Так что Яков Раппопорт легко отделался.
Приговоренный ОСО без суда, получил он причитающиеся ему за измену Родине
десять лет, усугубленные высказываниями против дружбы народов Советского
Союза (назвал себя жидом), и из Лубянской тюрьмы был отправлен в
Краснопресненскую пересылку, а оттуда -- в пересыльный лагерь на Второй
Речке под Владивостоком.
В лагере Якова Марковича испугали сразу и надолго. В первый же день,
когда он стоял в очереди за пайкой, на него навалили что-то тяжелое.
Раппопорт не удержался, а сзади загоготали. Упал на него человек,
затвердевший на морозе, которого держали сзади двое уголовников, но не
удержали. Раппопорт поднялся и поддерживал мертвого до самого окошка
раздачи, из которого, не разобравшись, придурки выдали неживому человеку
пайку, ловко подхваченную уголовниками.
Два дня неживой получал рацион, а на ночь уголовники его прятали.
Раппопорту стало казаться лицо мертвого зека знакомым. Он не сомневался, что
это еврей. Предположение подтвердилось на третий день, когда охрана
обнаружила труп и по номеру выяснила фамилию. Это был зека Осип Мандельштам.
Поговаривали, что его убили уголовники с благоволения начальства.
Мандельштам-поэт и этот Мандельштам слились для Якова Марковича в одно целое
не сразу. Раппопорту оставалось только жалеть, что познакомились они немного
поздно.
О том, что он сидел вместе с Мандельштамом, Яков Маркович рассказывал
сам, но, возможно, этого не было, или было не совсем так, или то был другой
Мандельштам, однофамилец великого русского поэта. Ибо талантливый актер
Раппопорт всегда немного играл в своей собственной жизни и немного
переигрывал.
Конечно, он хотел остаться жить и искал в лагере лучшие пути, учитывая
реальные возможности. Он оформлял стенную газету "За ударный труд", писал в
нее заметки, по его собственному выражению, о том, как труд ударял по зекам.
Кроме того, он вылепил из глины бюст начальника лагеря, но глина рассохлась,
и начальник потрескался.
Однажды зеки мылись в бане. Раппопорт оставался последним, весь в мыле.
В это время в баню запустили женщин. Спасло Раппопорта только то
обстоятельство, что он растерялся. По инерции шевеля руками, будто моется,
он сидел весь в мыле, когда из двери крикнули, что началась война. Если бы
не мыло, Яков Маркович мог обзавестись гаремом. И мог бы в нем геройски
погибнуть, обнаружь его изголодавшиеся женщины.
Из лагерных воров комплектовали штрафные батальоны на фронт. Как
политический, Раппопорт не мог заслужить такого доверия, но молодых воров до
нормы недобрали. И поскольку личный представитель штаба Рокоссовского знал,
что штрафбатчики, обвешенные бутылками с горючей смесью, будут брошены под
немецкие танки, его больше интересовали не их взгляды, а как они умеют
бегать. Политических строили в шеренги и давали команду: "Бе-егом марш! Яков
Маркович прибежал к финишу в своей шеренге третьим, брали же по трое, и он
попал на фронт.
Рядовой Яков Раппопорт получил сто граммов спирта внутрь и литр
керосина в двух бутылках в руки, лег под танк и ждал. Но танк, на него
прущий, остановился в двух метрах: у танка горючее кончилось чуть раньше,
чем у Раппопорта. Яков встал и хотел идти к своим, но был пристрелен нашими
автоматчиками, которые шли шеренгой сзади для подбадривания штрафников.
И снова Раппопорту повезло: у него оказалось всего два легких ранения,
и его даже не отправили из полевого госпиталя в тыл. Хирург тоже оказался
евреем и велел выпустить в госпитале газету "За снова в строй!". Газету эту
увидел лечившийся тут уколами от случайно прихваченной легкомысленной
болезни адъютант начальника Политуправления фронта. От адъютанта требовалось
подготовить статью для газеты "Правда". Лежа на кровати, с гарантированным
трехразовым питанием, Раппопорт написал эту статью за один день, а уже через
неделю читал ее в "Правде" за подписью Рокоссовского.
Якова должны были вернуть на передовую, но адъютант начальника
Политуправления прикинул в уме, что, возможно, начальству понадобится писать
и другие статьи. Выяснив, что рядовой Раппопорт понимает по-немецки, он
забрал его с собой в штаб фронта. Старую вину списали. Раппопорт был
направлен в распоряжение Седьмого отдела Политуправления фронта -- по работе
среди войск и населения противника.
