— Это крайний срок. Панкратов не терпит неточ-
ности. — И не давая Порядову высказать сомнения и опасения, закончил: — Пойдемте-ка в рубку. Чего нам мерзнуть?
Порядов все еще не мог оторвать глаз от бинокля. У мокрых обледеневших прибрежных валунов плескалась ярко-зеленая вода, сидела, нахохлившись, чайка, осторожно поводя головой вокруг. Ветер кружил снег, бросал снежные иглы в лицо. Порядов глубже надвинул шапку на лоб и сказал:
— Метет, но здесь еще ничего, а представьте себе, как там наверху, в горах. Как бы беды не случилось, Игорь Николаевич?
Возможно, Светов и не отозвался бы на эти слова. Его голова была уже занята тем, как убедить Панкратова учесть в плане штаба «Бухту Дерзновенного» и высадить здесь хотя бы часть десантных сил. Но в голосе Порядова Светову почудился скрытый упрек: «Неправильно ты сделал, что послал Батырева в разведку!».
Светов зло постучал носком ботинка о палубу, сбивая наледь.
— Ничего, все обойдется хорошо. Какая может быть беда, Викентий Захарович?
...Чайка сорвалась с валуна, клюнула воду и с рыбешкой в клюве, косо летя против ветра, взмыла ввысь.
Беда все-таки пришла, разведчики не вернулись в назначенное время. Порядов изнервничался. Он трижды предлагал отправить на розыски вторую группу. Светов поглядывал на часы и отмалчивался. Нетерпение, досада, гнев переполняли его, однако лицо его хранило спокойствие, и только в потемневших глазах тлел недобрый огонек.
Он шел на крайний риск, разрешив себе ждать разведчиков еще час. Этот час он надеялся выжать из машин «Дерзновенного», форсируя их на полную мощность. Только час ждать и ни минуты больше...
Он думал о Батыреве как о человеке со слабым характером; такие, попадая в сложные, опасные положения, обычно ссылаются на «объективные обстоятельства», чтобы оправдать невозможность точного выполнения приказа.
Зато начштаба никаких объективных обстоятельств и вовсе не признает. Светов кое-что слышал о трудном характере Панкратова и крепко намотал это себе на ус. Рассказывали, что в первый год Отечественной войны, поздней осенью Панкратов в числе группы работников главного штаба прибыл в один из балтийских портов. Среди вопросов, входящих в сферу его внимания, был и такой: отмечались случаи нарушения уставного порядка на одном из кораблей. Дело шло о морском охотнике, где экипаж составлял два — три десятка человек. Находясь в боях, люди этого корабля настолько сдружились между собой, что привычные формы воинских взаимоотношений между офицерами, старшинами и матросами, казалось, потеряли смысл.. Однако так это казалось только недалеким людям. Панкратов знал: в тех случаях, когда боевая дружба низводится до панибратства, когда командир называет подчиненного по имени, когда офицер начинает считать неудобным для себя сделать строгое замечание недавно отличившемуся в бою матросу за нарушение формы одежды или курение в неположенном месте, на корабле начинается упадок дисциплины, который может привести к тяжелым последствиям.
Панкратов предупредил командира морского охотника, что прибудет к 12.00. В ту минуту, когда Панкратов садился в шлюпку, чтобы отправиться на другой конец гавани, начался налет вражеской авиации. Панкратов, взглянув на часы, приказал отваливать. Падали бомбы, летящие на бреющем полете «юнкерсы» вели пулеметный обстрел, Панкратов в застегнутой на все пуговицы шинели неподвижно сидел на банке, поставив локти на колени и опершись подбородком о сжатые кулаки. Едва шлюпка отвалила от пирса, как ее опрокинуло взрывной волной разорвавшейся неподалеку авиабомбы. Место, к счастью, оказалось неглубоким. Стоя по грудь в ледяной воде, посиневшие от холода моряки поставили шлюпку на киль, и тут обнаружилась небольшая течь. Казалось разумным вытащить прохудившуюся шлюпку на берег, тем более, что один из матросов оказался контуженным, но Панкратов, приказав старшине шлюпки заменить гребца, взял в руки черпак и, не обращая внимания на бомбежку и пулеметный обстрел, принялся вычерпывать воду.
На морской охотник он прибыл минута в минуту в назначенный час. Налет только что кончился. Возбужденные боем матросы морского охотника шумно разговаривали, курили на палубе и издали казались митингующей толпой.
