.. Старшина у него ногу сломал. Начальнику штаба Светов нагрубил... Да... — командующий покачал головой.
— Я Светова мало знаю. Жаль, если в нем ошибся,— хмуро ответил Меркулов.
Вернувшись с «Дерзновенного» на «Морскую державу», Донцов прилег на койку у себя в каюте и тотчас же заснул. Молодость — молодостью, выносливость — выносливостью, а все-таки усталость берет свое. Думал подремать часок-другой, а очнулся глубокой ночью. Спать больше не хотелось. Донцов закурил. Папироса не доставила ему удовольствия: курить в полной темноте, когда не видишь дыма, даже неприятно. Он поднялся и включил свет настольной лампы. Уселся в кресло и задумался. Со дня на день его может потребовать к себе начальник политотдела. Что же скажет он Меркулову?
«Выводы, которые вы сделаете, должны быть такими, чтобы вы могли поручиться за их правильность головой, лейтенант». Эти слова Меркулова до сих пор звучали в ушах Донцова. И он не хотел ударить лицом в грязь.
Большую часть времени Донцов провел на «Державном» и «Дерзновенном». Очень по-разному шла служба на этих кораблях. И Донцову казалось, что он как бы улавливает дна противоположных направления в боевой подготовке всего соединения. Но какие это были направления, как к ним следовало отнестись, ясно до конца еще не было. Верней, выводы, которые сами собой напрашивались, не вязались как с тем, что он раньше знал об этих кораблях, так и с тем, что он слышал о них теперь в штабе и политотделе. Одним словом, выводы казались нелепыми. Это не давало Донцову покоя, а времени, чтобы хорошенько разобраться в своих мыслях, до сих пор не было.
В каюте жарко, но палуба приятно холодит босые ступни. Хорошо думается ночью. Донцов взял из подставки карандаш и, машинально вычерчивая на лежащей перед ним белой бумаге домик с трубой и дымом, какие любят рисовать дети, стал припоминать все по порядку.
...Получив задание Меркулова ознакомиться с комсомольской работой в соединении, Донцов, естественно, решил пойти прежде всего на «Державный».
Перед тем как отправиться на корабль, Донцов зашел к Высотину. Бывший командир сказал ему: «Смотрите, Донцов, только не стройте иллюзий и не поддавайтесь разочарованию. Старых ваших друзей вы не встретите, но сумейте увидеть в новых людях наш боевой дух».
— Я все понимаю, Андрей Константинович, — ответил Донцов. Ему тогда стало немного грустно. Он переписывался с Ташыбаевым и Зеленцовым. Первый уже переходил на второй курс училища имени Дзержинского в Ленинграде, второй поступил в сельскохозяйственный институт в Саратове, Стебелев (и от него было письмо) работал на строительстве новой электростанции в Сибири, боцман обучает молодежь морской практике в нахимовском училище, Петров учится в консерватории в Москве, Плакуша — в медицинской академии, Озеров— в академии имени Ленина, Гаранин служит под начальством Золотова, командует боевой частью крейсера на Черном море...
Да, все это так. И все-таки разочарования Донцов не боялся. Чувство у него было такое, как бывает у человека, когда он возвращается через много лет в дом, где провел свое детство и отрочество. Пусть в этом доме живут теперь другие, незнакомые ему люди, пусть даже они встретят его равнодушно, так или иначе ему дорога каждая вещь, к которой он когда-то прикасался, и сам воздух родного дома по-особенному приятен.
Предчувствие не обмануло Донцова. Первые два дня на «Державном» он находился почти в восторженном состоянии. Спускался в машинное отделение, чтобы подышать воздухом, пропитанным машинным маслом, ощупывал руками койку, на которой спал когда-то. Каждая мелочь вызывала воспоминание о друзьях, спорах, боевых походах. И каждый матрос был дорог ему уже тем, что это был матрос с «Державного». Старые знакомые встретили его тепло: штурман Российский пригласил поселиться в его каюте, Махотин по своей охоте подробно рассказывал об усовершенствованиях в машинной части корабля, ' даже Кипарисов торжественно поздравил Донцова с офицерским званием, вспом-
нил о былых шлюпочных гонках и сказал: «Да, теперь у нас уже нет такого гребца, как вы»...
Во время первого обеда в кают-компании сам командир корабля Николаев, представляя его офицерам, сказал:
— Лейтенант Донцов пришел к нам как представитель политотдела, но мы принимаем его также и как нашего сослуживца. Он из тех людей, кто впервые добился того, что «Державный» стал отличным кораблем, из тех, кто впервые в соединении стал отстаивать наш принцип: каждый матрос может стать отличником при соответствующих условиях.
