Или я
прослушал, а, Леша?
-- Коньяк отдельно, потихоньку, Игорь Иваныч, как сигареты...
-- Ты почему не говоришь насчет Боба, Зина? -- вдруг, перестав играть,
сухо спросил Макарцев. -- Когда?
-- Я не хотела тебе напоминать, Гарик. Вчера звонили, разрешили сегодня
приехать.
-- Сегодня?! Какого же черта молчишь?
-- Я думала, привезу тебя домой и съезжу за ним, -- она закрыла глаза,
рот расплылся в улыбке. -- Такой сегодня у меня день -- одни хлопоты.
-- Нет, так дело не пойдет. Едем вместе!
-- Тебе нельзя!
-- Положительные эмоции -- можно! Вот что, Алексей, давай, брат,
выруливай. Сам знаешь куда...
-- Петровка, 38?
Двоенинов мгновенно глянул в боковое зеркальце и пошел резко
перестраиваться из левого ряда в правый, огибая косяк машин, шедших на левый
поворот. Все замолчали и не сказали друг другу ни слова, пока шофер не
притормозил у ворот МУРа.
-- Прошу тебя, Гарик, посиди в машине, я сама...
-- А справишься без меня? Я ведь все-таки...
-- Сиди, сиди...
Когда жена скрылась в воротах, Игорь Иванович вытащил из кармана
стеклянную трубочку, стряс из нее на ладонь две таблетки и забросил их в
рот, после чего приложил палец к губам, давая понять Леше, что прием
лекарства нужно держать втайне. Алексей развел руки: ясно, чего там!
Просидели они минут сорок, и Леха стал думать про Анну Семеновну. Она
уверена, что он давно привез Игоря Иваныча, и сейчас просто прирабатывает,
гоняя по Москве. А он тут простаивает безо всякой халтуры, и Макарцев,
всегда такой занятый, тоже просто сидит с ним в машине, ожидает и молчит.
Леша поколебался, не спросить ли Макарцева о своем деле насчет перевода в
"Совтрансавто". Но решил, что сейчас не до этого и он все равно скажет,
чтобы Леша ему напомнил в другой раз, нечего и мозолиться.
Макарцев сперва не узнал сына, обритого наголо. Боб показался из ворот
в куртке, без шапки, с отсутствующим выражением лица. За ним семенила
Зинаида Андреевна, неся в протянутой руке его шапку, которую он, видимо,
демонстративно отказался надеть. Алексей скромно отвернулся, чтобы не
проявлять чрезмерного любопытства. Борис открыл дверцу, уселся на заднее
сиденье и, не здороваясь и не замечая отца, обратился к шоферу:
-- Дай курить!
Алексей покосился на Макарцева. Тот напрягся и сидел, не шелохнувшись,
глядя вперед. Двоенинов медленно вытащил пачку сигарет, вытряхнул конец
сигареты, чиркнул своей красивой зажигалкой.
-- Поехали, -- процедил Макарцев, когда Зинаида Андреевна села рядом с
Борисом. -- Побыстрей домой...
-- Зачем вы меня взяли? -- спросил Борис.
-- Не надо так, Боренька, -- тихо сказала Зинаида Андреевна.
-- Кто вас просил?
-- Ладно, дома поговорим, -- обрезал Макарцев.
-- Папа только из больницы и прямо заехали за тобой.
-- А я откуда? Утром из психушки привезли...
-- Ты голодный?
Борис не ответил, сплюнул на коврик, растер ногой и больше за всю
дорогу не произнес ни слова. Когда они вылезали на Петровско-Разумовской,
возле подъезда, Игорь Иванович, придержав рукой дверцу, произнес:
-- Вот что, Леша. В редакции скажи, что у Макарцева все в порядке,
самочувствие хорошее, скоро выйдет. А насчет остального -- не надо...
-- Само же собой, Игорь Иваныч, -- обиделся Алексей. -- Я же не
маленький...