В кабине звуковки место диктора оказалось рядом с шофером. Машина,
оснащенная рупорами, подъезжала возможно ближе к границе, маскировалась на
опушке леса и призывала немцев сдаваться, поскольку война для них все равно
проиграна. Голос бывшего зека, наймита контрразведки буржуазной республики
Индея, был хорошо слышен в наших частях и при попутном ветре долетал даже до
врага. Но в анкете знание иностранного языка было указано не совсем точно:
инструктор по разложению войск противника Яков Раппопорт говорил на немецком
с некоторым акцентом. И немцы в окопах воспринимали его призывы как
юмористические передачи, что повышало боевой дух немецкой армии.
На территории, оккупированной врагом, Раппопорт тоже случайно все-таки
оказался, хотя в анкетах этого не писал. Части Рокоссовского отступали для
выравнивания фронта, а МГУ (Мощная Говорящая Установка) застряла ночью на
глинистой дороге из-за дождя. В маленькое окошко, такое же, как в воронке,
Яков Маркович увидел, что он окружен взводом немецких солдат. К счастью, они
были под хорошим градусом. Раппопорт включил громкоговорители на полную
мощность:
-- Kameraden! Achtung! -- торжественным голосом произнес он, стараясь
говорить без акцента. -- Wir sind von der PK. Sonderauftrag des
Oberkommandos. Eingehender darf ich nicht sagen. Wir mussen noch heute im
Rucken der Iwans sein... Doch diese verdammten Landstrassen! Los! Greift
alle zu! Feste! Der deutsche Soldat muss mit dem russischen Strassendreck
fertig werden. Hei-Ruck!.. (Товарищи! Мы из роты пропаганды. Особое задание
Верховного командования. Подробнее я не имею права сказать. Мы должны еще
сегодня быть в тылу у Ивана... Но эти проклятые дороги! Давай! Все беритесь!
Крепче! Немецкий солдат справится с русским дорожным дерьмом! Раз-два!..)
Мотор взревел, солдаты стали подбадривать друг друга криками. Колеса
вязли в бурой жиже, но до булыжника было недалеко. Почувствовав под колесами
твердую основу, Раппопорт опять взял в руки микрофон:
-- Danke, Kameraden! -- крикнул он. -- Sieg heil!
-- Heil! -- закричали солдаты, выбросив вперед руки.
Домой вернулись как ни в чем не бывало. Никто не заметил их отсутствия,
а сами они об этом не распространялись. Им все равно бы не поверили, и
пришлось бы Якову получить от СМЕРШа еще червонец за новую измену Родине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
Приговоренный ОСО без суда, получил он причитающиеся ему за измену Родине
десять лет, усугубленные высказываниями против дружбы народов Советского
Союза (назвал себя жидом), и из Лубянской тюрьмы был отправлен в
Краснопресненскую пересылку, а оттуда -- в пересыльный лагерь на Второй
Речке под Владивостоком.
В лагере Якова Марковича испугали сразу и надолго. В первый же день,
когда он стоял в очереди за пайкой, на него навалили что-то тяжелое.
Раппопорт не удержался, а сзади загоготали. Упал на него человек,
затвердевший на морозе, которого держали сзади двое уголовников, но не
удержали. Раппопорт поднялся и поддерживал мертвого до самого окошка
раздачи, из которого, не разобравшись, придурки выдали неживому человеку
пайку, ловко подхваченную уголовниками.
Два дня неживой получал рацион, а на ночь уголовники его прятали.
Раппопорту стало казаться лицо мертвого зека знакомым. Он не сомневался, что
это еврей. Предположение подтвердилось на третий день, когда охрана
обнаружила труп и по номеру выяснила фамилию. Это был зека Осип Мандельштам.
Поговаривали, что его убили уголовники с благоволения начальства.
Мандельштам-поэт и этот Мандельштам слились для Якова Марковича в одно целое
не сразу. Раппопорту оставалось только жалеть, что познакомились они немного
поздно.
О том, что он сидел вместе с Мандельштамом, Яков Маркович рассказывал
сам, но, возможно, этого не было, или было не совсем так, или то был другой
Мандельштам, однофамилец великого русского поэта. Ибо талантливый актер
Раппопорт всегда немного играл в своей собственной жизни и немного
переигрывал.
Конечно, он хотел остаться жить и искал в лагере лучшие пути, учитывая
реальные возможности. Он оформлял стенную газету "За ударный труд", писал в
нее заметки, по его собственному выражению, о том, как труд ударял по зекам.
Кроме того, он вылепил из глины бюст начальника лагеря, но глина рассохлась,
и начальник потрескался.
Однажды зеки мылись в бане. Раппопорт оставался последним, весь в мыле.
В это время в баню запустили женщин. Спасло Раппопорта только то
обстоятельство, что он растерялся. По инерции шевеля руками, будто моется,
он сидел весь в мыле, когда из двери крикнули, что началась война. Если бы
не мыло, Яков Маркович мог обзавестись гаремом. И мог бы в нем геройски
погибнуть, обнаружь его изголодавшиеся женщины.