Командир охотника, юный лейтенант, в сдвинутой набекрень фуражке и расстегнутом кителе, подбежал к мокрому с ног до головы Панкратову и, отбросив официальность, хотел предложить ему высушиться и переодеться, но Панкратов отказался и тут же резко отчитал матросов за нарушение уставного порядка и дисциплины. Затем в каюте предупредил лейтенанта, что на него будет наложено взыскание, и только потом позволил себе снять насквозь промокшую шинель. .
Конечно, во всем этом была и комическая сторона. Пожалуй, люди штатские сочли бы Панкратова формалистом. Но Светов знал, как нелегко порой в военной службе провести безупречную грань между формализмом и уставной требовательностью. Словом, он хотел выполнить приказ точно. Но как же следовало поступить? Уйти, оставив разведчиков на берегу, он не мог, но не мог и ждать их больше ни минуты. Любое опоздание «Дерзновенного» в Казацкую могло рассматриваться как невыполнение приказа. И Светов выбрал из двух зол меньшее — он распорядился высадить на берег фельдшера с палаткой, медикаментами, теплой одеждой и запасами продовольствия па несколько дней, а сам решил немедленно уходить из бухты.
Порядов понимал душевное состояние Светова. Он посоветовал уведомить по радио штаб о случившемся и попросить разрешения задержаться.
На это Светов, отводя в сторону глаза— не хотелось признавать провал своих планов, — горько усмехнувшись, сказал:
— Если мы хоть пикнем в эфир, нас тотчас же запеленгует противник. Нет у нас другого выхода, как улепетывать восвояси отсюда, несолоно хлебавши, Викен-тий Захарович.
...Разведчики показались на пологом склоне сопки в тот момент, когда «Дерзновенный» уже готовился к съемке с якоря. Двое что-то несли на самодельных носилках. «Что же случилось?» •— подумал Светов, нетерпеливо поднося к глазам бинокль. Стекла окуляров за-
потели, он протер их.замшей. От досады чертыхнулся. Наконец, он узнал в первом идущем Донцова. «Наверное, на носилках Батырев, на него и было меньше всего надежды». Другого предположения не пришло Светову на ум. Морщась, он поминутно поглядывал на часы.
Метель только что утихла. Яркий до синевы снег, озаренный проглянувшим сквозь тучи солнцем, слепил глаза. В морозном воздухе клубами поднимался пар над бухтой и меж камнями, где били горячие источники. Скупо отсвечивали пики скал, усеянные птицами. Светов напряг зрение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
ности. — И не давая Порядову высказать сомнения и опасения, закончил: — Пойдемте-ка в рубку. Чего нам мерзнуть?
Порядов все еще не мог оторвать глаз от бинокля. У мокрых обледеневших прибрежных валунов плескалась ярко-зеленая вода, сидела, нахохлившись, чайка, осторожно поводя головой вокруг. Ветер кружил снег, бросал снежные иглы в лицо. Порядов глубже надвинул шапку на лоб и сказал:
— Метет, но здесь еще ничего, а представьте себе, как там наверху, в горах. Как бы беды не случилось, Игорь Николаевич?
Возможно, Светов и не отозвался бы на эти слова. Его голова была уже занята тем, как убедить Панкратова учесть в плане штаба «Бухту Дерзновенного» и высадить здесь хотя бы часть десантных сил. Но в голосе Порядова Светову почудился скрытый упрек: «Неправильно ты сделал, что послал Батырева в разведку!».
Светов зло постучал носком ботинка о палубу, сбивая наледь.
— Ничего, все обойдется хорошо. Какая может быть беда, Викентий Захарович?
...Чайка сорвалась с валуна, клюнула воду и с рыбешкой в клюве, косо летя против ветра, взмыла ввысь.
Беда все-таки пришла, разведчики не вернулись в назначенное время. Порядов изнервничался. Он трижды предлагал отправить на розыски вторую группу. Светов поглядывал на часы и отмалчивался. Нетерпение, досада, гнев переполняли его, однако лицо его хранило спокойствие, и только в потемневших глазах тлел недобрый огонек.
Он шел на крайний риск, разрешив себе ждать разведчиков еще час. Этот час он надеялся выжать из машин «Дерзновенного», форсируя их на полную мощность. Только час ждать и ни минуты больше...
Он думал о Батыреве как о человеке со слабым характером; такие, попадая в сложные, опасные положения, обычно ссылаются на «объективные обстоятельства», чтобы оправдать невозможность точного выполнения приказа.
