Приказ о премиях готов?
-- Кажется, готов. Спрошу у Кашина. И еще... -- Анечка помялась. --
Ягубов просится войти...
-- Почему так официально? Ягубов может без разрешения.
Степан Трофимович появился сразу, как только она вышла. Макарцев тем
временем положил в рот еще таблетку. От нитроглицерина ему стало легче
дышать, хотя боль еще не прошла. Но он лучше понимал, что говорил Ягубов.
-- Очень рад, что вы поправились, Игорь Иваныч. Без вас, честно скажу,
приходилось туговато. Рад также, что с сыном у вас обошлось. В редакции были
разговоры, но я их пресек!.. Обязан доложить, чтобы вы были в курсе: у нас
имелась неприятность кадрового порядка. Хотя ваше указание, чтобы кадровые
вопросы без вас не решать, неукоснительно выполнялось, один раз я его
нарушил не по своей воле. Спецкор Ивлев арестован органами. Уволили мы его
приказом, хотя приказ не подписан...
Макарцев вдруг отчетливо понял, что ненавидит своего заместителя и
должен поставить его на место. Он набрал в легкие воздуха и, забыв про боль
под лопаткой, чеканя слова, произнес:
-- Сразу уволили? Вместо того чтобы попытаться защитить человека. Или
вы, Степан Трофимыч, не вхожи туда, не знаете, к кому обратиться? К
временам, когда арестовывали среди бела дня, возврата быть не может. Говорю
вам со всей ответственностью я, кандидат в члены ЦК!
Чеканя слова, он произнес все это, но -- про себя. В действительности,
он только набрал воздуха и молча, подавляя ненависть, смотрел на Ягубова.
Макарцев вдруг ощутил, что оторвался от земли, парит у потолка, и
пространство вокруг заполнялось клоками чего-то белого: то ли тумана, то ли
ваты. Там, в этом пространстве, рядом с Макарцевым парил еще один чловек, во
фраке и панталонах. Игорь Иванович сразу его узнал, и маркиз де Кюстин
подмигнул ему и руками стал манить за собой.
-- Вы куда собираетесь, в рай или в ад? -- спросил Кюстин, и глаза его
сверкнули неземным блеском.
-- Я... я... -- замешкался Макарцев, растерявшись, и глянул вниз, на
Ягубова.
Но того сквозь туман не было видно.
-- Ах, простите великодушно, -- поспешил исправиться маркиз. -- Я ведь
забыл, что вы в Бога не веруете. Ваш рай и ад на земле, не так ли?
Они плыли рядом, и куски ваты касались лица Макарцева, залепляли глаза,
цеплялись губ. Маркиз, казалось, всего этого не замечал, и плыть ему было
легко и удобно.
-- Мне плохо, -- прохрипел Макарцев, не обидевшись на иронию. -- Так
плохо, что только Бог может помочь. А мне... мне можно в рай?
-- Это уж, месье, как решат там, -- Кюстин неопределенно повел рукой
вверх.
-- Как!? -- возмутился было Игорь Иванович и даже перестал на время
шепелявить. -- Вы хотите сказать, что и там мою судьбу решают наверху, а я
не могу защититься? Не могу постоять за себя... посто...
Макарцев ощутил несусветную боль под лопаткой; боль пошла в шею, заныла
рука, и тело его вдруг стало тяжелым и начало падать. Кюстин подхватил его
за локоть, чтобы поддержать.
-- Сие правда, есть вещи, которые сильнее нас, -- сказал он. -- Но
когда чувствуешь человеческую симпатию, становится легче. Одиночество в
вечности сильнее беспокоит, чем в земной жизни, поверьте. Смею надеяться, мы
с вами встретимся...
Кюстин скрылся в тумане, а Макарцев опустился в свое кресло. Ягубов
обозначился сквозь туман и стоял перед ним, маленький и тусклый.
-- У вас нет возражения? -- спросил Ягубов.
-- О чем вы? -- прошепелявил Игорь Иванович.
Вата, забившаяся в уши и рот, мешала разобрать слова.
-- Да насчет увольнения Ивлева...
-- Нет, -- Макарцев сплевывал вату, мешающую ворочать языком. -- Вы
правильно поступили... Приказ я подпишу.
Вот и легче стало, потому что не надо действовать, брать на себя
ответственность. Он, Макарцев, был слишком честным и расплачивается теперь
этой болью, будь она проклята!
-- Руководство в сборе? -- в дверь заглянул Полищук. -- С праздником,
товарищи! Есть вопросы, требующие вашего решения, Игорь Иваныч!
Опять вопросы. Опять они требуют решения. Еще больше ваты вокруг.
Может, сказать, что мне плохо? Но нет, подчиненные этого знать не должны.
Для них я здоров.
-- Будем решать, -- пробормотал он, поглядев на пустой стакан, и
облизал опухшие сухие губы.