Последняя фраза показалась Донцову несколько странной, но, впрочем, особого внимания на нее он не обратил.В кают-компании царил тот дружеский, непринужденный тон, когда каждый, кто попадал в нее, чувствовал себя членом большой и ладной семьи.
Николаев держался со всеми за столом одинаково ровно, весело и обходительно. И эта обходительность и веселость стали как бы законом для всех. О службе офицеры не разговаривали. Введено даже было правило: за служебный разговор — штраф.
Спокойствие, уверенность, добродушие и веселость — это был стиль кают-компании «Державного», стиль, принятый и как бы негласно утвержденный. Ему следовали все—одни в силу того, что он совпадал со свойствами их характеров, другие, особенно молодежь, из подражания, третьи просто, чтобы не казаться белыми воронами. Такой стиль (тот или иной) бывает на каждом корабле. По нему порой можно довольно верно судить как о его командире, так и о положении дел.
Стиль кают-компании «Державного» Донцову понравился, как нравилось ему поначалу все на родном корабле.И все же скоро пришли сомнения. Они зародились, пожалуй, на комсомольском собрании. Собрание было посвящено пропаганде опыта лучших классных специалистов корабля и, казалось, было хорошо подготовлено. Основные выступления были дельными и толковыми, в прениях они были дополнены тоже дельно и толково, разгорелись даже споры, касавшиеся тех или иных технических частностей. Но резкой и горячей критики ни в
чей адрес не было. Никто не был ни взволнован, ни встревожен всерьез. Донцов невольно вспомнил о комсомольских собраниях былых времен, о том, как краснели и бледнели люди расчета Зеленцова, отставшие от Ташыбаевского расчета, как кипятился, бывало, Мош-кин, как сам он, мучаясь и страдая, признавал перед товарищами свою вину за поражение на соревнованиях по гребле. И ему показалось, что в комсомольской организации «Державного» погасла какая-то живая искорка.
Донцов осторожно высказал свои сомнения новому секретарю комсомольского бюро, выдержанному и до нарочитости учтивому старшине 2 статьи, со строгими глазами и гладкой прической.
Старшина чуть заметно улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
— Я Светова мало знаю. Жаль, если в нем ошибся,— хмуро ответил Меркулов.
Вернувшись с «Дерзновенного» на «Морскую державу», Донцов прилег на койку у себя в каюте и тотчас же заснул. Молодость — молодостью, выносливость — выносливостью, а все-таки усталость берет свое. Думал подремать часок-другой, а очнулся глубокой ночью. Спать больше не хотелось. Донцов закурил. Папироса не доставила ему удовольствия: курить в полной темноте, когда не видишь дыма, даже неприятно. Он поднялся и включил свет настольной лампы. Уселся в кресло и задумался. Со дня на день его может потребовать к себе начальник политотдела. Что же скажет он Меркулову?
«Выводы, которые вы сделаете, должны быть такими, чтобы вы могли поручиться за их правильность головой, лейтенант». Эти слова Меркулова до сих пор звучали в ушах Донцова. И он не хотел ударить лицом в грязь.
Большую часть времени Донцов провел на «Державном» и «Дерзновенном». Очень по-разному шла служба на этих кораблях. И Донцову казалось, что он как бы улавливает дна противоположных направления в боевой подготовке всего соединения. Но какие это были направления, как к ним следовало отнестись, ясно до конца еще не было. Верней, выводы, которые сами собой напрашивались, не вязались как с тем, что он раньше знал об этих кораблях, так и с тем, что он слышал о них теперь в штабе и политотделе. Одним словом, выводы казались нелепыми. Это не давало Донцову покоя, а времени, чтобы хорошенько разобраться в своих мыслях, до сих пор не было.
В каюте жарко, но палуба приятно холодит босые ступни. Хорошо думается ночью. Донцов взял из подставки карандаш и, машинально вычерчивая на лежащей перед ним белой бумаге домик с трубой и дымом, какие любят рисовать дети, стал припоминать все по порядку.
...Получив задание Меркулова ознакомиться с комсомольской работой в соединении, Донцов, естественно, решил пойти прежде всего на «Державный».
Перед тем как отправиться на корабль, Донцов зашел к Высотину. Бывший командир сказал ему: «Смотрите, Донцов, только не стройте иллюзий и не поддавайтесь разочарованию. Старых ваших друзей вы не встретите, но сумейте увидеть в новых людях наш боевой дух».
