Комната, в которой он лежал, соседствовала со служебными кабинетами госпитальной администрации, палаты располагались в другом конце здания. Как раз посредине коридора находился небольшой холл, нечто вроде комнаты отдыха для выздоравливающих. Здесь стоял диван, мяг-
кие кресла, на столе лежали журналы, газеты, шахматы. Сюда и направился командующий. В холле было пусто, только один больной, молодой парень, читал журнал, сидя в кресле и положив кажущуюся непомерно распухшей ногу в гипсовой повязке на табурет. Рядом с креслом стояли костыли. Парень, видимо, в лицо узнал адмирала, хотел по привычке вскочить. Нога в гипсе со стуком ударилась об пол.
— Ну что же это вы? — с сожалением произнес Серов. Он помог больному положить ногу на табурет и спросил:— С корабля?
— Так точно, товарищ адмирал, старшина второй статьи Канчук с «Дерзновенного», — ответил, как отрапортовал, больной.
— А мы ведь здесь без погонов и без чинов... Нет ли у вас, старшина, какого-нибудь курева?
Канчук с готовностью полез в карман пижамы, вытащил пачку «Беломора» и вдруг заколебался.
— Что такое? — подосадовал Серов.
— Наверно, вам запрещено. Получается, вроде нарушения...
Серов рассмеялся.
— Эх, куда пи шло, парушу.— Он взял папиросу, старшина чиркнул спичкой.
Серов, страстный курильщик, задымил впервые за время болезни. От слабости у него приятно чуть-чуть закружилась голова. В халате, осунувшийся и похудевший, он потерял былую военную выправку и осанку. Канчук тоже закурил и, поглядывая на Серова, вдруг сказал обнадеживающе:
— Л вы уже на поправку пошли, товарищ адмирал.
— Пошел, пошел. — Серов любил беседовать запросто с матросами.— Ну, как служится на «Дерзновенном»?
— Моряк спит, а служба идет, — пошутил Канчук.— Да вот недавно были мы в Безымянной бухте, — в его глазах зажегся веселый огонек.—Туда еще ни один корабль не заходил. А все наш командир...
— Ну... — чуть усмехнулся Серов. Канчук обиделся за Светова.
— Вот, как хотите, товарищ адмирал, а такого командира, как наш, капитан второго ранга Светов, мне за свою жизнь видеть не приходилось.
— Жизнь у вас не ахти какая большая, но то, что вы любите командира, — хорошо, — сказал задумчиво Серов. — Однако ж расскажите поподробнее о походе.— Ему хотелось сейчас говорить о море, о морской нелегкой службе. — Да и о своем необыкновенном командире корабля.
Канчук задумался. Легко ли разговаривать с адмиралом о таком серьезном деле? Еще впросак попадешь. Но Канчук не мог не воспользоваться случаем рассказать о походе так, чтобы командующий почувствовал настоящую цену «Дерзновенному» и его гвардейцам.
...Каждый матрос знает о корабельных делах всегда гораздо больше, чем думают его начальники. Крепко дружат между собой моряки из разных боевых частей и подразделений, есть у них приятели на других кораблях, и в штабе, и в политотделе. Путями, не всегда легко обнаруживаемыми, то, что обсуждается в кают-компаниях, становится известно и в кубриках.
Кому, начинавшему службу па флоте с азов, не памятна такая картина. Ночь. Кубрик. Тусклый свет лампочки. Последние минуты перед отбоем. Тихие разговоры. Кто-то читает другу письмо с родины, кто-то делится воспоминаниями о девушке, двое книжников и мудрецов спорят о том, что есть «диалектика», спорят достаточно громко, чтобы все слышали, какой умный разговор они ведут. И вдруг кто-нибудь произносит: «А мне сегодня один старшина из штабной команды говорил: «Был вашему бате «фитиль» — «завалили», мол, вы стрельбу...» И сразу, как по мановению волшебного жезла, посторонние разговоры прерываются и завязывается отчаянный спор о судьбе корабля. И тут будущие старшины, офицеры и адмиралы развивают смелые тактические планы, не боясь оспорить самые авторитетные мнения. Пусть многие их суждения опрометчивы и незрелы, но зато порой выявляется и такое понимание тонкостей службы, скрытых, часто неизвестных начальству причин успехов или неудач тех или иных стрельб, сложного маневрирования, что, право, даже большие военные авторитеты могли бы многому поучиться, присутствуй они в часы этих ночных разговоров.
