— Ну...
— Тогда пойми. Моряк, конечно, тоже может провиниться. Но если его посадят на гауптвахту, он там стекла не бьет, а переживает свою вину. И так переживает, что потом уж всю жизнь стремится никогда не ошибаться, чтобы им гордились. А из тех, кто стекла бьет, только хулиганы выходят. Такого я и сыном своим считать не захочу. Довольно ты себя и меня позорил.
Дверь кладовой захлопнулась. Щелкнул засов. Последние слова Высотина поразили Сережу. Высотин давно стал для него отцом. Не было на свете человека, которого бы он любил больше, даже мать... Мать ведь была только женщиной. Упрямство, стремление отстоять свою свободу вызывало в нем желание прыгать, шуметь, бить в дверь кулаком. Но страх потерять любовь отца пересилил. Он готов был снова расплакаться...
Сережа почесал затылок. То, что он был посажен не в кладовку, а на гауптвахту, коренным образом меняло дело. Пожалуй, если в классе рассказать, что отец обращается с ним не как с мальчишкой, а как с будущим нахимовцем, то славы только прибавится.
Сережа удобнее уселся на мешок с картофелем. Ему захотелось пить и есть. «Не буду его просить...»—подумал он и решил мужественно переносить наказание и связанные с ним лишения. Однако он тут же опять пригорюнился. Вспомнилось ледяное поле, ветер, холодная вода. Снова ему стало страшно и жалко себя. Усталость давала себя знать. Все больше ныло ушибленное колено, болела голова, веки невольно слипались. Сережа подобрал под себя ноги, прислонился плечом к стене и, склонив голову, стал дремать.
...В это время Высотин разговаривал по телефону с секретарем дирекции судоверфи.
— Анна Ивановна была на собрании. Только что пришла Мария Андреевна и говорила с ней, кажется, вашу жену отпустили... Что с вашим сыном? — трещал женский голос.
Высотин положил трубку, задумался. «Да, нелегко быть отчимом...» Из коридора донесся длинный, резкий непрекращающийся звонок. Анна чуть душу богу не отдала, пока разобралась во всех перипетиях, о которых рассказала ей Мария. Но и теперь, хотя Анна уже знала, что все должно закончиться благополучно, она продолжала волноваться. Ей самой трудно было объяснить себе свою тревогу, но она чувствовала, что успокоится только тогда, когда увидит сына своими глазами, ощупает его, расцелует... Взбегая на крыльцо, Анна нервно шарила в сумочке рукой и, не сумев нащупать ключа, позвонила. Она не отрывала пальца от кнопки звонка, пока Высотин не открыл двери.
— Где Сережа, Андрей, что с ним?
— Сережа дома, жив, здоров, невредим, даже не оцарапан. Успокойся, Анна! — Высотин улыбался и хмурился одновременно. Он был рад приходу Анны, но в то же время в нем все нарастало предчувствие новой ссоры между ними.
Не снимая пальто, Анна прошла в столовую, заглянула в детскую, в кабинет, приоткрыла дверь на кухню.
— Где же он?
— Сережа в кладовке, — продолжая улыбаться и хмуриться, ответил Высотин.
— Как в кладовке?!—Анна бросилась к двери. Высотин, однако, стал у нее на пути.
— Что такое, Андрей? — ее лицо покраснело от удивления и гнева.
— Я серьезно наказал его, Анна, — спокойно сказал Высотин.
— Гм!.. — она запнулась только потому, что не смогла сразу отыскать достаточно злое слово, чтобы, заклеймить его бессердечие.
— Я спас его, а потом наказал, — повторил твердо и настойчиво Высотин. Он никогда не стал бы напоминать Анне о своей заслуге, но сейчас считал возможным пренебречь тактом и деликатностью, отстаивая свое решение. Анна склонила голову и прикусила губу.
— Это нужно для него и для нас, Анна. — Он взял ее за руку и слегка пожал. Пальцы ее нервно дрожали. Она секунду еще хмурилась. Потом высвободила руку и сказала без прежнего ожесточения, но упрямо:
— Все равно, пусти...
Высотин, помрачнев, отошел на шаг. Сел в кресло и закурил. Анна прошла к кладовке. Сережа, услышав шаги матери, бросил в кадушку надкусанный огурец и, на всякий случай, состроил плаксивую гримасу. Тут же, однако, устыдился и придал своему лицу выражение, которое считал суровым и мужественным, хотя, конечно, сидеть взаперти ему было невесело и он не прочь был уже освободиться, сыграв на материнской жалости.
Анна открыла дверь. Жалость к сыну, радость видеть его захлестнули ее. Она протянула руки: «Сережик мой!»
Сережа заколебался. Но все же ответил строго:
— Я посажен на «губу», мама.
Анне хотелось и плакать и смеяться. Серёжа взглянул на нее исподлобья и решился на компромисс.
— Но если ты попросишь за меня, мамочка...
— Нет уж, посажен по заслугам, так изволь отсидеть,— едва сдерживая улыбку, сказала Анна. С легким сердцем она заперла дверь и вышла в столовую. Высотин частично слышал, частично догадался о том,
что произошло в чулане. Отбросив папиросу, он обнял Анну.
— Я верю, Андрей, что ты Сереже — отец. И даже не потому, что ты его спас, а потому, что наказал.
Они помолчали. Продолжать разговор на эту тему было трудно. Анна вышла на кухню и отпустила бабушку Анфусю до понедельника, затем уложила Ниночку.
...Пробило девять, когда Высотины вместе пошли в кладовую прощать Сережу и брать с него всяческие твердые обещания. Однако Сережа крепко спал, свернувшись калачиком на мешке с картошкой.
Высотин наклонился, поднял сына на руки и почти торжественно понес его по коридору.
Андрей и Анна долго стояли в спальне около спящих детей. Наконец Высотин обнял жену за талию и ласково повел в столовую:
— Давай поужинаем.
В столовой, как и во всей квартире, было тихо и сонно. Лампа под шелковым абажуром, висящим над столом, бросала светлый круг на хрустальную, с лиловыми искорками в резьбе, пепельницу, на вазочку с бордовыми альпийскими фиалками. На оконных шторах лежал нежный золотистый блеск, а в стеклянной банке-аквариуме на подоконнике среди зеленых водорослей мелькали беспокойные серебряные тени.
— Сережина забава, а хорошо,— сказал Высотин, улыбаясь.
Айна крепко прижалась к мужу. Глубокое спокойствие и тихая радость наполнили ее сердце. Теперь они могли поговорить по-хорошему наедине о будущем своих детей, о своей любви и работе, зная, что каждое слово, взгляд и жест будут только подчеркивать и укреплять их духовную связь.
И тут зазвонил звонок: короткий, длинный, снова короткий, снова длинный, — кто-то озорничал в парадном. Высотин открыл дверь, и в квартиру ввалилась целая компания. Впереди Световы, Игорь с бутылкой шампанского, Татьяна с тортом в руках, за ними Кипарисов с Марией, Донцов с женой и какой-то совсем
юной, незнакомой Высотиву и смущенной донельзя, девушкой.
— Прости, что без приглашения. Но старые друзья решили поздравить с праздником и со спасением сына,— проговорил Светов.
...Компания составилась неожиданно в ресторане Дома офицеров флота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145