.. Ему неожиданно пришла в голову мысль: — «В книге ратую за новое, а в соединении позволяю не давать ему ходу?»
— Одно мне неясно,— сказал Серов. — Вот вы, Алеша, говорите, что преодолеть горный перевал из Безымянной бухты было не так уж тяжело, а сами едва не погибли. Как же так случилось?
— Горный перевал тут ни при чем, — ответил Канчук,— это я переоценил свои силы, не нужно было на обледенелую скалу лезть... но врачи говорят, я скоро танцевать буду...
В коридоре показалась сестра, разыскивавшая Серова.
— Ну как вам не стыдно, товарищ адмирал, пожалуйте-ка в палату, в постель.
Серов, поднимаясь, шутливо подмигнул Канчуку:
— Вот видите, какой же я здесь командующий...
Наконец, Серова выписали из госпиталя. За ним пришла машина, но ему вовсе не хотелось пользоваться ею, отгораживаться от солнечного дня и городского шума. Он медленно шел по тротуару среди прохожих, и рядом по мостовой катился его черный зис. Серов чувствовал себя отлично, казалось, с каждым глотком свежего воздуха прибывают силы. Он поглядывал с интересом по сторонам, словно впервые видел город, беспричинно улыбался прохожим. «Да, это не то, что прогулки в унылом госпитальном дворе под наблюдением врача... Сейчас бы да в океан». Серов с удовольствием отвечал на приветствия офицеров. Каждое лицо каза-
лось ему знакомым, и то, что он не знал или не помнил ни имен, ни фамилий попадавшихся ему навстречу людей, не имело никакого значения.
— Ба, Андрей Константинович, — вдруг громко произнес Серов, — что это вы со своей вышки никого не замечаете?
Высотин, задумчиво шагавший по направлению к гавани, оглянулся на голос, увидел Серова, удивился, козырнул, затем обрадованно пожал протянутую командующим руку.
— Как я вас ждал! — невольно вырвалось у Высотин а.
Серов весело сказал:
— Что это с вами, Андрей Константинович, то вовсе не заметили меня, то как влюбленный разговариваете?
— Простите, товарищ адмирал... — Высотин смутился.
— За что же тут прощать... Я доволен, — он посмотрел на Высотина внимательно. — Есть неотложное дело?
— Да, но...
— Никаких «по». Знаете, как я по делам соскучился!— он махнул рукой шоферу.
Высотин, кажется, и оглянуться не успел, как зис примчал их к дому командующего. И вот уже он сидит в кабинете Серова, а сам хозяин ходит вдоль книжных шкафов и ласково проводит пальцами по корешкам книг. По этим старым друзьям он тоже соскучился. Щурясь от бьющего в окно солнечного света, Серов садится за стол, достает коробку с папиросами, закуривает, дым расползается по пронизанному пылью солнечному столбу.
— Ну-с, Андрей Константинович, выкладывайте. Казалось бы, Высотин был подготовлен к разговору.
Уже на совещании, а пуще того, после ночной беседы со Световым, он уверился в том, что и Панкратов, и Меркулов неверно оценили выступления Светова, и дал себе слово во что бы то ни стало восстановить истину. Нельзя было допустить, чтобы командир корабля пострадал за то, что проявил добрую инициативу. Никакими высшими соображениями не оправдать несправедливости. Высотин давно и хорошо знал Серова и верил, что командующий поймет и поддержит его. И все-таки заговорить сейчас о световском деле было не так-то
легко и просто. Бывает, увидишь одну песчинку и задумаешься о пустыне, схватишься за обрывок нити — размотаешь клубок. Проклятая фраза: «Первая колонна марширует, вторая колонна марширует...» — не выходила из памяти. Только вчера Высотин перелистал планы боевой подготовки, отчеты о стрельбах, аварийных и других ученьях за три года и убедился, что каждый новый год почти ничем не отличается от предыдущего. «Почти» заключалось в том, что оценки результатов становились понемногу выше, но условия, в которых эти результаты достигались, оставались теми же. Это открытие поразило Высотина. «Как же я до сих пор ничего не замечал?» Он долго и мучительно раздумывал, прежде чем пришел к выводу, который встревожил его до глубины души: да, была какая-то слепая сила инерции, и он сам подчинялся этой силе... Теперь нельзя уже было говорить командующему просто о Све-тове, надо было сказать о консерватизме, который пронизывал многие звенья боевой учебы. А это значило обвинить самого Серова. Высотин задумался.
— Что же вы молчите? — спросил Серов.
— Я начну с одного похода «Дерзновенного» к Скалистому,— решился Высотин. — Не знаю, слышали ли вы о нем?
