..
Так они мучились целый день, и ничего у них не вышло. Когда спустились вечерние сумерки, решили прекратить работу.
Фокин все время лежал, отвернувшись к стене. Но, узнав, что с рацией ничего не получилось, сразу оживился:
— Вот не послушались меня и развлекались ненужным делом.
— А какое дело, по-вашему, нужное? Что нам следовало делать?— обернулся к нему Тогойкин.
— Полегче, герой!..— усмехнулся Фокин.
Так прошел второй день.
Третье утро парии снова встретили у костра.
— Начинает светать! — сказал Тогойкин по-якутски.
— Светает! — по-детски обрадовался Вася Губин, словно только этого и ждал.— Коля, светает!
Голодные, замерзшие, усталые, всю ночь просидевшие у костра, Николай и Вася были удивлены и обрадованы обычным, казалось бы, явлением, как свет зари, как приближающийся восход. Они одновременно вскочили на ноги и начали подбрасывать в костер хворост, хотя он и без того горел хороню.
— Сейчас ворон прилетит. А немного погодя и те самые воробышки,— объявил Тогойкин.
— Каждый день так будет?—недоверчиво посмотрел на него Вася.
— Каждый день, дружище!—закивал головой Тогойкин и, отчеканивая каждое слово, повторил:—Каждый день, уважаемый товарищ Василий Губин!.. И все-
гда в одно и то же время! И всегда с одной и той же стороны! Ворон—с запада, птички — с востока!
— Кто знает, ведь тайга простирается так далеко, да и птицы...— сбивчиво начал Вася и вдруг в изумлении умолк, ткнув пальцем на запад.:—Смотри!
Оттуда, с запада, над лесом, где небо было все еще сумеречно, замелькали неясные очертания летящего ворона. Почуяв, что его уже заметили, ворон решил показать себя честной и благородной птицей, которой незачем прятаться и таиться. Шумно прочесал он воздух жесткими перьями растопыренных крыльев и мирно забулькал горлом. Но все-таки облетел парней стороной.
— Вот так всегда летят птицы!—с видом знатока сказал Тогойкин и сел, чтобы обстоятельно рассказать другу о повадках пернатых.— Садись-ка, Вася, сюда... Видишь ли, эти птицы всегда...
Вдруг, словно ветерок, нежно зашелестели тоненькие крылышки, с еле уловимым щебетом над парнями замелькала густая и нестройная стая воробьев.
— Ух ты!.. Это кто же такие?—притворяясь, будто очень испугался, Тогойкин замахал над головой руками и съежился.
— Воробьи! Наши воробушки!..
Окутанная морозным туманом природа, густо закуржавевшие деревья и кусты, покрытая толстым снегом мерзлая земля — только на первый взгляд все это кажется неизменным, навсегда заснувшим. Но тот, кто любит жизнь и умеет наблюдать зимний лес, умеет чутко прислушиваться к тому, что вокруг происходит, тот заметит, что каждый день все меняется. И ворон был сегодня не так нагл, как вчера, не носился с карканьем над ними, а осторожно и бесшумно облетел поляну с другой стороны. И воробьи сегодня не шарахнулись от страха в сторону, а, наоборот, будто нарочно, просто из озорства, по-дружески развернулись и пронеслись низко над поляной, мимо парней. Похоже было, что именно они сняли кончиками своих крохотных и быстрых крыльев серый шелковый полог ночи.
Природа проснулась. К восточному краю неба прилепилась едва заметная, тоненькая розоватая полоска. Она начала быстро удлиняться и расширяться.
Парни еще посидели немного, тихо переговариваясь, и побежали к своим.
— Доброе утро, товарищи! —радостно выкрикнули они, заскочив в самолет. И тут же остановились, переминаясь с ноги на ногу. Им, вошедшим с улицы, показалось здесь слишком темно и душно.
— Тише, вы...— зашикала на них Даша, расчесывая свои косы у окошечка. Она раздраженно обернулась к парням, но, увидев их довольные лица, сразу смягчилась: — Ну, доброе утро...
— Потише, пожалуйста,— сказала Катя. Она хлопотала, склонившись над Калмыковым, и, не поднимая головы, тихо ответила: —Доброе утро, ребята...
— Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! —послышались сонные и, пожалуй, недовольные голоса Иванова, Коловоротова и Попова.
Казалось, вместе с парнями в мрак их пещеры ворвались и свежесть раннего утра и неугомонная молодость.
