Начальник
группы скандирования представил им Прова Царского, народного артиста СССР,
секретаря партийной организации Малого театра, на которого возложили
почетную общественную нагрузку подготовить пополнение к работе. Царский всю
жизнь играл Чацкого, но в остальной жизни был со всем согласен. Он начал с
дикции, заставил Утерина раз двадцать повторить скороговорки "Ехал Грека
через реку" и "Карл у Клары украл кораллы". Затем подошел к пианино и взял
аккорд.
-- Ну, а теперь красиво и раскатисто споем: "Слава коммунистической
партии!"
Утерин крикнул. Царский поморщился.
-- Потише, голубчик! Слава -- интонация вверх -- Коммунистической
партии -- интонация вниз. И больше чувств, искренности, страсти! Вот
послушайте...
Он прожурчал своим бархатным профессиональным голосом. Интонация ушла
вверх, повисела там немного и торжественно опустилась. Далеко было бывшим
топтунам до народного артиста.
-- Понятно? -- спросил Царский, счастливый своим талантом. --
Давайте-ка хором, друзья: "Да здравствует -- интонация вверх, пауза -- наше
родное -- маленькая пауза -- советское -- пауза еще меньше --
прави-тель-ство-о-о!"
Пианино подтвердило правильность этой мысли величественным мажорным
аккордом.
-- Не басите, не басите! Нежнее, задушевнее! Так, чтобы всем, сидящим
вокруг вас в зале, захотелось повторить вместе с вами. Ну, давайте, --
артист заглянул в бумажку, -- "Слава могучему авангарду нашей партии, ее
ленинскому -- и раскатисто, как эхо, -- По-лит-бю-ю-юро-о-о-о!"
После уроков актерское мастерство Утерина продвинулось. Но и старый
опыт не пропал. На съездах и партийных конференциях членов группы
скандирования равномерно распределяли по залу с таким расчетом, чтобы каждый
сотрудник отвечал за определенную группу депутатов или делегатов. Владимир
наблюдал за движением рук закрепленных за ним зрителей. Локтем он мог
незаметно определить содержимое кармана проходящего мимо человека, надавить
бедром на портфель, выясняя твердость и вес лежащего в нем предмета.
Тексты для скандирования сотрудникам выдавали заранее, отметив
галочками, после каких слов в докладе какую здравицу произносить, когда
аплодировать, когда аплодировать бурно, после какого абзаца долго не
смолкать, а когда вставать и устраивать овацию. В обязанности входило также
вовлекать окружающих в аплодисменты и крики "ура!" Делалось это так. Когда
приближались слова, после которых должны были следовать аплодисменты, Утерин
поворачивался к своим соседям справа и слева и, восторженно улыбаясь,
говорил:
-- Здорово сказано, правда? Гениально! Давайте похлопаем!..
Тут как раз докладчик прерывался (у него в тексте тоже стояла галочка),
и Утерин мгновенно принимался хлопать, вовлекая сидящих вокруг личным
примером. И разницу между теми, кто аплодирует от избытка чувств, кто из
вежливости, а у кого такая работа, установить было невозможно.
Организация окончания речи вождя была самой сложной и ответственной
задачей. Требовалось особое мастерство, чтобы поднять весь многотысячный зал
единым порывом восторга. Ведь начальник не подавал сигнал, когда
аплодисментам пора вдруг перейти в бурную овацию и когда во время овации
всему залу встать. Поэтому на специальных тренировках участники группы,
начав аплодировать, отсчитывали в уме двадцать секунд (два хлопка в секунду)
и переходили к бурным аплодисментам (четыре хлопка в секунду), вовлекая зал.
Затем ими отсчитывалось еще ровно двадцать секунд, и начиналась овация, во
время которой раздавались как бы случайные, разрозненные крики "Ура!",
"Слава!". Наконец, еще через двадцать секунд (восемьдесят хлопков) все
сотрудники группы скандирования поднимались с мест, продолжая бурно
аплодировать, но теперь -- над головой. Одновременно они жестами приглашали
встать соседей и кричали выученные заранее здравицы в честь вождя. Это был
апофеоз, после которого сотрудникам оставались только рутинные мероприятия
по слежке за сидящими вокруг.
