На сей раз все шло по графику. Тщательно обходя ящики с мусором и
огнетушители, Сироткина дошла до стола мастера цеха. Грузный мастер, одетый
в промасленную спецовку, вытер руки тряпкой, смоченной в бензине, и ловко
выдернул из-под лапок конвейерной ленты номер газеты. Кончиками пальцев
Надежда развернула страницы и, разложив их на столе, осторожно придавила
край текста мизинцем, чтобы проверить, высохла ли краска. Буквы отпечатались
у нее на коже. Надя стала смотреть заголовки, стараясь вникнуть в их смысл и
попытаться обнаружить (после десятков других людей, которые это делали весь
день и более тщательно) ошибку, несуразицу, ляп. Она проверила, как
положено, не перевернуты ли вверх ногами клише, соответствуют ли подписи под
снимками томy, что изображено, одновременно думая о том, подождет ее Ивлев,
пока она тут копается, или уйдет.
Мастер стоял рядом с Надеждой и, глядя на нее с ухмылкой, ждал. Не
дождавшись, он вынул из ящика бумажный пакет с молоком, зубами оторвал угол
и стал пить, запрокинув голову так, что капли падали на газету. Допив, он
отшвырнул пакет в угол. Сироткина, не спрашивая, вынула у него из нагрудного
кармана авторучку, написала мелко "В свет", расписалась и, посмотрев на
мастера, поставила время: 0.30, как полагалось по графику, хотя было уже
0.45. Она сунула ручку обратно ему в карман и побежала к лифту. Когда
створки захлопнулись, она облегченно вздохнула -- от тишины, от возможности
вернуться к себе самой. Слава Богу, отмучилась!
Ивлева не было. Сироткина заперла кабинет, спрятала ключ в столе Анны
Семеновны, спустилась по лестнице. Комната спецкоров тоже была закрыта. Надя
вздохнула, сказала себе, что именно этого она и ждала, накинула шубейку,
напудрилась и подкрасила губы, чего почти никогда не делала, хотя и носила
французскую пудру и помаду с собой. Ее ждала разгонка -- последняя
редакционная машина, чтобы отвезти домой. Усевшись в теплую машину рядом с
шофером, Сироткина увидала Вячеслава Сергеевича. Он сидел на мокрой скамье в
сквере, под корявым старым кленом, освещенный тусклым фонарем,
покачивающимся от ветра. Воротник поднят, и поза старушечья -- всунув руки в
рукава. Совсем замерз, бедненький, ожидая. Шофер поднял голову от руля,
потянулся рукой к ключу, другой рукой протирая глаза.
-- Я не поеду, -- вдруг сказала Сироткина. -- Мне тут недалеко,
пройдусь пешком.
Он вытащил путевку и протянул ей расписаться.
-- Время поставь попозже, -- попросил он.
Сироткина быстро расписалась, он сам захлопнул дверцу и уехал. Она тихо
подкралась к Ивлеву сзади, отогнула воротник, подула ему в ухо. Не
оборачиваясь, он сильно сгреб ее рукой.
-- Мне больно, больно! -- захрипела она. -- Голову оторвешь!
-- Ты где живешь? -- спросил Славик, обводя ее вокруг скамейки и ставя
между колен.
-- На авеню Старых Кобыл.
-- Это, простите, где?
-- Так один приятель отца говорит. А вообще-то Староконюшенный
переулок...
-- Арбат? За час дойдем.
-- Дойдем... А жена? Она будет беспокоиться...
-- Она привыкла...
Ивлев взял Надю за руку, и они вышли на полутемную улицу. Большая часть
фонарей для экономии электричества была погашена. Возле тротуара лежали
сугробы, черные от копоти, в окружении больших луж. Прогромыхал грузовик --
строительные детали по Москве возили и ночью. Милицейская патрульная машина
проехала мимо, задержавшись. Наряд подозрительно оглядел Ивлева и Надю, но
вылезать и проверять документы поленился.
-- А я люблю Москву ночью, -- мечтательно сказала она. -- В ней нет
толкучки, очередей, хамства. Особенно люблю, когда выпал снег: все
становится чистым.
-- Снег похож на стиральный порошок...
-- Нет! На белые простыни!.. -- она повернулась к нему, идя спиной
вперед, поцеловала в щеку. -- Знаешь, я всегда думала, что это будет в
двухспальной кровати, как в заграничных фильмах. Простыня -- с мелкими
цветочками. А утром раздвинешь занавес -- за окном солнце и лес -- весь в
снегу!
-- У редактора на столе -- приятнее.
-- Газета -- публичный дом, ты сам говорил.
-- Запомнила?
-- Я все запоминаю, что говоришь ты. Я такая счастливая сегодня!
Добилась все-таки тебя. Получила!
Вячеслав усмехнулся, хотел что-то произнести, но передумал.
-- Знаешь, даже не верится... -- продолжала она. -- Скажи, теперь я
женщина?
-- Нет еще.
-- Нет? А я думала... Ну и когда же?
-- Что -- когда?
-- Когда стану женщиной?
-- Откуда я знаю? Наверно, когда не будешь спрашивать у меня.
-- Газета -- публичный дом, -- мечтательно произнесла Надя. -- У нас в
отделе два социолога материалы для диссертации собирают. Вчера один, когда
мы вдвоем в комнате остались, подходит и кладет руку на талию. "Наденька, --
говорит, -- у меня к вам просьба..." "Пожалуйста", -- говорю. Снимаю его
руку с талии и кладу в нее пачку писем... "Я попрошу письма антисоветского
содержания откладывать, чтобы нам не приходилось просматривать всю почту".
-- А раньше?
-- Раньше я эти письма начальству сдавала, как велели... Я же не
знала... А сегодня поняла.
-- Почему сегодня?
-- А я у редактора в столе Самиздат нашла; когда будете дежурить,
Вячеслав Сергеич, обязательно почитайте серую папку. Только никому! Я
сказала вам, потому что... у меня никого нет. Вот мой Староконюшенный... В
том подъезде живет Хрущев.
-- Его охраняют?
-- В нашем доме все подъезды охраняют. Зайдите, не бойтесь...
Они постояли немного в темноте, подождали, пока лифтер отошел к своему
столу в углу холла. Дверца лифта захлопнулась, и сквозь решетку просунулись
тонкие пальцы. Он стал целовать их, все по очереди.
-- Пожалей меня! -- прошептала она. -- А то умру от неисполненных
желаний.
_31. СВИДАНИЕ В КРЕМЛЕВКЕ_
Опасность миновала настолько, что Игоря Ивановича перевезли в новый
корпус в сосновой роще на Рублевском шоссе. Но он все еще лежал на спине.
Первое время он вздрагивал от пронзительных звонков, периодически
раздававшихся во всех палатах.
-- Да вы не волнуйтесь, -- ласково успокаивала хорошенькая сестра.
-- А в чем дело?
-- Звонки -- просто предупреждения медперсоналу. Пока звенит, выходить
в коридор нельзя: член Политбюро лечиться приехал. А пройдет он -- и опять
можно...
И Макарцев действительно привык. Ему даже было приятно, когда звенел
звонок: вот и здесь, в больнице, Игорь Иванович находился поблизости от
руководства. Вчера после очередного консилиума профессор Мясников пообещал,
что вот-вот разрешит повернуться на правый бок.
-- Еще месяц, ну, от силы полтора, и будете, как огурчик, правда, пока
еще маринованный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164