Ему не нужно было просить прощения, оно подразумевалось само собой. Она восприняла его приход, как воспринимают приход мужа после долгой разлуки, и, значит, он мог и должен был вести себя как муж. Они пили чай. Потом Кипарисов встал, нежно обнял Марию, заглянул ей в глаза и погасил свет.
...Мария проснулась задолго до рассвета. Протянула руку, включила ночник, взглянула на часы — еще не было шести. Она посмотрела немного смущенно на спавшего рядом Кипарисова и улыбнулась. Ей хотелось провести рукой по его щеке, по разметавшимся по подушке волосам, но она удержала себя и тихонько поднялась. «Хорошо, что ом еще спит». Ей было бы стыдно одеваться при нем. Мария была переполнена счастьем. Надев платье, она бесшумно вышла на кухню, умылась, разожгла примус и стала готовить завтрак. «Ему ведь к семи ноль-ноль». Она с удовольствием произнесла про себя это чисто военное «ноль-ноль».
Марии хотелось, чтобы завтрак вышел сегодня особенно вкусным, праздничным. Она достала из кухонного стола все свои запасы. Салат с крабами, яйца под майонезом, оладьи с вареньем—все это, кажется, он любил. Она возилась с приготовлением всех этих блюд с упоением, как заправская домашняя хозяйка, хотя более пяти лет, после смерти дочери, ограничивалась по
утрам чаем с бутербродами, а обедала и ужинала в заводской столовой.Мария не думала и не хотела сейчас думать о том, как сложится их семейная жизнь, как не хотела ничего, что шло бы от рассудка, что подчиняло бы ему душевные стремления. Но она инстинктивно наслаждалась своими хозяйственными заботами именно потому, что каждая мелочь в них символизировала для нее рождение нового семейного быта, каждая мелочь как бы говорила: «С одиночеством кончено».
Пока Мария хлопотала на кухне, проснулся и Кипарисов. Зажег свет и стал быстро одеваться. Ему нужно было попасть на корабль к подъему флага. «Державный» должен был пополнить запасы топлива, воды и продовольствия и уйти в отдаленную бухту Казацкую, куда стягивались боевые силы соединения.
Вчера, когда «Державный» вернулся из бухты Соколиной в Белые Скалы, Кипарисова вызвал к себе начальник штаба. Коротко расспросив его о последнем походе, Панкратов веско сказал:
— Довольно вам, Ипполит Аркадьевич, ходить в старпомах, пора и самому командовать кораблем. Зайдите-ка к инструктору по кадрам.Панкратов не назвал корабля, на который предполагалось назначить Кипарисова, по он сам уже догадался: это мог быть только эсминец «Гордый», командир которого, как говорит, сидел на чемоданах.
Кадровик, капитан 3 ранга, человек весьма приятный и обходительный, дружески расспросил Кипарисова о здоровье, о жизни вообще, а затем предложил «освежить» личное дело.
Кипарисов тут же, в его каюте, сел за стол и принялся писать. Закончив краткое изложение своей биографии, он пододвинул анкету. Проглядывая ее, он наткнулся на параграф, который до сих пор был ему безразличен, но сегодня навел на размышления. «Женат я или нет», — подумал он, представил мысленно Марию, и ему не захотелось писать «холост».
Не раз он мечтал о том, что явится к ней, когда ему дастся большая победа, когда он станет командиром корабля. Теперь это сбывалось. Мария была единственным человеком, с которым он мог бы поделиться своей
радостью. Она одна, и никто другой. Его все больше тянуло к ней. «Она — моя судьба, — сказал он сам себе. — Пойду к ней сегодня же и выясню все до конца. Тогда и напишу в анкете—женат или не женат».
Сославшись на неотложные корабельные дела и пообещав инструктору по кадрам на другой день оформить все бумаги, Кипарисов, побывав на «Державном» и спросив разрешения у Николаева, сошел на берег.
Прежде чем отправиться к Марии, он не утерпел и завернул к пирсу, где стоял эсминец «Гордый». Любовно оглядывал его Кипарисов. Корабль был более поздней постройки, чем «Державный», и, значит, совершенней его. «Мой корабль», — думал Кипарисов, и слова эти звучали в нем, как песня. Он не заметил, как спустились сумерки.
Все мысли и чувства Кипарисов делил между «Гордым» и Марией. О «Гордом» он думал и сейчас. Утром Мария, после того как все решилось легко и просто, сразу отодвинулась на второй план. Однако, одеваясь, Кипарисов поглядывал то на выцветшие обои на стенах, то на трещины на пожелтевшем потолке, то на старую непрезентабельную мебель и морщился. «Мария притерпелась, видно, но это не квартира для меня. Быт надо перестраивать, чтобы он соответствовал новому положению».