Полищук стоял рядом с Ягубовым. После исчезновения Ивлева дня два он
ходил прибитый, забыв, что над ним самим висит грозовая туча. Из головы не
выходила статистика, свидетельствующая, что смертность среди журналистов
выше, чем среди других категорий служащих. Переход его в газету был ошибкой,
глупо это отрицать. Лучше вернуться в институт, сделать какую-никакую
диссертацию и тихо читать лекции по какому-либо неосновному предмету.
Надумав это, Лев приободрился. С Макарцевым один на один он мог поговорить
откровенно. Тот помог бы получить в ЦК разрешение на переход. Но Ягубов
торчал в кабинете, словно назло. В дверь просунулся Кашин, брякнув связкой
ключей.
-- С праздником, Игорь Иваныч, -- заулыбался он. -- Для вас с двойным.
Бюллетенчик ваш последний уже в бухгалтерии, деньги Анна Семенна позже
принесет. Поздравляю с приступлением к исполнению.
Про какое он преступление -- не расслышал Макарцев. Может,
переспросить? Но трудно ворочать языком. Опух он, тесно стало во рту. Долго
боль не отпускает, пора бы ей пройти...
-- Я спросить хотел, Игорь Иваныч, когда машбюро опечатывать на
праздники? -- Валентин потряс медной печатью на веревочке. -- В этом году
дополнительное указание: каждую машинку опечатывать в отдельности и веревку
продевать, чтобы футляр нельзя было вскрыть с обратной стороны. Я уже все
машинки опечатал, одну оставил, так к ней скопилась очередь, и у всех
срочное. А указание к шестнадцати ноль-ноль машбюро опечатать.
-- Вопрос технический, Валентин, -- сказал Ягубов. -- Мы его с тобой
без редактора решим. Видишь, запарка?
Значит, Ягубов заметил, что мне нездоровится, поморщился Макарцев. В
голове гудит, слова плохо слышу. Это из-за ваты в ушах.
-- По ВЧ звонят, -- вежливо подсказал Ягубов. -- Потише, товарищи!
Телефон ВЧ, как скипетр у царя, служил реальным и торжественным
атрибутом власти, которого Ягубов удостоен не был. Редактор и сам услышал
теперь гудок. Как неудобно, что телефоны стоят слева, ведь так тяжело тянуть
левую руку. После праздников надо будет попросить переставить.
-- Макарцев, -- доложил он в трубку, стараясь не тянуть буквы и не
шепелявить из-за непослушности языка.
В трубке послышался голос Хомутилова, помощника человека,
предпочитающего быть в тени.
-- Заранее звоню, товарищ Макарцев, поскольку праздники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
-- Кажется, готов. Спрошу у Кашина. И еще... -- Анечка помялась. --
Ягубов просится войти...
-- Почему так официально? Ягубов может без разрешения.
Степан Трофимович появился сразу, как только она вышла. Макарцев тем
временем положил в рот еще таблетку. От нитроглицерина ему стало легче
дышать, хотя боль еще не прошла. Но он лучше понимал, что говорил Ягубов.
-- Очень рад, что вы поправились, Игорь Иваныч. Без вас, честно скажу,
приходилось туговато. Рад также, что с сыном у вас обошлось. В редакции были
разговоры, но я их пресек!.. Обязан доложить, чтобы вы были в курсе: у нас
имелась неприятность кадрового порядка. Хотя ваше указание, чтобы кадровые
вопросы без вас не решать, неукоснительно выполнялось, один раз я его
нарушил не по своей воле. Спецкор Ивлев арестован органами. Уволили мы его
приказом, хотя приказ не подписан...
Макарцев вдруг отчетливо понял, что ненавидит своего заместителя и
должен поставить его на место. Он набрал в легкие воздуха и, забыв про боль
под лопаткой, чеканя слова, произнес:
-- Сразу уволили? Вместо того чтобы попытаться защитить человека. Или
вы, Степан Трофимыч, не вхожи туда, не знаете, к кому обратиться? К
временам, когда арестовывали среди бела дня, возврата быть не может. Говорю
вам со всей ответственностью я, кандидат в члены ЦК!
Чеканя слова, он произнес все это, но -- про себя. В действительности,
он только набрал воздуха и молча, подавляя ненависть, смотрел на Ягубова.
Макарцев вдруг ощутил, что оторвался от земли, парит у потолка, и
пространство вокруг заполнялось клоками чего-то белого: то ли тумана, то ли
ваты. Там, в этом пространстве, рядом с Макарцевым парил еще один чловек, во
фраке и панталонах. Игорь Иванович сразу его узнал, и маркиз де Кюстин
подмигнул ему и руками стал манить за собой.
-- Вы куда собираетесь, в рай или в ад? -- спросил Кюстин, и глаза его
сверкнули неземным блеском.
-- Я... я... -- замешкался Макарцев, растерявшись, и глянул вниз, на
Ягубова.
Но того сквозь туман не было видно.
-- Ах, простите великодушно, -- поспешил исправиться маркиз. -- Я ведь
забыл, что вы в Бога не веруете. Ваш рай и ад на земле, не так ли?