— Я все понимаю, Андрей Константинович, — ответил Донцов. Ему тогда стало немного грустно. Он переписывался с Ташыбаевым и Зеленцовым. Первый уже переходил на второй курс училища имени Дзержинского в Ленинграде, второй поступил в сельскохозяйственный институт в Саратове, Стебелев (и от него было письмо) работал на строительстве новой электростанции в Сибири, боцман обучает молодежь морской практике в нахимовском училище, Петров учится в консерватории в Москве, Плакуша — в медицинской академии, Озеров— в академии имени Ленина, Гаранин служит под начальством Золотова, командует боевой частью крейсера на Черном море...
Да, все это так. И все-таки разочарования Донцов не боялся. Чувство у него было такое, как бывает у человека, когда он возвращается через много лет в дом, где провел свое детство и отрочество. Пусть в этом доме живут теперь другие, незнакомые ему люди, пусть даже они встретят его равнодушно, так или иначе ему дорога каждая вещь, к которой он когда-то прикасался, и сам воздух родного дома по-особенному приятен.
Предчувствие не обмануло Донцова. Первые два дня на «Державном» он находился почти в восторженном состоянии. Спускался в машинное отделение, чтобы подышать воздухом, пропитанным машинным маслом, ощупывал руками койку, на которой спал когда-то. Каждая мелочь вызывала воспоминание о друзьях, спорах, боевых походах. И каждый матрос был дорог ему уже тем, что это был матрос с «Державного». Старые знакомые встретили его тепло: штурман Российский пригласил поселиться в его каюте, Махотин по своей охоте подробно рассказывал об усовершенствованиях в машинной части корабля, ' даже Кипарисов торжественно поздравил Донцова с офицерским званием, вспом-
нил о былых шлюпочных гонках и сказал: «Да, теперь у нас уже нет такого гребца, как вы»...
Во время первого обеда в кают-компании сам командир корабля Николаев, представляя его офицерам, сказал:
— Лейтенант Донцов пришел к нам как представитель политотдела, но мы принимаем его также и как нашего сослуживца. Он из тех людей, кто впервые добился того, что «Державный» стал отличным кораблем, из тех, кто впервые в соединении стал отстаивать наш принцип: каждый матрос может стать отличником при соответствующих условиях.
Последняя фраза показалась Донцову несколько странной, но, впрочем, особого внимания на нее он не обратил.В кают-компании царил тот дружеский, непринужденный тон, когда каждый, кто попадал в нее, чувствовал себя членом большой и ладной семьи.
Николаев держался со всеми за столом одинаково ровно, весело и обходительно. И эта обходительность и веселость стали как бы законом для всех. О службе офицеры не разговаривали. Введено даже было правило: за служебный разговор — штраф.
Спокойствие, уверенность, добродушие и веселость — это был стиль кают-компании «Державного», стиль, принятый и как бы негласно утвержденный. Ему следовали все—одни в силу того, что он совпадал со свойствами их характеров, другие, особенно молодежь, из подражания, третьи просто, чтобы не казаться белыми воронами. Такой стиль (тот или иной) бывает на каждом корабле. По нему порой можно довольно верно судить как о его командире, так и о положении дел.
Стиль кают-компании «Державного» Донцову понравился, как нравилось ему поначалу все на родном корабле.И все же скоро пришли сомнения. Они зародились, пожалуй, на комсомольском собрании. Собрание было посвящено пропаганде опыта лучших классных специалистов корабля и, казалось, было хорошо подготовлено. Основные выступления были дельными и толковыми, в прениях они были дополнены тоже дельно и толково, разгорелись даже споры, касавшиеся тех или иных технических частностей. Но резкой и горячей критики ни в
чей адрес не было. Никто не был ни взволнован, ни встревожен всерьез. Донцов невольно вспомнил о комсомольских собраниях былых времен, о том, как краснели и бледнели люди расчета Зеленцова, отставшие от Ташыбаевского расчета, как кипятился, бывало, Мош-кин, как сам он, мучаясь и страдая, признавал перед товарищами свою вину за поражение на соревнованиях по гребле. И ему показалось, что в комсомольской организации «Державного» погасла какая-то живая искорка.
Донцов осторожно высказал свои сомнения новому секретарю комсомольского бюро, выдержанному и до нарочитости учтивому старшине 2 статьи, со строгими глазами и гладкой прической.
Старшина чуть заметно улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145