— Начинайте! — Серов откинулся в кресле. Он не стал признаваться в том, что услышит об этом уже в третий раз, хорошо зная, что одно и то же событие освещается по-разному в зависимости от точки зрения рассказчика.
Высотин заговорил горячо, волнуясь. И чем дольше слушал командующий, тем отчетливей стучала в его мозгу мысль, впервые возникшая во время беседы с Канчуком: «В книге ратую за новое, а повседневно позволяю его глушить».
Высотин рассказал о совещании, о мысли Светова создать экспериментальный корабль и остановился. Трудно было переходить к обобщениям, но Серов сам ему помог.
— А не находите ли вы, Андрей Константинович, что последнее учение выглядит уже несколько устаревшим?.. — спросил он.
Тут Высотин и выложил начистоту все, что накопилось у него на душе.
Строгие прямые морщинки рассекли лоб Серова. Он машинально постукивал мундштуком папиросы по крышке коробки, пока не стал сыпаться табак. Потом поднялся и сказал:
— Спасибо за откровенность, Андрей Константинович. Теперь вот что. Передайте начальнику штаба: завтра к 9.00 подготовить катер. Побываю на кораблях. Пройду к Скалистому, посмотрю на месте. Да... — Серов на мгновение задумался. — Доложите Панкратову, что вы идете со мной.
Минула неделя с тех пор, как Серов и Высотин покинули Белые Скалы. Никаких распоряжений от командующего не поступало. В штабе шла обычная размеренная жизнь. В каютах «Морской державы» шуршали военно-морские карты и листы пергаментно-желтой кальки, стучали в канцелярии пишущие машинки, за которыми сидели наголо остриженные матросы-писари, из'секретной части доносился запах расплавленного сургуча и клея, хлопали двери, дробно стучали каблуки на трапах. И все-таки по особо озабоченным лицам флагманских специалистов, подчеркнутой деловитости политработников можно было судить, что все они ждут какой-то проверки и стремятся ликвидировать все свои вольные и невольные грехи.
Недаром же командующий переходит с корабля на корабль. Никто не сомневался в том, что Серов хочет сам разобраться во всем, что происходило за время его болезни, и оцепить все заново строго, а может быть, и придирчиво.
Меркулов нервничал и ничего не мог с собой поделать. У него ведь были в свое время сомнения по поводу панкратовского плана. Сомнения эти теперь поднимались вновь, и ему трудно было их заглушить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
— Одно мне неясно,— сказал Серов. — Вот вы, Алеша, говорите, что преодолеть горный перевал из Безымянной бухты было не так уж тяжело, а сами едва не погибли. Как же так случилось?
— Горный перевал тут ни при чем, — ответил Канчук,— это я переоценил свои силы, не нужно было на обледенелую скалу лезть... но врачи говорят, я скоро танцевать буду...
В коридоре показалась сестра, разыскивавшая Серова.
— Ну как вам не стыдно, товарищ адмирал, пожалуйте-ка в палату, в постель.
Серов, поднимаясь, шутливо подмигнул Канчуку:
— Вот видите, какой же я здесь командующий...
Наконец, Серова выписали из госпиталя. За ним пришла машина, но ему вовсе не хотелось пользоваться ею, отгораживаться от солнечного дня и городского шума. Он медленно шел по тротуару среди прохожих, и рядом по мостовой катился его черный зис. Серов чувствовал себя отлично, казалось, с каждым глотком свежего воздуха прибывают силы. Он поглядывал с интересом по сторонам, словно впервые видел город, беспричинно улыбался прохожим. «Да, это не то, что прогулки в унылом госпитальном дворе под наблюдением врача... Сейчас бы да в океан». Серов с удовольствием отвечал на приветствия офицеров. Каждое лицо каза-
лось ему знакомым, и то, что он не знал или не помнил ни имен, ни фамилий попадавшихся ему навстречу людей, не имело никакого значения.
— Ба, Андрей Константинович, — вдруг громко произнес Серов, — что это вы со своей вышки никого не замечаете?
Высотин, задумчиво шагавший по направлению к гавани, оглянулся на голос, увидел Серова, удивился, козырнул, затем обрадованно пожал протянутую командующим руку.
— Как я вас ждал! — невольно вырвалось у Высотин а.
Серов весело сказал:
— Что это с вами, Андрей Константинович, то вовсе не заметили меня, то как влюбленный разговариваете?
— Простите, товарищ адмирал... — Высотин смутился.
— За что же тут прощать... Я доволен, — он посмотрел на Высотина внимательно. — Есть неотложное дело?
— Да, но...
— Никаких «по». Знаете, как я по делам соскучился!— он махнул рукой шоферу.
