Есть какая-то неосознаваемая порой сила взаимного притяжения между людьми, сходными по характерам или по устремлениям. О Меркулове поговаривали, что он излишне требователен, непримирим. Его побаивались. Однако эти слухи не только не отталкивали Светова, но, наоборот, почему-то убеждали его в том, что начальник политотдела сумеет правильно оцепить мысли опального, как Светов сам себя называл, командира корабля. Спетом нуждался в поддержке, хотя бы для того, чтобы получить задание, в котором он мог бы по-настоящему проявить свои силы. «Ждешь поддержки, а получишь «фитиль», — подумал он и все же решился: «Была не была». Он поймал рукой несколько снежинок, почувствовал, как они растаяли на ладони. Затем Светов остановил такси и поехал в гавань. По слухам, начальник политотдела дневал и ночевал на флагманском корабле.
Светов не позволял себе колебаться в раз принятом решении. Поднявшись на «Морскую державу», он тотчас же направился к каюте Меркулова, постучался, распахнул дверь и, разочарованный, остановился на пороге. Меркулова в каюте не было, за его столом сидел заместитель начальника политотдела капитан 2 ранга
Порядов. Разочарование было так велико, что Светов даже забыл поздороваться. Порядов поднял голову.
— Проходите, Игорь Николаевич. Садитесь. Светов пожал протянутую ему руку и сел у стола.
— Как погода? — спросил безразлично Порядов.
— Снежок... — в тон ответил Светов.
Порядов не спросил, зачем пришел Светов, и тот, раздумывая, смотрел на Порядова. У заместителя начальника политотдела было выразительное лицо: высокий лоб, умные, чуть навыкате глаза, крупный нос. Только кожа, особенно на висках, отливала болезненной желтизной, как у людей, мало бывающих на свежем воздухе (явление исключительно редкое у моряков).
— Давненько не виделись, Викентий Захарович. Про «Дерзновенный» вы словно забыли, — сказал Светов. Он не мог долго сидеть молча.
— Дела... — неопределенно заметил Порядов. — Вот срочно готовлю материалы о пропагандистах для начальника.
— А сам он где же?
— Должен прийти. — Взгляд Порядова скользнул по какой-то бумажке. — Вы извините меня, минут через пять — десять закончу. Потолкуем.
Светов кивнул головой, хотя, собственно, с Порядо-вым толковать ему было не о чем. Порядов принадлежал к той теперь уже незначительной категории политработников, которые на флоте не проходили службы с азов и не чувствовали себя специалистами военно-морского дела. Он превосходно разбирался в партийном хозяйстве, во всем, что имело отношение к пропаганде и агитации, — лекциям, докладам, беседам, стенным и радиогазетам... Порядов умел согласовывать свою деятельность с общими указаниями штаба так, чтобы партийная работа не отрывалась от задач боевой подготовки. И за все это вместе взятое его по заслугам ценили. И все же, пребывая на корабле, он старательно очерчивал узкий круг вопросов, по которым разрешал себе иметь самостоятельное мнение. И если, например, на первых порах Светов высказывал Порядову смелое суждение, касавшееся использования корабельных механизмов или планов боевой
учебы, то тот, не споря, но и не поддерживая, только делал пометки в своей записной книжке для доклада начальнику штаба или командующему.
Словом, для разговора, с которым пришел Светов, Порядов не подходил. Светову стало скучно. Надоело смотреть на склоненную голову Порядова. «Контора пишет...», — подумал он с досадой.
Порядов дописал последнюю строчку доклада. Захлопнул папку, сказал Светову:
— Я вас слушаю.
— А начальник когда придет?
— Жду с минуты на минуту. Но, может быть, и я смогу решить? Если надо организовать на «Дерзновенном» лекцию или доклад...
— Вот, вот...,— перебил Светов, — вы думаете, что в политотдел только и можно прийти по поводу лекции или доклада. Как будто у нас здесь не флотский политический орган, а департамент культуры и просвещения.
Порядов досадливо поморщился. Перебирая лежащие на столе бумаги, приводя их в порядок, озабоченно спросил:
— Ну, что у вас случилось? Докладывайте! — Он был убежден, что только важное происшествие на корабле могло толкнуть командира «Дерзновенного» на разговор в таком тоне.
— А если все в порядке?
Порядов удивленно поглядел на Светова, хотел было рассердиться, но в это время зазвонил телефон и он взял трубку.
— Да, готово, товарищ начальник!.. Когда?..
— Прошу на секунду трубку, — тихо сказал Светов. Порядов невозмутимо, будто не слышал просьбы
Светова, продолжал разговор. Затем закончил: — С вами хочет говорить командир «Дерзновенного».
Светов взял трубку, попросил Меркулова о личной встрече.
— До утра терпит? — донесся до него голос начальника политотдела.
— Терпит, товарищ капитан первого ранга.
— Значит, завтра...
Светов повернулся к Порядову. Поблагодарил, попрощался и, уже уходя, в дверях, добавил:
— Извините, что отвлек вас от дела, и за скверный характер тоже. А на «Дерзновенный» приглашаю, хозяин я лучше, чем гость.
Порядов осуждающе посмотрел ему вслед. «Колючий человек. С чем это он рвется к Меркулову?» У самого Порядова отношения с начальником политотдела складывались как нельзя хуже.
Негромкое дребезжание звонка разбудило Высотина. Еще сонный, он пошарил по тумбочке и, найдя будильник, в звонок которого была подложена вата, поднес его к лицу. Светящиеся зеленоватым светом стрелки показывали шесть часов утра. Пора вставать! «Морская держава» стояла на рейде, и Высотину нужно было поспеть на рейсовый катер, прибывающий к кораблю до подъема флага. Это требование о явке на службу к началу корабельных работ и занятий касалось всех без исключения офицеров, отпущенных на берег.
Высотин, оберегая сон Анны, тихо встал с постели. В спальне было тепло и сумрачно. Поздний зимний рассвет еще и не брезжил. Из детской комнаты, дверь в которую была приоткрыта, донесся слабый крик. Высотин вошел в детскую, освещенную лампой-ночником, поднял упавшую с сережиной кровати подушку и подложил ее под голову разметавшегося во сне мальчика. Ниночка в своей кроватке, задернутой кружевным по-.логом, лежала с закрытыми глазами, но уже ворочалась, морщась и посапывая, готовая разразиться плачем. Ее постелька была мокрой. Высотин снял с радиатора парового отопления приготовленную с вечера Анной свежую фланелевую простынку, одной рукой приподнял дочь, а другой быстро поменял мокрую простынку на сухую и теплую.
Ниночка успокоилась. Он постоял еще немного, покачивая ее кроватку, испытывая странно нежные и добрые, до сих пор не изведанные им, чувства.
Дочь была его кровной частицей, каким-то особым выражением его самого. С каждым днем он все больше и больше привязывался к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145