-- Или вот. Что я скоро выйду, не говори, понятно?
-- Будет сказано, как велели.
Макарцев захлопнул дверцу, и Леша укатил.
-- Зачем меня взяли? -- крикнул Борис с порога.
-- Мы твои родители, -- объяснил Игорь Иванович. -- Сын Макарцева
должен находиться дома, а не в тюрьме.
-- А если в тюрьме лучше?
-- Подумай об отце, Боренька! У него инфаркт. Подумай о его положении:
ведь он кандидат в члены ЦК!
-- А почему я всю жизнь должен думать о его чертовой карьере? Что мне
-- трястись вместе с ним?
-- Ты понимаешь, -- произнесла Зинаида Андреевна, -- что теперь ему
дорога в члены ЦК может быть закрыта, и это сделал ты.
-- Одним фашистом меньше будет. Да если хочешь знать, я их специально
сбил, этих двоих, чтобы тебе подложить свинью!
-- Мне? -- Макарцев все еще растерянно стоял в коридоре в пальто, и
испарина покрывала его лоб. -- Врешь, мерзавец! Я ведь твой отец!
-- Отец? Да отцы-алкаши и то лучше, чем шалашовки!
-- Я -- шалашовка? Ну, знаешь...
-- А кто же? Дома корчишь принципиального, а в своем ЦК лижешь жопы
мудакам. Да если хочешь знать, скоро таких, как ты, вешать будут. Всю мою
жизнь изуродовал, паскуда-сталинист! Ты не за меня -- за свою шкуру
трясешься.
-- Дурачок! -- Макарцев постарался улыбнуться, чтобы обрести
превосходство, но руки от слабости дрожали. -- Да я сам чуть не пострадал в
годы культа. И ты, и мать. Мы тебе не говорили.
-- Чуть не пострадал... Да лучше бы ты честно сгнил в лагерях и меня не
позорил!
-- Сынок, думаешь, я розовый кретин и ничего не понимаю? А не приходило
тебе в голову, что для тебя я себя и мать сохранил? И добивался положения,
чтобы тебе было хорошо? Да если б меня загребли, ведь и тебя отправили бы в
спецдетдом. Не сохрани я положение, престиж, анкету, не видать тебе
института! Выкинули бы из школы, как щенка, на завод к станку. А ты живешь
почти при коммунизме и для удовольствия обвиняешь отца. Узнай хоть сперва,
чего от жизни хочешь!
-- А как узнать, если глушат? Как?!
-- Ладно, я буду тебе приносить французские газеты и журналы. -- Отец
перешел к испытанной форме воспитания посредством взятки. -- Или даже
американские.
-- Давно мог носить...
Наступило затишье, и Зинаида Андреевна почувствовала, что разговор о
политике, как всегда, исчерпался, закончившись ничем, и интонации
смягчились. Она решила перевести диалог мужчин в практическое русло и этим
объединить их.
-- Ты много пропустил... Надо будет уладить конфликт с институтом.
-- С каким институтом?
-- С твоим.
-- Дураки! Нет никакого института! Неужели за целый год вы не
сообразили, что нет?!
-- А что же есть? -- Макарцев решил, что Боб их разыгрывает.
-- Ничего! Я даже и не поступал...
-- А что же ты делал?
-- Пил. Слушал музыку. Девок днем водил. Разве тебе мать не говорила?
-- Зина? -- крикнул Игорь Иванович. -- Слышишь?!
Она не оглянулась, вышла.
-- Может, -- тихо спросил отец, -- ты и не комсомолец?
-- Само собой! Я билет после школы сжег, чтобы взносы не платить!
Макарцев стиснул зубы и прислонился лбом к дверному косяку.
-- Что же это?! -- снова тяжело заговорил он. -- Будто не в свой дом
попал... Ну, хорошо, Борис Игоревич. Не будем о прошлом. Зачеркнем его!..
Попытаемся жить сначала. Подумаем чем заняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
прослушал, а, Леша?