Из лагерных воров комплектовали штрафные батальоны на фронт. Как
политический, Раппопорт не мог заслужить такого доверия, но молодых воров до
нормы недобрали. И поскольку личный представитель штаба Рокоссовского знал,
что штрафбатчики, обвешенные бутылками с горючей смесью, будут брошены под
немецкие танки, его больше интересовали не их взгляды, а как они умеют
бегать. Политических строили в шеренги и давали команду: "Бе-егом марш! Яков
Маркович прибежал к финишу в своей шеренге третьим, брали же по трое, и он
попал на фронт.
Рядовой Яков Раппопорт получил сто граммов спирта внутрь и литр
керосина в двух бутылках в руки, лег под танк и ждал. Но танк, на него
прущий, остановился в двух метрах: у танка горючее кончилось чуть раньше,
чем у Раппопорта. Яков встал и хотел идти к своим, но был пристрелен нашими
автоматчиками, которые шли шеренгой сзади для подбадривания штрафников.
И снова Раппопорту повезло: у него оказалось всего два легких ранения,
и его даже не отправили из полевого госпиталя в тыл. Хирург тоже оказался
евреем и велел выпустить в госпитале газету "За снова в строй!". Газету эту
увидел лечившийся тут уколами от случайно прихваченной легкомысленной
болезни адъютант начальника Политуправления фронта. От адъютанта требовалось
подготовить статью для газеты "Правда". Лежа на кровати, с гарантированным
трехразовым питанием, Раппопорт написал эту статью за один день, а уже через
неделю читал ее в "Правде" за подписью Рокоссовского.
Якова должны были вернуть на передовую, но адъютант начальника
Политуправления прикинул в уме, что, возможно, начальству понадобится писать
и другие статьи. Выяснив, что рядовой Раппопорт понимает по-немецки, он
забрал его с собой в штаб фронта. Старую вину списали. Раппопорт был
направлен в распоряжение Седьмого отдела Политуправления фронта -- по работе
среди войск и населения противника.
В кабине звуковки место диктора оказалось рядом с шофером. Машина,
оснащенная рупорами, подъезжала возможно ближе к границе, маскировалась на
опушке леса и призывала немцев сдаваться, поскольку война для них все равно
проиграна. Голос бывшего зека, наймита контрразведки буржуазной республики
Индея, был хорошо слышен в наших частях и при попутном ветре долетал даже до
врага. Но в анкете знание иностранного языка было указано не совсем точно:
инструктор по разложению войск противника Яков Раппопорт говорил на немецком
с некоторым акцентом. И немцы в окопах воспринимали его призывы как
юмористические передачи, что повышало боевой дух немецкой армии.
На территории, оккупированной врагом, Раппопорт тоже случайно все-таки
оказался, хотя в анкетах этого не писал. Части Рокоссовского отступали для
выравнивания фронта, а МГУ (Мощная Говорящая Установка) застряла ночью на
глинистой дороге из-за дождя. В маленькое окошко, такое же, как в воронке,
Яков Маркович увидел, что он окружен взводом немецких солдат. К счастью, они
были под хорошим градусом. Раппопорт включил громкоговорители на полную
мощность:
-- Kameraden! Achtung! -- торжественным голосом произнес он, стараясь
говорить без акцента. -- Wir sind von der PK. Sonderauftrag des
Oberkommandos. Eingehender darf ich nicht sagen. Wir mussen noch heute im
Rucken der Iwans sein... Doch diese verdammten Landstrassen! Los! Greift
alle zu! Feste! Der deutsche Soldat muss mit dem russischen Strassendreck
fertig werden. Hei-Ruck!.. (Товарищи! Мы из роты пропаганды. Особое задание
Верховного командования. Подробнее я не имею права сказать. Мы должны еще
сегодня быть в тылу у Ивана... Но эти проклятые дороги! Давай! Все беритесь!
Крепче! Немецкий солдат справится с русским дорожным дерьмом! Раз-два!..)
Мотор взревел, солдаты стали подбадривать друг друга криками. Колеса
вязли в бурой жиже, но до булыжника было недалеко. Почувствовав под колесами
твердую основу, Раппопорт опять взял в руки микрофон:
-- Danke, Kameraden! -- крикнул он. -- Sieg heil!
-- Heil! -- закричали солдаты, выбросив вперед руки.
Домой вернулись как ни в чем не бывало. Никто не заметил их отсутствия,
а сами они об этом не распространялись. Им все равно бы не поверили, и
пришлось бы Якову получить от СМЕРШа еще червонец за новую измену Родине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164