Работал Владимир Кузьмич добросовестно, но вечерами у него теперь
оставалось время. Он решил сделаться следователем, и после второго курса
юридического факультета был переведен в группу борьбы с нарушениями
советской морали. Работа в группе была разнообразной. Сотрудники группы
дежурили возле церквей в праздники и, отводя в сторону, били молодых людей,
пытающихся войти в церковь. В парадных избивали евреев, желающих поехать в
Израиль. По указаниям смежного отдела поджидали студентов, вынимали из
портфелей Самиздат и били кастетами. Но били без увечий, поскольку это были
меры чисто воспитательного характера.
Потом была работа в группе заполнителей. Заполнители заранее занимали
все места на открытых политических процессах. Каждый желающий мог в принципе
тоже попасть в зал судебного заседания, но мест не было. Если же кого-то
требовалось впустить, один из заполнителей как бы случайно поднимался и
уходил, освобождая ровно одно место. Утерину пришлось заполнять залы, когда
перед студентами выступали американский сенатор и член Политбюро итальянской
компартии, которые могли сказать не совсем то, что нужно; он заполнял зал
Библиотеки иностранной литературы, когда там выступал социолог из ФРГ, залы
выставок иностранной живописи, а также заполнял с плакатами улицы перед
посольствами вместе с группой скандирования, а если требовалось бить стекла,
то и с группой борьбы с нарушениями советской морали, выражая гнев и
возмущение советского народа.
Настал день, когда Утерин доложил начальству о том, что он окончил
университет и его образование может считаться законченным высшим. Он был
произведен из младшего лейтенанта госбезопасности в капитана милиции и
назначен на должность старшего инспектора МУРа.
С Петровки Владимир Кузьмич и сейчас частенько ходит домой пешком до
метро, замедляя шаг возле Лубянки. Топтуны, прогуливающиеся вдоль здания,
делают вид, что они просто прохожие. А прохожие делают вид, что об этом не
догадываются. Утерин идет медленно, подмигивая каждому из бывших своих
коллег.
-- Как дела, Володя? Сколько платят?
-- Дела идут, контора пишет, -- тихо отвечает Утерин, делая вид, что
разглядывает бронзового Дзержинского.
-- А ты все топчешься?
-- Да вот, понимаешь, никак не переведут в группу скандирования.
-- Понятно! Ну, будь!
И Владимир идет дальше. А топтун очаянно трет уши и вдруг, чтобы
согреться, бросается к мальчику из провинции, который сфотографировал
памятник Дзержинскому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
группы скандирования представил им Прова Царского, народного артиста СССР,
секретаря партийной организации Малого театра, на которого возложили
почетную общественную нагрузку подготовить пополнение к работе. Царский всю
жизнь играл Чацкого, но в остальной жизни был со всем согласен. Он начал с
дикции, заставил Утерина раз двадцать повторить скороговорки "Ехал Грека
через реку" и "Карл у Клары украл кораллы". Затем подошел к пианино и взял
аккорд.
-- Ну, а теперь красиво и раскатисто споем: "Слава коммунистической
партии!"
Утерин крикнул. Царский поморщился.
-- Потише, голубчик! Слава -- интонация вверх -- Коммунистической
партии -- интонация вниз. И больше чувств, искренности, страсти! Вот
послушайте...
Он прожурчал своим бархатным профессиональным голосом. Интонация ушла
вверх, повисела там немного и торжественно опустилась. Далеко было бывшим
топтунам до народного артиста.
-- Понятно? -- спросил Царский, счастливый своим талантом. --
Давайте-ка хором, друзья: "Да здравствует -- интонация вверх, пауза -- наше
родное -- маленькая пауза -- советское -- пауза еще меньше --
прави-тель-ство-о-о!"
Пианино подтвердило правильность этой мысли величественным мажорным
аккордом.
-- Не басите, не басите! Нежнее, задушевнее! Так, чтобы всем, сидящим
вокруг вас в зале, захотелось повторить вместе с вами. Ну, давайте, --
артист заглянул в бумажку, -- "Слава могучему авангарду нашей партии, ее
ленинскому -- и раскатисто, как эхо, -- По-лит-бю-ю-юро-о-о-о!"
После уроков актерское мастерство Утерина продвинулось. Но и старый
опыт не пропал. На съездах и партийных конференциях членов группы
скандирования равномерно распределяли по залу с таким расчетом, чтобы каждый
сотрудник отвечал за определенную группу депутатов или делегатов. Владимир
наблюдал за движением рук закрепленных за ним зрителей. Локтем он мог
незаметно определить содержимое кармана проходящего мимо человека, надавить
бедром на портфель, выясняя твердость и вес лежащего в нем предмета.