Зато начштаба никаких объективных обстоятельств и вовсе не признает. Светов кое-что слышал о трудном характере Панкратова и крепко намотал это себе на ус. Рассказывали, что в первый год Отечественной войны, поздней осенью Панкратов в числе группы работников главного штаба прибыл в один из балтийских портов. Среди вопросов, входящих в сферу его внимания, был и такой: отмечались случаи нарушения уставного порядка на одном из кораблей. Дело шло о морском охотнике, где экипаж составлял два — три десятка человек. Находясь в боях, люди этого корабля настолько сдружились между собой, что привычные формы воинских взаимоотношений между офицерами, старшинами и матросами, казалось, потеряли смысл.. Однако так это казалось только недалеким людям. Панкратов знал: в тех случаях, когда боевая дружба низводится до панибратства, когда командир называет подчиненного по имени, когда офицер начинает считать неудобным для себя сделать строгое замечание недавно отличившемуся в бою матросу за нарушение формы одежды или курение в неположенном месте, на корабле начинается упадок дисциплины, который может привести к тяжелым последствиям.
Панкратов предупредил командира морского охотника, что прибудет к 12.00. В ту минуту, когда Панкратов садился в шлюпку, чтобы отправиться на другой конец гавани, начался налет вражеской авиации. Панкратов, взглянув на часы, приказал отваливать. Падали бомбы, летящие на бреющем полете «юнкерсы» вели пулеметный обстрел, Панкратов в застегнутой на все пуговицы шинели неподвижно сидел на банке, поставив локти на колени и опершись подбородком о сжатые кулаки. Едва шлюпка отвалила от пирса, как ее опрокинуло взрывной волной разорвавшейся неподалеку авиабомбы. Место, к счастью, оказалось неглубоким. Стоя по грудь в ледяной воде, посиневшие от холода моряки поставили шлюпку на киль, и тут обнаружилась небольшая течь. Казалось разумным вытащить прохудившуюся шлюпку на берег, тем более, что один из матросов оказался контуженным, но Панкратов, приказав старшине шлюпки заменить гребца, взял в руки черпак и, не обращая внимания на бомбежку и пулеметный обстрел, принялся вычерпывать воду.
На морской охотник он прибыл минута в минуту в назначенный час. Налет только что кончился. Возбужденные боем матросы морского охотника шумно разговаривали, курили на палубе и издали казались митингующей толпой.
Командир охотника, юный лейтенант, в сдвинутой набекрень фуражке и расстегнутом кителе, подбежал к мокрому с ног до головы Панкратову и, отбросив официальность, хотел предложить ему высушиться и переодеться, но Панкратов отказался и тут же резко отчитал матросов за нарушение уставного порядка и дисциплины. Затем в каюте предупредил лейтенанта, что на него будет наложено взыскание, и только потом позволил себе снять насквозь промокшую шинель. .
Конечно, во всем этом была и комическая сторона. Пожалуй, люди штатские сочли бы Панкратова формалистом. Но Светов знал, как нелегко порой в военной службе провести безупречную грань между формализмом и уставной требовательностью. Словом, он хотел выполнить приказ точно. Но как же следовало поступить? Уйти, оставив разведчиков на берегу, он не мог, но не мог и ждать их больше ни минуты. Любое опоздание «Дерзновенного» в Казацкую могло рассматриваться как невыполнение приказа. И Светов выбрал из двух зол меньшее — он распорядился высадить на берег фельдшера с палаткой, медикаментами, теплой одеждой и запасами продовольствия па несколько дней, а сам решил немедленно уходить из бухты.
Порядов понимал душевное состояние Светова. Он посоветовал уведомить по радио штаб о случившемся и попросить разрешения задержаться.
На это Светов, отводя в сторону глаза— не хотелось признавать провал своих планов, — горько усмехнувшись, сказал:
— Если мы хоть пикнем в эфир, нас тотчас же запеленгует противник. Нет у нас другого выхода, как улепетывать восвояси отсюда, несолоно хлебавши, Викен-тий Захарович.
...Разведчики показались на пологом склоне сопки в тот момент, когда «Дерзновенный» уже готовился к съемке с якоря. Двое что-то несли на самодельных носилках. «Что же случилось?» •— подумал Светов, нетерпеливо поднося к глазам бинокль. Стекла окуляров за-
потели, он протер их.замшей. От досады чертыхнулся. Наконец, он узнал в первом идущем Донцова. «Наверное, на носилках Батырев, на него и было меньше всего надежды». Другого предположения не пришло Светову на ум. Морщась, он поминутно поглядывал на часы.
Метель только что утихла. Яркий до синевы снег, озаренный проглянувшим сквозь тучи солнцем, слепил глаза. В морозном воздухе клубами поднимался пар над бухтой и меж камнями, где били горячие источники. Скупо отсвечивали пики скал, усеянные птицами. Светов напряг зрение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145