Специальность сигнальщика нисколько не мешала Канчуку быть в курсе всего, что делалось, скажем, в электромеханической боевой части. В рундуке Канчука рядом с «Тремя мушкетерами», «Чапаевым», «Путешествием вокруг света на «Коршуне» можно было бы обнаружить учебники по тактике. Он давно и твердо решил когда-нибудь пойти в военно-морское училище и так же твердо решил не торопиться: сесть за парту, зная морскую практику назубок, постигнуть теорию не слепо, а критически. Может быть, в этом стремлении Канчука и было что-то от мальчишеской самоуверенно-зная морскую практику назубок, постигнуть теорию не плохо и о плаванье «Дерзновенного» имел собственное мнение. А так как это мнение выкристаллизовалось в спорах и разговорах в кубрике, то оно было по существу мнением всего матросского коллектива «Дерзновенного».
— Что вас смущает? — спросил Серов задумавшегося старшину.
— Не знаю, с чего начинать...
Серов внимательно посмотрел на него. «Боится, что я могу его одернуть». Меж тем интерес к тому, что мог рассказать моряк, у Серова все возрастал.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Алексеем...
— Ну, а меня называйте Кириллом Георгиевичем. И давайте-ка, как больной с больным, или лучше, как моряк с моряком, без чинов, просто по-дружески. Идет, Алеша?
— Есть, Кирилл Георгиевич, — Канчук ухмыльнулся и, смело посмотрев прямо в глаза Серову, добавил: — Только чур не обижаться и не сердиться.
Серов кивнул:
— По рукам!
То, что рассказал Канчук командующему, уже известно читателю. И новшества, введенные на «Дерзновенном», и его поход, и то, как вместо высадки десанта в Птичьих Камнях «Дерзновенному» пришлось конвоировать транспорт (последнее рассказали Канчуку друзья, приходившие его навещать). И он не скрыл, что считает это обидным и несправедливым.
Серов,- слушая, мысленно сопоставлял рассказ старшины с тем, что было сказано о Светове в том коротком обзорном докладе, который давеча сделал ему Панкратов. Начальник штаба упомянул о разведке, про-
веденной «Дерзновенным», как о чем-то незначительном, замыслы Светова, то новое, что было у него на корабле, охарактеризовал как «фокусы-покусы» (так он и выразился). Обвинил командира «Дерзновенного» в том, что он без нужды заставляет людей рисковать жизнью. Между тем из рассказа Канчука вырисовывалась совсем иная картина. Старшина был явно весьма толковый, хотя, конечно, доверять его восприятию целиком нельзя было. Он не мог знать и оценить весь замысел командования в ходе учений, но его слова заставляли задуматься. Серов слишком хорошо знал, как велика привычная сила инерции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
кие кресла, на столе лежали журналы, газеты, шахматы. Сюда и направился командующий. В холле было пусто, только один больной, молодой парень, читал журнал, сидя в кресле и положив кажущуюся непомерно распухшей ногу в гипсовой повязке на табурет. Рядом с креслом стояли костыли. Парень, видимо, в лицо узнал адмирала, хотел по привычке вскочить. Нога в гипсе со стуком ударилась об пол.
— Ну что же это вы? — с сожалением произнес Серов. Он помог больному положить ногу на табурет и спросил:— С корабля?
— Так точно, товарищ адмирал, старшина второй статьи Канчук с «Дерзновенного», — ответил, как отрапортовал, больной.
— А мы ведь здесь без погонов и без чинов... Нет ли у вас, старшина, какого-нибудь курева?
Канчук с готовностью полез в карман пижамы, вытащил пачку «Беломора» и вдруг заколебался.
— Что такое? — подосадовал Серов.
— Наверно, вам запрещено. Получается, вроде нарушения...
Серов рассмеялся.
— Эх, куда пи шло, парушу.— Он взял папиросу, старшина чиркнул спичкой.
Серов, страстный курильщик, задымил впервые за время болезни. От слабости у него приятно чуть-чуть закружилась голова. В халате, осунувшийся и похудевший, он потерял былую военную выправку и осанку. Канчук тоже закурил и, поглядывая на Серова, вдруг сказал обнадеживающе:
— Л вы уже на поправку пошли, товарищ адмирал.
— Пошел, пошел. — Серов любил беседовать запросто с матросами.— Ну, как служится на «Дерзновенном»?
— Моряк спит, а служба идет, — пошутил Канчук.— Да вот недавно были мы в Безымянной бухте, — в его глазах зажегся веселый огонек.—Туда еще ни один корабль не заходил. А все наш командир...
— Ну... — чуть усмехнулся Серов. Канчук обиделся за Светова.
— Вот, как хотите, товарищ адмирал, а такого командира, как наш, капитан второго ранга Светов, мне за свою жизнь видеть не приходилось.