Тексты для скандирования сотрудникам выдавали заранее, отметив
галочками, после каких слов в докладе какую здравицу произносить, когда
аплодировать, когда аплодировать бурно, после какого абзаца долго не
смолкать, а когда вставать и устраивать овацию. В обязанности входило также
вовлекать окружающих в аплодисменты и крики "ура!" Делалось это так. Когда
приближались слова, после которых должны были следовать аплодисменты, Утерин
поворачивался к своим соседям справа и слева и, восторженно улыбаясь,
говорил:
-- Здорово сказано, правда? Гениально! Давайте похлопаем!..
Тут как раз докладчик прерывался (у него в тексте тоже стояла галочка),
и Утерин мгновенно принимался хлопать, вовлекая сидящих вокруг личным
примером. И разницу между теми, кто аплодирует от избытка чувств, кто из
вежливости, а у кого такая работа, установить было невозможно.
Организация окончания речи вождя была самой сложной и ответственной
задачей. Требовалось особое мастерство, чтобы поднять весь многотысячный зал
единым порывом восторга. Ведь начальник не подавал сигнал, когда
аплодисментам пора вдруг перейти в бурную овацию и когда во время овации
всему залу встать. Поэтому на специальных тренировках участники группы,
начав аплодировать, отсчитывали в уме двадцать секунд (два хлопка в секунду)
и переходили к бурным аплодисментам (четыре хлопка в секунду), вовлекая зал.
Затем ими отсчитывалось еще ровно двадцать секунд, и начиналась овация, во
время которой раздавались как бы случайные, разрозненные крики "Ура!",
"Слава!". Наконец, еще через двадцать секунд (восемьдесят хлопков) все
сотрудники группы скандирования поднимались с мест, продолжая бурно
аплодировать, но теперь -- над головой. Одновременно они жестами приглашали
встать соседей и кричали выученные заранее здравицы в честь вождя. Это был
апофеоз, после которого сотрудникам оставались только рутинные мероприятия
по слежке за сидящими вокруг.
Работал Владимир Кузьмич добросовестно, но вечерами у него теперь
оставалось время. Он решил сделаться следователем, и после второго курса
юридического факультета был переведен в группу борьбы с нарушениями
советской морали. Работа в группе была разнообразной. Сотрудники группы
дежурили возле церквей в праздники и, отводя в сторону, били молодых людей,
пытающихся войти в церковь. В парадных избивали евреев, желающих поехать в
Израиль. По указаниям смежного отдела поджидали студентов, вынимали из
портфелей Самиздат и били кастетами. Но били без увечий, поскольку это были
меры чисто воспитательного характера.
Потом была работа в группе заполнителей. Заполнители заранее занимали
все места на открытых политических процессах. Каждый желающий мог в принципе
тоже попасть в зал судебного заседания, но мест не было. Если же кого-то
требовалось впустить, один из заполнителей как бы случайно поднимался и
уходил, освобождая ровно одно место. Утерину пришлось заполнять залы, когда
перед студентами выступали американский сенатор и член Политбюро итальянской
компартии, которые могли сказать не совсем то, что нужно; он заполнял зал
Библиотеки иностранной литературы, когда там выступал социолог из ФРГ, залы
выставок иностранной живописи, а также заполнял с плакатами улицы перед
посольствами вместе с группой скандирования, а если требовалось бить стекла,
то и с группой борьбы с нарушениями советской морали, выражая гнев и
возмущение советского народа.
Настал день, когда Утерин доложил начальству о том, что он окончил
университет и его образование может считаться законченным высшим. Он был
произведен из младшего лейтенанта госбезопасности в капитана милиции и
назначен на должность старшего инспектора МУРа.
С Петровки Владимир Кузьмич и сейчас частенько ходит домой пешком до
метро, замедляя шаг возле Лубянки. Топтуны, прогуливающиеся вдоль здания,
делают вид, что они просто прохожие. А прохожие делают вид, что об этом не
догадываются. Утерин идет медленно, подмигивая каждому из бывших своих
коллег.
-- Как дела, Володя? Сколько платят?
-- Дела идут, контора пишет, -- тихо отвечает Утерин, делая вид, что
разглядывает бронзового Дзержинского.
-- А ты все топчешься?
-- Да вот, понимаешь, никак не переведут в группу скандирования.
-- Понятно! Ну, будь!
И Владимир идет дальше. А топтун очаянно трет уши и вдруг, чтобы
согреться, бросается к мальчику из провинции, который сфотографировал
памятник Дзержинскому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164