Пока Кипарисов приводил себя в порядок, а Мария накрывала на стол, они почти не разговаривали. Ей трудно было найти верный тон, соответствующий ее духовному состоянию, а его мысли были отвлечены, и то, что она заботливо хозяйничала, смущенно и любовно поглядывая па пего, не вызывало в Кипарисове никаких особых чувств, принималось им как нечто естественное и должное.
Уже за чаем, откинувшись на спинку стула и закурив папиросу, Кипарисов сказал:
— Я думаю, пока о наших новых отношениях мы никому говорить не будем.
Мария удивленно вскинула глаза. Конечно, и она не собиралась кричать об их любви на всех перекрестках. Но почему нужно скрывать свое счастье?
Кипарисов выпустил облако дыма, провел в воздухе рукой, развеивая его.
— Пойми меня правильно. То, что мы снова близки, люди могут истолковать... даже твои соседи...
— То есть как? — Мария вспыхнула.
Кипарисов ласково и чуточку небрежно провел рукой по ее плечу.
— Да ты не волнуйся. Мы с тобой, конечно, понимаем, что все решает любовь. Но для людей я хотел бы другого. Квартиру на берегу мне давно предлагали. Мы отпразднуем свадьбу с блеском (ее ведь у нас никогда не было). Я надеюсь, сам командующий не откажется прийти. Поняла?
Мария опустила голову. Конечно, и ей была бы приятна такая свадьба. И ей хотелось бы явиться перед друзьями нарядной, счастливой, торжествующей. И ей было бы особенно приятно присутствие Серова, которому она искренне симпатизировала и который, как ей казалось, по-отечески любовно относился к ней. Но в то же время в том, как говорил Кипарисов о их сближении, было что-то оскорбительно-расчетливое, от чего тускнели ее светлые чувства.
— Почему ты молчишь? Право, излишняя скромность скоро уже будет тебе не к лицу. — Кипарисов скептически оглядел комнату и добавил: — Это же, прости, у тебя не квартира, а конура...
«Он, кажется, разговаривает со мной, как в старых романах какой-нибудь граф, женившийся па бедной мещанке», — мелькнула у Марии мысль, которую она с трудом подавила в себе.
— Не понимаю, почему ты придаешь всякой мишуре такое значение? — сказала она.
— Милая моя, какая же это мишура? Командир корабля и его жена должны сразу занять то место в обществе, какое им положено. И никто не должен подумать, что их связь может быть ошибкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
...Мария проснулась задолго до рассвета. Протянула руку, включила ночник, взглянула на часы — еще не было шести. Она посмотрела немного смущенно на спавшего рядом Кипарисова и улыбнулась. Ей хотелось провести рукой по его щеке, по разметавшимся по подушке волосам, но она удержала себя и тихонько поднялась. «Хорошо, что ом еще спит». Ей было бы стыдно одеваться при нем. Мария была переполнена счастьем. Надев платье, она бесшумно вышла на кухню, умылась, разожгла примус и стала готовить завтрак. «Ему ведь к семи ноль-ноль». Она с удовольствием произнесла про себя это чисто военное «ноль-ноль».
Марии хотелось, чтобы завтрак вышел сегодня особенно вкусным, праздничным. Она достала из кухонного стола все свои запасы. Салат с крабами, яйца под майонезом, оладьи с вареньем—все это, кажется, он любил. Она возилась с приготовлением всех этих блюд с упоением, как заправская домашняя хозяйка, хотя более пяти лет, после смерти дочери, ограничивалась по
утрам чаем с бутербродами, а обедала и ужинала в заводской столовой.Мария не думала и не хотела сейчас думать о том, как сложится их семейная жизнь, как не хотела ничего, что шло бы от рассудка, что подчиняло бы ему душевные стремления. Но она инстинктивно наслаждалась своими хозяйственными заботами именно потому, что каждая мелочь в них символизировала для нее рождение нового семейного быта, каждая мелочь как бы говорила: «С одиночеством кончено».
Пока Мария хлопотала на кухне, проснулся и Кипарисов. Зажег свет и стал быстро одеваться. Ему нужно было попасть на корабль к подъему флага. «Державный» должен был пополнить запасы топлива, воды и продовольствия и уйти в отдаленную бухту Казацкую, куда стягивались боевые силы соединения.
Вчера, когда «Державный» вернулся из бухты Соколиной в Белые Скалы, Кипарисова вызвал к себе начальник штаба. Коротко расспросив его о последнем походе, Панкратов веско сказал:
— Довольно вам, Ипполит Аркадьевич, ходить в старпомах, пора и самому командовать кораблем. Зайдите-ка к инструктору по кадрам.Панкратов не назвал корабля, на который предполагалось назначить Кипарисова, по он сам уже догадался: это мог быть только эсминец «Гордый», командир которого, как говорит, сидел на чемоданах.
