Все, что в других странах
возникает и развивается совершенно естественно, здесь удается только в
теплице.
Презрение к тому, чего они не знают, кажется мне доминирующей чертой
русского национального характера. Их быстрый и пренебрежительный взгляд
равнодушно скользит по всему, что столетиями создавал человеческий гений.
Они считают себя выше всего на свете, потому что все презирают. Их похвалы
звучат, как оскорбления. Вместо того чтобы постараться понять, русские
предпочитают насмехаться. Ирония выскочки может стать уделом целого народа.
Влияние татар пережило свергнутое иго. Разве вы прогнали их для того, чтобы
им подражать? Недалеко вы уйдете вперед, если будете хулить все, вам
непонятное.
Игорь Иванович остановился. Он снял очки и надавил двумя пальцами на
веки, чтобы дать глазам отдохнуть. Кюстин, казалось, дремавший в кресле,
молча посмотрел на него.
-- Какая разница, -- не обращаясь к нему, вслух сказал Макарцев, --
сейчас это написано или в 1839? Это наблюдательно подмечено!
-- Вы находите? -- удовлетворенно заметил маркиз.
-- Да, черт побери! Если быть с вами откровенным, то все эти мерзости у
нас есть! Это все давно пора менять. Чего мы боимся? Почему не хотим ничего
слушать?
-- В самом деле, почему? -- спросил Кюстин и захохотал.
-- Не вижу ничего смешного, -- сухо отреагировал Макарцев и продолжил
чтение.
Народ топит свою тоску в молчаливом пьянстве, высшие классы -- в шумном
разгуле. Этому народу не хватает одного очень существенного душевного
качества -- способности любить.
Путешественник с величайшими усилиями различает на каждом шагу две
нации, борющиеся друг с другом: одна из этих наций -- Россия, какова она
есть на самом деле, другая -- Россия, какою ее хотели бы показать Европе.
Наилучшей репутацией пользуются те путешественники, которые легче других
поддаются обману. Всюду и везде мною ощущается прикрытая лицемерная
жестокость, худшая, чем во времена татарского ига: современная Россия
гораздо ближе к нему, чем нас хотят уверить. Везде говорят на языке
просветительной философии XVIII века, и везде я вижу самый невероятный гнет.
Мне говорят: "Конечно, мы хотели бы обойтись без произвола, мы были бы тогда
богаче и сильнее. Но, увы, мы имеем дело с азиатским народом". И в то же
время говорящие думают: "Конечно, хорошо было бы избавиться от необходимости
говорить о либерализме и филантропии, мы стали бы счастливее и сильнее, но,
увы, нам приходится иметь дело с Европой".
Все сводится здесь к одному-единственному чувству -- страху.
Что представляет собой эта толпа, именуемая народом? Не обманывайте
себя напрасно: это -- рабы рабов. Человек в России не знает ни возвышенных
наслаждений культурной жизни, ни полной и грубой свободы дикаря, ни
независимости и безответственности варваров. Тягостное чувство, не
покидающее меня с тех пор, как я живу в России, усиливается оттого, что все
говорит мне о природных способностях угнетенного народа. Мысль о том, чего
бы он достиг, если бы был свободен, приводит меня в бешенство.
Если пробежать глазами одни заголовки -- все покажется прекрасным. Но
берегитесь заглянуть дальше названий глав. Откройте книгу, и вы убедитесь,
что в ней ничего нет: все главы лишь обозначены, но их еще нужно написать.
Сколько лесов являются болотами, где не найти ни вязанки хвороста. Сколько
полков в отдаленных местностях, где не найти ни единого солдата! Сколько
городов и дорог существует в проекте! Да и вся нация, в сущности, -- не что
иное, как афиша, расклеенная по Европе, обманутой дипломатической фикцией.
Политические суеверия составляют душу этого общества. Самодержец,
совершенно безответственный с политической точки зрения, отвечает за все. До
сих пор я думал, что истина необходима человеку, как воздух, как солнце.
Путешествие по России меня в этом разубеждает. Лгать здесь -- значит
охранять, говорить правду -- значит потрясать основы.
-- Смотрите, не проговоритесь! -- неизбежный припев в устах русского
или акклиматизировавшегося иностранца.