Высотин, кажется, и оглянуться не успел, как зис примчал их к дому командующего. И вот уже он сидит в кабинете Серова, а сам хозяин ходит вдоль книжных шкафов и ласково проводит пальцами по корешкам книг. По этим старым друзьям он тоже соскучился. Щурясь от бьющего в окно солнечного света, Серов садится за стол, достает коробку с папиросами, закуривает, дым расползается по пронизанному пылью солнечному столбу.
— Ну-с, Андрей Константинович, выкладывайте. Казалось бы, Высотин был подготовлен к разговору.
Уже на совещании, а пуще того, после ночной беседы со Световым, он уверился в том, что и Панкратов, и Меркулов неверно оценили выступления Светова, и дал себе слово во что бы то ни стало восстановить истину. Нельзя было допустить, чтобы командир корабля пострадал за то, что проявил добрую инициативу. Никакими высшими соображениями не оправдать несправедливости. Высотин давно и хорошо знал Серова и верил, что командующий поймет и поддержит его. И все-таки заговорить сейчас о световском деле было не так-то
легко и просто. Бывает, увидишь одну песчинку и задумаешься о пустыне, схватишься за обрывок нити — размотаешь клубок. Проклятая фраза: «Первая колонна марширует, вторая колонна марширует...» — не выходила из памяти. Только вчера Высотин перелистал планы боевой подготовки, отчеты о стрельбах, аварийных и других ученьях за три года и убедился, что каждый новый год почти ничем не отличается от предыдущего. «Почти» заключалось в том, что оценки результатов становились понемногу выше, но условия, в которых эти результаты достигались, оставались теми же. Это открытие поразило Высотина. «Как же я до сих пор ничего не замечал?» Он долго и мучительно раздумывал, прежде чем пришел к выводу, который встревожил его до глубины души: да, была какая-то слепая сила инерции, и он сам подчинялся этой силе... Теперь нельзя уже было говорить командующему просто о Све-тове, надо было сказать о консерватизме, который пронизывал многие звенья боевой учебы. А это значило обвинить самого Серова. Высотин задумался.
— Что же вы молчите? — спросил Серов.
— Я начну с одного похода «Дерзновенного» к Скалистому,— решился Высотин. — Не знаю, слышали ли вы о нем?
— Начинайте! — Серов откинулся в кресле. Он не стал признаваться в том, что услышит об этом уже в третий раз, хорошо зная, что одно и то же событие освещается по-разному в зависимости от точки зрения рассказчика.
Высотин заговорил горячо, волнуясь. И чем дольше слушал командующий, тем отчетливей стучала в его мозгу мысль, впервые возникшая во время беседы с Канчуком: «В книге ратую за новое, а повседневно позволяю его глушить».
Высотин рассказал о совещании, о мысли Светова создать экспериментальный корабль и остановился. Трудно было переходить к обобщениям, но Серов сам ему помог.
— А не находите ли вы, Андрей Константинович, что последнее учение выглядит уже несколько устаревшим?.. — спросил он.
Тут Высотин и выложил начистоту все, что накопилось у него на душе.
Строгие прямые морщинки рассекли лоб Серова. Он машинально постукивал мундштуком папиросы по крышке коробки, пока не стал сыпаться табак. Потом поднялся и сказал:
— Спасибо за откровенность, Андрей Константинович. Теперь вот что. Передайте начальнику штаба: завтра к 9.00 подготовить катер. Побываю на кораблях. Пройду к Скалистому, посмотрю на месте. Да... — Серов на мгновение задумался. — Доложите Панкратову, что вы идете со мной.
Минула неделя с тех пор, как Серов и Высотин покинули Белые Скалы. Никаких распоряжений от командующего не поступало. В штабе шла обычная размеренная жизнь. В каютах «Морской державы» шуршали военно-морские карты и листы пергаментно-желтой кальки, стучали в канцелярии пишущие машинки, за которыми сидели наголо остриженные матросы-писари, из'секретной части доносился запах расплавленного сургуча и клея, хлопали двери, дробно стучали каблуки на трапах. И все-таки по особо озабоченным лицам флагманских специалистов, подчеркнутой деловитости политработников можно было судить, что все они ждут какой-то проверки и стремятся ликвидировать все свои вольные и невольные грехи.
Недаром же командующий переходит с корабля на корабль. Никто не сомневался в том, что Серов хочет сам разобраться во всем, что происходило за время его болезни, и оцепить все заново строго, а может быть, и придирчиво.
Меркулов нервничал и ничего не мог с собой поделать. У него ведь были в свое время сомнения по поводу панкратовского плана. Сомнения эти теперь поднимались вновь, и ему трудно было их заглушить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145