Кадровик, капитан 3 ранга, человек весьма приятный и обходительный, дружески расспросил Кипарисова о здоровье, о жизни вообще, а затем предложил «освежить» личное дело.
Кипарисов тут же, в его каюте, сел за стол и принялся писать. Закончив краткое изложение своей биографии, он пододвинул анкету. Проглядывая ее, он наткнулся на параграф, который до сих пор был ему безразличен, но сегодня навел на размышления. «Женат я или нет», — подумал он, представил мысленно Марию, и ему не захотелось писать «холост».
Не раз он мечтал о том, что явится к ней, когда ему дастся большая победа, когда он станет командиром корабля. Теперь это сбывалось. Мария была единственным человеком, с которым он мог бы поделиться своей
радостью. Она одна, и никто другой. Его все больше тянуло к ней. «Она — моя судьба, — сказал он сам себе. — Пойду к ней сегодня же и выясню все до конца. Тогда и напишу в анкете—женат или не женат».
Сославшись на неотложные корабельные дела и пообещав инструктору по кадрам на другой день оформить все бумаги, Кипарисов, побывав на «Державном» и спросив разрешения у Николаева, сошел на берег.
Прежде чем отправиться к Марии, он не утерпел и завернул к пирсу, где стоял эсминец «Гордый». Любовно оглядывал его Кипарисов. Корабль был более поздней постройки, чем «Державный», и, значит, совершенней его. «Мой корабль», — думал Кипарисов, и слова эти звучали в нем, как песня. Он не заметил, как спустились сумерки.
Все мысли и чувства Кипарисов делил между «Гордым» и Марией. О «Гордом» он думал и сейчас. Утром Мария, после того как все решилось легко и просто, сразу отодвинулась на второй план. Однако, одеваясь, Кипарисов поглядывал то на выцветшие обои на стенах, то на трещины на пожелтевшем потолке, то на старую непрезентабельную мебель и морщился. «Мария притерпелась, видно, но это не квартира для меня. Быт надо перестраивать, чтобы он соответствовал новому положению».
Пока Кипарисов приводил себя в порядок, а Мария накрывала на стол, они почти не разговаривали. Ей трудно было найти верный тон, соответствующий ее духовному состоянию, а его мысли были отвлечены, и то, что она заботливо хозяйничала, смущенно и любовно поглядывая па пего, не вызывало в Кипарисове никаких особых чувств, принималось им как нечто естественное и должное.
Уже за чаем, откинувшись на спинку стула и закурив папиросу, Кипарисов сказал:
— Я думаю, пока о наших новых отношениях мы никому говорить не будем.
Мария удивленно вскинула глаза. Конечно, и она не собиралась кричать об их любви на всех перекрестках. Но почему нужно скрывать свое счастье?
Кипарисов выпустил облако дыма, провел в воздухе рукой, развеивая его.
— Пойми меня правильно. То, что мы снова близки, люди могут истолковать... даже твои соседи...
— То есть как? — Мария вспыхнула.
Кипарисов ласково и чуточку небрежно провел рукой по ее плечу.
— Да ты не волнуйся. Мы с тобой, конечно, понимаем, что все решает любовь. Но для людей я хотел бы другого. Квартиру на берегу мне давно предлагали. Мы отпразднуем свадьбу с блеском (ее ведь у нас никогда не было). Я надеюсь, сам командующий не откажется прийти. Поняла?
Мария опустила голову. Конечно, и ей была бы приятна такая свадьба. И ей хотелось бы явиться перед друзьями нарядной, счастливой, торжествующей. И ей было бы особенно приятно присутствие Серова, которому она искренне симпатизировала и который, как ей казалось, по-отечески любовно относился к ней. Но в то же время в том, как говорил Кипарисов о их сближении, было что-то оскорбительно-расчетливое, от чего тускнели ее светлые чувства.
— Почему ты молчишь? Право, излишняя скромность скоро уже будет тебе не к лицу. — Кипарисов скептически оглядел комнату и добавил: — Это же, прости, у тебя не квартира, а конура...
«Он, кажется, разговаривает со мной, как в старых романах какой-нибудь граф, женившийся па бедной мещанке», — мелькнула у Марии мысль, которую она с трудом подавила в себе.
— Не понимаю, почему ты придаешь всякой мишуре такое значение? — сказала она.
— Милая моя, какая же это мишура? Командир корабля и его жена должны сразу занять то место в обществе, какое им положено. И никто не должен подумать, что их связь может быть ошибкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145