Русский народ -- нация немых. Русский получает на своем веку не меньше
побоев, чем делает поклонов. И те, и другие применяются здесь равномерно в
качестве методов социального воспитания народа. Дрожат до того, что скрывают
страх под маской спокойствия, любезного угнетателю и удобного для
угнетенного. Тиранам нравится, когда кругом улыбаются. Благодаря нависшему
над головами всех террору, рабская покорность становится незыблемым правилом
поведения. Жертвы и палачи одинаково убеждены в необходимости слепого
повиновения.
-- Что за преувеличения! -- воскликнут русские. -- Какие громкие фразы
из-за пустяков!
Я знаю что вы называете пустяками, в этом вас и упрекаю! Ваша привычка
к подобным ужасам объясняет ваше безразличное к ним отношение, но отнюдь его
не оправдывает. Вы обращаете не больше внимания на веревки, которыми на
ваших глазах связывают человека, чем на ошейники ваших собак. Умерьте ваше
рвение, откажитесь только от лжи, которая всюду господствует, все
обезображивает, все отравляет у вас, -- и вы сделаете достаточно для блага
человечества.
Среди бела дня на глазах у сотен прохожих избить человека без суда и
следствия -- это кажется в порядке вещей. В цивилизованных странах
гражданина охраняет от произвола агентов власти вся община; здесь
должностных лиц произвол охраняет от справедливых протестов обиженного.
Адвокатов не может быть в стране, где отсутствует правосудие. Откуда же
взяться среднему классу, который составляет основную силу общества и без
которого народ превращается в стадо, охраняемое хорошо выдрессированными
овчарками?
Нравы русских, вопреки всем претензиям этого полуварварского племени,
еще очень жестоки и надолго останутся жестокими. И под внешним лоском
европейской элегантности большинство этих выскочек цивилизации сохранило
медвежью шкуру -- они надели ее мехом внутрь. Но достаточно их чуть-чуть
поскрести -- и вы увидите, как шерсть вылезает наружу и топорщится. Русские
не столько хотят стать действительно цивилизованными, сколько стараются
казаться таковыми. В основе они остаются варварами. К несчастью, эти варвары
знакомы с огнестрельным оружием. Это -- нация, сформированная в полки и
батальоны, военный режим, применимый к обществу в целом и даже к сословиям,
не имеющим ничего общего с военным делом.
Из подобной организации общества проистекает такая лихорадка зависти,
такое напряжение честолюбия, что русский народ теперь ни к чему не способен,
кроме покорения мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
возникает и развивается совершенно естественно, здесь удается только в
теплице.
Презрение к тому, чего они не знают, кажется мне доминирующей чертой
русского национального характера. Их быстрый и пренебрежительный взгляд
равнодушно скользит по всему, что столетиями создавал человеческий гений.
Они считают себя выше всего на свете, потому что все презирают. Их похвалы
звучат, как оскорбления. Вместо того чтобы постараться понять, русские
предпочитают насмехаться. Ирония выскочки может стать уделом целого народа.
Влияние татар пережило свергнутое иго. Разве вы прогнали их для того, чтобы
им подражать? Недалеко вы уйдете вперед, если будете хулить все, вам
непонятное.
Игорь Иванович остановился. Он снял очки и надавил двумя пальцами на
веки, чтобы дать глазам отдохнуть. Кюстин, казалось, дремавший в кресле,
молча посмотрел на него.
-- Какая разница, -- не обращаясь к нему, вслух сказал Макарцев, --
сейчас это написано или в 1839? Это наблюдательно подмечено!
-- Вы находите? -- удовлетворенно заметил маркиз.
-- Да, черт побери! Если быть с вами откровенным, то все эти мерзости у
нас есть! Это все давно пора менять. Чего мы боимся? Почему не хотим ничего
слушать?
-- В самом деле, почему? -- спросил Кюстин и захохотал.
-- Не вижу ничего смешного, -- сухо отреагировал Макарцев и продолжил
чтение.
Народ топит свою тоску в молчаливом пьянстве, высшие классы -- в шумном
разгуле. Этому народу не хватает одного очень существенного душевного
качества -- способности любить.
Путешественник с величайшими усилиями различает на каждом шагу две
нации, борющиеся друг с другом: одна из этих наций -- Россия, какова она
есть на самом деле, другая -- Россия, какою ее хотели бы показать Европе.
Наилучшей репутацией пользуются те путешественники, которые легче других
поддаются обману. Всюду и везде мною ощущается прикрытая лицемерная
жестокость, худшая, чем во времена татарского ига: современная Россия
гораздо ближе к нему, чем нас хотят уверить. Везде говорят на языке
просветительной философии XVIII века, и везде я вижу самый невероятный гнет.