-- Коньяк отдельно, потихоньку, Игорь Иваныч, как сигареты...
-- Ты почему не говоришь насчет Боба, Зина? -- вдруг, перестав играть,
сухо спросил Макарцев. -- Когда?
-- Я не хотела тебе напоминать, Гарик. Вчера звонили, разрешили сегодня
приехать.
-- Сегодня?! Какого же черта молчишь?
-- Я думала, привезу тебя домой и съезжу за ним, -- она закрыла глаза,
рот расплылся в улыбке. -- Такой сегодня у меня день -- одни хлопоты.
-- Нет, так дело не пойдет. Едем вместе!
-- Тебе нельзя!
-- Положительные эмоции -- можно! Вот что, Алексей, давай, брат,
выруливай. Сам знаешь куда...
-- Петровка, 38?
Двоенинов мгновенно глянул в боковое зеркальце и пошел резко
перестраиваться из левого ряда в правый, огибая косяк машин, шедших на левый
поворот. Все замолчали и не сказали друг другу ни слова, пока шофер не
притормозил у ворот МУРа.
-- Прошу тебя, Гарик, посиди в машине, я сама...
-- А справишься без меня? Я ведь все-таки...
-- Сиди, сиди...
Когда жена скрылась в воротах, Игорь Иванович вытащил из кармана
стеклянную трубочку, стряс из нее на ладонь две таблетки и забросил их в
рот, после чего приложил палец к губам, давая понять Леше, что прием
лекарства нужно держать втайне. Алексей развел руки: ясно, чего там!
Просидели они минут сорок, и Леха стал думать про Анну Семеновну. Она
уверена, что он давно привез Игоря Иваныча, и сейчас просто прирабатывает,
гоняя по Москве. А он тут простаивает безо всякой халтуры, и Макарцев,
всегда такой занятый, тоже просто сидит с ним в машине, ожидает и молчит.
Леша поколебался, не спросить ли Макарцева о своем деле насчет перевода в
"Совтрансавто". Но решил, что сейчас не до этого и он все равно скажет,
чтобы Леша ему напомнил в другой раз, нечего и мозолиться.
Макарцев сперва не узнал сына, обритого наголо. Боб показался из ворот
в куртке, без шапки, с отсутствующим выражением лица. За ним семенила
Зинаида Андреевна, неся в протянутой руке его шапку, которую он, видимо,
демонстративно отказался надеть. Алексей скромно отвернулся, чтобы не
проявлять чрезмерного любопытства. Борис открыл дверцу, уселся на заднее
сиденье и, не здороваясь и не замечая отца, обратился к шоферу:
-- Дай курить!
Алексей покосился на Макарцева. Тот напрягся и сидел, не шелохнувшись,
глядя вперед. Двоенинов медленно вытащил пачку сигарет, вытряхнул конец
сигареты, чиркнул своей красивой зажигалкой.
-- Поехали, -- процедил Макарцев, когда Зинаида Андреевна села рядом с
Борисом. -- Побыстрей домой...
-- Зачем вы меня взяли? -- спросил Борис.
-- Не надо так, Боренька, -- тихо сказала Зинаида Андреевна.
-- Кто вас просил?
-- Ладно, дома поговорим, -- обрезал Макарцев.
-- Папа только из больницы и прямо заехали за тобой.
-- А я откуда? Утром из психушки привезли...
-- Ты голодный?
Борис не ответил, сплюнул на коврик, растер ногой и больше за всю
дорогу не произнес ни слова. Когда они вылезали на Петровско-Разумовской,
возле подъезда, Игорь Иванович, придержав рукой дверцу, произнес:
-- Вот что, Леша. В редакции скажи, что у Макарцева все в порядке,
самочувствие хорошее, скоро выйдет. А насчет остального -- не надо...
-- Само же собой, Игорь Иваныч, -- обиделся Алексей. -- Я же не
маленький...