Они плыли рядом, и куски ваты касались лица Макарцева, залепляли глаза,
цеплялись губ. Маркиз, казалось, всего этого не замечал, и плыть ему было
легко и удобно.
-- Мне плохо, -- прохрипел Макарцев, не обидевшись на иронию. -- Так
плохо, что только Бог может помочь. А мне... мне можно в рай?
-- Это уж, месье, как решат там, -- Кюстин неопределенно повел рукой
вверх.
-- Как!? -- возмутился было Игорь Иванович и даже перестал на время
шепелявить. -- Вы хотите сказать, что и там мою судьбу решают наверху, а я
не могу защититься? Не могу постоять за себя... посто...
Макарцев ощутил несусветную боль под лопаткой; боль пошла в шею, заныла
рука, и тело его вдруг стало тяжелым и начало падать. Кюстин подхватил его
за локоть, чтобы поддержать.
-- Сие правда, есть вещи, которые сильнее нас, -- сказал он. -- Но
когда чувствуешь человеческую симпатию, становится легче. Одиночество в
вечности сильнее беспокоит, чем в земной жизни, поверьте. Смею надеяться, мы
с вами встретимся...
Кюстин скрылся в тумане, а Макарцев опустился в свое кресло. Ягубов
обозначился сквозь туман и стоял перед ним, маленький и тусклый.
-- У вас нет возражения? -- спросил Ягубов.
-- О чем вы? -- прошепелявил Игорь Иванович.
Вата, забившаяся в уши и рот, мешала разобрать слова.
-- Да насчет увольнения Ивлева...
-- Нет, -- Макарцев сплевывал вату, мешающую ворочать языком. -- Вы
правильно поступили... Приказ я подпишу.
Вот и легче стало, потому что не надо действовать, брать на себя
ответственность. Он, Макарцев, был слишком честным и расплачивается теперь
этой болью, будь она проклята!
-- Руководство в сборе? -- в дверь заглянул Полищук. -- С праздником,
товарищи! Есть вопросы, требующие вашего решения, Игорь Иваныч!
Опять вопросы. Опять они требуют решения. Еще больше ваты вокруг.
Может, сказать, что мне плохо? Но нет, подчиненные этого знать не должны.
Для них я здоров.
-- Будем решать, -- пробормотал он, поглядев на пустой стакан, и
облизал опухшие сухие губы.
Полищук стоял рядом с Ягубовым. После исчезновения Ивлева дня два он
ходил прибитый, забыв, что над ним самим висит грозовая туча. Из головы не
выходила статистика, свидетельствующая, что смертность среди журналистов
выше, чем среди других категорий служащих. Переход его в газету был ошибкой,
глупо это отрицать. Лучше вернуться в институт, сделать какую-никакую
диссертацию и тихо читать лекции по какому-либо неосновному предмету.
Надумав это, Лев приободрился. С Макарцевым один на один он мог поговорить
откровенно. Тот помог бы получить в ЦК разрешение на переход. Но Ягубов
торчал в кабинете, словно назло. В дверь просунулся Кашин, брякнув связкой
ключей.
-- С праздником, Игорь Иваныч, -- заулыбался он. -- Для вас с двойным.
Бюллетенчик ваш последний уже в бухгалтерии, деньги Анна Семенна позже
принесет. Поздравляю с приступлением к исполнению.
Про какое он преступление -- не расслышал Макарцев. Может,
переспросить? Но трудно ворочать языком. Опух он, тесно стало во рту. Долго
боль не отпускает, пора бы ей пройти...
-- Я спросить хотел, Игорь Иваныч, когда машбюро опечатывать на
праздники? -- Валентин потряс медной печатью на веревочке. -- В этом году
дополнительное указание: каждую машинку опечатывать в отдельности и веревку
продевать, чтобы футляр нельзя было вскрыть с обратной стороны. Я уже все
машинки опечатал, одну оставил, так к ней скопилась очередь, и у всех
срочное. А указание к шестнадцати ноль-ноль машбюро опечатать.
-- Вопрос технический, Валентин, -- сказал Ягубов. -- Мы его с тобой
без редактора решим. Видишь, запарка?
Значит, Ягубов заметил, что мне нездоровится, поморщился Макарцев. В
голове гудит, слова плохо слышу. Это из-за ваты в ушах.
-- По ВЧ звонят, -- вежливо подсказал Ягубов. -- Потише, товарищи!
Телефон ВЧ, как скипетр у царя, служил реальным и торжественным
атрибутом власти, которого Ягубов удостоен не был. Редактор и сам услышал
теперь гудок. Как неудобно, что телефоны стоят слева, ведь так тяжело тянуть
левую руку. После праздников надо будет попросить переставить.
-- Макарцев, -- доложил он в трубку, стараясь не тянуть буквы и не
шепелявить из-за непослушности языка.
В трубке послышался голос Хомутилова, помощника человека,
предпочитающего быть в тени.
-- Заранее звоню, товарищ Макарцев, поскольку праздники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164