Мне говорят: "Конечно, мы хотели бы обойтись без произвола, мы были бы тогда
богаче и сильнее. Но, увы, мы имеем дело с азиатским народом". И в то же
время говорящие думают: "Конечно, хорошо было бы избавиться от необходимости
говорить о либерализме и филантропии, мы стали бы счастливее и сильнее, но,
увы, нам приходится иметь дело с Европой".
Все сводится здесь к одному-единственному чувству -- страху.
Что представляет собой эта толпа, именуемая народом? Не обманывайте
себя напрасно: это -- рабы рабов. Человек в России не знает ни возвышенных
наслаждений культурной жизни, ни полной и грубой свободы дикаря, ни
независимости и безответственности варваров. Тягостное чувство, не
покидающее меня с тех пор, как я живу в России, усиливается оттого, что все
говорит мне о природных способностях угнетенного народа. Мысль о том, чего
бы он достиг, если бы был свободен, приводит меня в бешенство.
Если пробежать глазами одни заголовки -- все покажется прекрасным. Но
берегитесь заглянуть дальше названий глав. Откройте книгу, и вы убедитесь,
что в ней ничего нет: все главы лишь обозначены, но их еще нужно написать.
Сколько лесов являются болотами, где не найти ни вязанки хвороста. Сколько
полков в отдаленных местностях, где не найти ни единого солдата! Сколько
городов и дорог существует в проекте! Да и вся нация, в сущности, -- не что
иное, как афиша, расклеенная по Европе, обманутой дипломатической фикцией.
Политические суеверия составляют душу этого общества. Самодержец,
совершенно безответственный с политической точки зрения, отвечает за все. До
сих пор я думал, что истина необходима человеку, как воздух, как солнце.
Путешествие по России меня в этом разубеждает. Лгать здесь -- значит
охранять, говорить правду -- значит потрясать основы.
-- Смотрите, не проговоритесь! -- неизбежный припев в устах русского
или акклиматизировавшегося иностранца.
Русский народ -- нация немых. Русский получает на своем веку не меньше
побоев, чем делает поклонов. И те, и другие применяются здесь равномерно в
качестве методов социального воспитания народа. Дрожат до того, что скрывают
страх под маской спокойствия, любезного угнетателю и удобного для
угнетенного. Тиранам нравится, когда кругом улыбаются. Благодаря нависшему
над головами всех террору, рабская покорность становится незыблемым правилом
поведения. Жертвы и палачи одинаково убеждены в необходимости слепого
повиновения.
-- Что за преувеличения! -- воскликнут русские. -- Какие громкие фразы
из-за пустяков!
Я знаю что вы называете пустяками, в этом вас и упрекаю! Ваша привычка
к подобным ужасам объясняет ваше безразличное к ним отношение, но отнюдь его
не оправдывает. Вы обращаете не больше внимания на веревки, которыми на
ваших глазах связывают человека, чем на ошейники ваших собак. Умерьте ваше
рвение, откажитесь только от лжи, которая всюду господствует, все
обезображивает, все отравляет у вас, -- и вы сделаете достаточно для блага
человечества.
Среди бела дня на глазах у сотен прохожих избить человека без суда и
следствия -- это кажется в порядке вещей. В цивилизованных странах
гражданина охраняет от произвола агентов власти вся община; здесь
должностных лиц произвол охраняет от справедливых протестов обиженного.
Адвокатов не может быть в стране, где отсутствует правосудие. Откуда же
взяться среднему классу, который составляет основную силу общества и без
которого народ превращается в стадо, охраняемое хорошо выдрессированными
овчарками?
Нравы русских, вопреки всем претензиям этого полуварварского племени,
еще очень жестоки и надолго останутся жестокими. И под внешним лоском
европейской элегантности большинство этих выскочек цивилизации сохранило
медвежью шкуру -- они надели ее мехом внутрь. Но достаточно их чуть-чуть
поскрести -- и вы увидите, как шерсть вылезает наружу и топорщится. Русские
не столько хотят стать действительно цивилизованными, сколько стараются
казаться таковыми. В основе они остаются варварами. К несчастью, эти варвары
знакомы с огнестрельным оружием. Это -- нация, сформированная в полки и
батальоны, военный режим, применимый к обществу в целом и даже к сословиям,
не имеющим ничего общего с военным делом.
Из подобной организации общества проистекает такая лихорадка зависти,
такое напряжение честолюбия, что русский народ теперь ни к чему не способен,
кроме покорения мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164