-- Или вот. Что я скоро выйду, не говори, понятно?
-- Будет сказано, как велели.
Макарцев захлопнул дверцу, и Леша укатил.
-- Зачем меня взяли? -- крикнул Борис с порога.
-- Мы твои родители, -- объяснил Игорь Иванович. -- Сын Макарцева
должен находиться дома, а не в тюрьме.
-- А если в тюрьме лучше?
-- Подумай об отце, Боренька! У него инфаркт. Подумай о его положении:
ведь он кандидат в члены ЦК!
-- А почему я всю жизнь должен думать о его чертовой карьере? Что мне
-- трястись вместе с ним?
-- Ты понимаешь, -- произнесла Зинаида Андреевна, -- что теперь ему
дорога в члены ЦК может быть закрыта, и это сделал ты.
-- Одним фашистом меньше будет. Да если хочешь знать, я их специально
сбил, этих двоих, чтобы тебе подложить свинью!
-- Мне? -- Макарцев все еще растерянно стоял в коридоре в пальто, и
испарина покрывала его лоб. -- Врешь, мерзавец! Я ведь твой отец!
-- Отец? Да отцы-алкаши и то лучше, чем шалашовки!
-- Я -- шалашовка? Ну, знаешь...
-- А кто же? Дома корчишь принципиального, а в своем ЦК лижешь жопы
мудакам. Да если хочешь знать, скоро таких, как ты, вешать будут. Всю мою
жизнь изуродовал, паскуда-сталинист! Ты не за меня -- за свою шкуру
трясешься.
-- Дурачок! -- Макарцев постарался улыбнуться, чтобы обрести
превосходство, но руки от слабости дрожали. -- Да я сам чуть не пострадал в
годы культа. И ты, и мать. Мы тебе не говорили.
-- Чуть не пострадал... Да лучше бы ты честно сгнил в лагерях и меня не
позорил!
-- Сынок, думаешь, я розовый кретин и ничего не понимаю? А не приходило
тебе в голову, что для тебя я себя и мать сохранил? И добивался положения,
чтобы тебе было хорошо? Да если б меня загребли, ведь и тебя отправили бы в
спецдетдом. Не сохрани я положение, престиж, анкету, не видать тебе
института! Выкинули бы из школы, как щенка, на завод к станку. А ты живешь
почти при коммунизме и для удовольствия обвиняешь отца. Узнай хоть сперва,
чего от жизни хочешь!
-- А как узнать, если глушат? Как?!
-- Ладно, я буду тебе приносить французские газеты и журналы. -- Отец
перешел к испытанной форме воспитания посредством взятки. -- Или даже
американские.
-- Давно мог носить...
Наступило затишье, и Зинаида Андреевна почувствовала, что разговор о
политике, как всегда, исчерпался, закончившись ничем, и интонации
смягчились. Она решила перевести диалог мужчин в практическое русло и этим
объединить их.
-- Ты много пропустил... Надо будет уладить конфликт с институтом.
-- С каким институтом?
-- С твоим.
-- Дураки! Нет никакого института! Неужели за целый год вы не
сообразили, что нет?!
-- А что же есть? -- Макарцев решил, что Боб их разыгрывает.
-- Ничего! Я даже и не поступал...
-- А что же ты делал?
-- Пил. Слушал музыку. Девок днем водил. Разве тебе мать не говорила?
-- Зина? -- крикнул Игорь Иванович. -- Слышишь?!
Она не оглянулась, вышла.
-- Может, -- тихо спросил отец, -- ты и не комсомолец?
-- Само собой! Я билет после школы сжег, чтобы взносы не платить!
Макарцев стиснул зубы и прислонился лбом к дверному косяку.
-- Что же это?! -- снова тяжело заговорил он. -- Будто не в свой дом
попал... Ну, хорошо, Борис Игоревич. Не будем о прошлом. Зачеркнем его!..
Попытаемся жить сначала. Подумаем чем заняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164