сожалению, не удавалось
следовать этой мудрости из-за суеты.
Очки лежали на чем-то, на возвышении. Макарцев хотел отодвинуть это
что-то, чтобы приняться за чтение. То была папка, пухлая серая папка с
черными коленкоровыми боками, туго связанная зелеными тесемками. Он же
подписал сегодня все бумаги бухгалтерии. Еще какой-нибудь годовой отчет?
Никогда эти растеряхи не могут сделать сразу! Он отодвинул папку в сторону
(черт! тяжелая!), надел очки и обратился к первой полосе. Он пробежал
глазами шапку: "Коммунизм -- светлое будущее всего человечества!" -- и,
подумав, выкинул слово "всего". Проглядел заголовки статей, даже мелких,
отметил уже стоящий в полосе материал секретаря райкома Кавалерова. Все было
в порядке. Макарцев нажал на селекторе рычажки замредактора, ответсекретаря,
его зама, ведущего номер, и выпускающего. В кабинет ворвался гул линотипов
из наборного цеха, отделенного от столов верстальщиков стеклянной
перегородкой. Всем четырем сразу редактор сказал в микрофон:
-- Как дела? Докладывайте...
Из общего бормотанья он понял, что верстка идет по графику, отклонений
нет.
-- Но будут, -- вдруг насторожил Полищук. -- Только что ТАСС обещал.
Генсека набрали вчера, а сегодня, после выступления, поправки...
-- Большие?
-- Блохи. Но много, в общей сложности сотни полторы. И еще идут...
Снова те места, где мы уже поправили, переисправляют по-старому... Первую и
вторую полосы задержим на час, не меньше...
-- Ясно, -- Макарцев удержал вздох. -- Кстати, насчет первой полосы...
Шапка -- чья идея?
-- Моя, -- выдавил Полищук.
-- Остроумно! Но уберите "всего"! Зачем пугать быков красным цветом?
Сейчас не время! Остальные мои замечания в полосах. Все!
Загудел телефон -- Анна Семеновна допустила к нему жену.
-- Почему ужинать не едешь?
-- Закрутился. Сам поел...
-- Сегодня поздно?
-- Думаю, нет... А ты что?
-- Как всегда, телевизор смотрю...
-- Борис дома?
-- Нет еще... Ты договори с ним, ладно?
-- Конечно, договорю. Только не приставай, Зина...
-- Я не пристаю, Гарик, но время идет. Знаешь, он днем пьяный пришел,
спал...
-- Ладно, после. Некогда...
Зина избаловала сына, а теперь хочет, чтобы я исправлял. Он закурил,
сгреб рукой полосы и вызвал Локоткову. Она унесла их в секретариат. Стол
сразу освободился -- порядок расширил мысль. Но взгляд снова уперся в
толстую серую папку. Он перевернул ее двумя руками и увидел крупные черные
буквы: "ДЕЛО No ..."
Снова загудел телефон, Игорь Иванович снял трубку.
-- Что за чертовщина? -- раздраженно пробурчал он, придвигая папку
ближе к себе.
-- Какая чертовщина? Это Волобуев. Добрый вечер, Игорь Иваныч.
Извините, что беспокою...
-- Слушаю, -- сказал он цензору.
-- У меня жалоба на отдел спорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164