— Жизнь у вас не ахти какая большая, но то, что вы любите командира, — хорошо, — сказал задумчиво Серов. — Однако ж расскажите поподробнее о походе.— Ему хотелось сейчас говорить о море, о морской нелегкой службе. — Да и о своем необыкновенном командире корабля.
Канчук задумался. Легко ли разговаривать с адмиралом о таком серьезном деле? Еще впросак попадешь. Но Канчук не мог не воспользоваться случаем рассказать о походе так, чтобы командующий почувствовал настоящую цену «Дерзновенному» и его гвардейцам.
...Каждый матрос знает о корабельных делах всегда гораздо больше, чем думают его начальники. Крепко дружат между собой моряки из разных боевых частей и подразделений, есть у них приятели на других кораблях, и в штабе, и в политотделе. Путями, не всегда легко обнаруживаемыми, то, что обсуждается в кают-компаниях, становится известно и в кубриках.
Кому, начинавшему службу па флоте с азов, не памятна такая картина. Ночь. Кубрик. Тусклый свет лампочки. Последние минуты перед отбоем. Тихие разговоры. Кто-то читает другу письмо с родины, кто-то делится воспоминаниями о девушке, двое книжников и мудрецов спорят о том, что есть «диалектика», спорят достаточно громко, чтобы все слышали, какой умный разговор они ведут. И вдруг кто-нибудь произносит: «А мне сегодня один старшина из штабной команды говорил: «Был вашему бате «фитиль» — «завалили», мол, вы стрельбу...» И сразу, как по мановению волшебного жезла, посторонние разговоры прерываются и завязывается отчаянный спор о судьбе корабля. И тут будущие старшины, офицеры и адмиралы развивают смелые тактические планы, не боясь оспорить самые авторитетные мнения. Пусть многие их суждения опрометчивы и незрелы, но зато порой выявляется и такое понимание тонкостей службы, скрытых, часто неизвестных начальству причин успехов или неудач тех или иных стрельб, сложного маневрирования, что, право, даже большие военные авторитеты могли бы многому поучиться, присутствуй они в часы этих ночных разговоров.
Специальность сигнальщика нисколько не мешала Канчуку быть в курсе всего, что делалось, скажем, в электромеханической боевой части. В рундуке Канчука рядом с «Тремя мушкетерами», «Чапаевым», «Путешествием вокруг света на «Коршуне» можно было бы обнаружить учебники по тактике. Он давно и твердо решил когда-нибудь пойти в военно-морское училище и так же твердо решил не торопиться: сесть за парту, зная морскую практику назубок, постигнуть теорию не слепо, а критически. Может быть, в этом стремлении Канчука и было что-то от мальчишеской самоуверенно-зная морскую практику назубок, постигнуть теорию не плохо и о плаванье «Дерзновенного» имел собственное мнение. А так как это мнение выкристаллизовалось в спорах и разговорах в кубрике, то оно было по существу мнением всего матросского коллектива «Дерзновенного».
— Что вас смущает? — спросил Серов задумавшегося старшину.
— Не знаю, с чего начинать...
Серов внимательно посмотрел на него. «Боится, что я могу его одернуть». Меж тем интерес к тому, что мог рассказать моряк, у Серова все возрастал.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Алексеем...
— Ну, а меня называйте Кириллом Георгиевичем. И давайте-ка, как больной с больным, или лучше, как моряк с моряком, без чинов, просто по-дружески. Идет, Алеша?
— Есть, Кирилл Георгиевич, — Канчук ухмыльнулся и, смело посмотрев прямо в глаза Серову, добавил: — Только чур не обижаться и не сердиться.
Серов кивнул:
— По рукам!
То, что рассказал Канчук командующему, уже известно читателю. И новшества, введенные на «Дерзновенном», и его поход, и то, как вместо высадки десанта в Птичьих Камнях «Дерзновенному» пришлось конвоировать транспорт (последнее рассказали Канчуку друзья, приходившие его навещать). И он не скрыл, что считает это обидным и несправедливым.
Серов,- слушая, мысленно сопоставлял рассказ старшины с тем, что было сказано о Светове в том коротком обзорном докладе, который давеча сделал ему Панкратов. Начальник штаба упомянул о разведке, про-
веденной «Дерзновенным», как о чем-то незначительном, замыслы Светова, то новое, что было у него на корабле, охарактеризовал как «фокусы-покусы» (так он и выразился). Обвинил командира «Дерзновенного» в том, что он без нужды заставляет людей рисковать жизнью. Между тем из рассказа Канчука вырисовывалась совсем иная картина. Старшина был явно весьма толковый, хотя, конечно, доверять его восприятию целиком нельзя было. Он не мог знать и оценить весь замысел командования в ходе учений, но его слова заставляли задуматься. Серов слишком хорошо знал, как велика привычная сила инерции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145