Вначале люди вроде бы и не обрадовались такому внезапному пробуждению, но тут же сердца их потеплели.
— Здравствуйте, орлы! — раздалось громкое приветствие Ивана Васильевича.
— Здравствуйте, ребятки,— приветливо, но озабоченно проговорил Коловоротов. Он хотел подняться и для этого обеими руками мял свое онемевшее колено.
— Добрый день, молодцы!—прогудел Попов. Фокин лежал отвернувшись и вместо приветствия
ехидно спросил:
— Что же доброго, позвольте узнать, вы принесли с собой?
Ему никто не ответил. Фокин повернулся и, злобно поглядывая на ребят, повторил:
— Ну, где ваше добро?
Тогойкин разлил по кружкам остатки кипяченой воды и, прежде чем выйти из самолета с опустевшим баком, подчеркнуто вежливо сказал:
— Доброе солнце взошло, Эдуард Леонтьевич.
— Веселые воробушки прилетели! — бросил Вася Губин и торопливо последовал за другом.
Долго продолжалось молчание. Коловоротов, с трудом передвигаясь, вышел наружу, но вскоре, сильно хромая, вернулся. Девушки пришли с улицы умытые и оживленные. И сразу занялись утренним туалетом своих подопечных.
У Фокина не выходил из ума давешний неудачный разговор. Он понимал всю нелепость своей придирки к столь естественному, обычному приветствию. Но такова уже несчастная особенность болезненно самолюбивых людей. Допустив какую-нибудь бестактность, они настаивают на ней, вместо того чтобы сгладить наступившую из-за этого неловкость. Интеллигентные люди стараются в таких случаях промолчать или перевести разговор на другую тему, чтобы помочь человеку выбраться из нелепого положения, в которое он сам себя поставил. Но увы, такого рода человек не всегда хочет воспользоваться предложенной, ему помощью. И, все это сознавая и даже внутренне порицая себя, он будет утверждать, что его не понимают и более того — завидуют ему, а потому и преследуют.
Фокин был именно такой человек. Когда к нему подошла Даша с кружкой воды в руке, он сделал вид, будто только что вспомнил давешний разговор:
— Добрый день, кажется, они сказали... Но что, собственно, доброго принес нам этот день?
— Давайте умываться,— спокойно сказала Даша, явно не желая вступать с Фокиным в спор.
— Или самолет прилетел?
— Не надо, оставьте это, Эдуард Леонтьевич, давайте умываться.
— Нет, я хочу узнать, что именно доброго принесло нам это утро. Ну, скажем, вам лично что-нибудь принесло это утро?
— Конечно, принесло. Ну, хотя бы самих этих ребят.— В голосе Даши появились сердитые нотки.-—Вы будете умываться?
— Буду, буду... Я еще не забыл, что по утрам умываются... Но почему я должен радоваться их приходу?
— Меня вот обрадовал их приход!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Так они мучились целый день, и ничего у них не вышло. Когда спустились вечерние сумерки, решили прекратить работу.
Фокин все время лежал, отвернувшись к стене. Но, узнав, что с рацией ничего не получилось, сразу оживился:
— Вот не послушались меня и развлекались ненужным делом.
— А какое дело, по-вашему, нужное? Что нам следовало делать?— обернулся к нему Тогойкин.
— Полегче, герой!..— усмехнулся Фокин.
Так прошел второй день.
Третье утро парии снова встретили у костра.
— Начинает светать! — сказал Тогойкин по-якутски.
— Светает! — по-детски обрадовался Вася Губин, словно только этого и ждал.— Коля, светает!
Голодные, замерзшие, усталые, всю ночь просидевшие у костра, Николай и Вася были удивлены и обрадованы обычным, казалось бы, явлением, как свет зари, как приближающийся восход. Они одновременно вскочили на ноги и начали подбрасывать в костер хворост, хотя он и без того горел хороню.
— Сейчас ворон прилетит. А немного погодя и те самые воробышки,— объявил Тогойкин.
— Каждый день так будет?—недоверчиво посмотрел на него Вася.
— Каждый день, дружище!—закивал головой Тогойкин и, отчеканивая каждое слово, повторил:—Каждый день, уважаемый товарищ Василий Губин!.. И все-
гда в одно и то же время! И всегда с одной и той же стороны! Ворон—с запада, птички — с востока!
— Кто знает, ведь тайга простирается так далеко, да и птицы...— сбивчиво начал Вася и вдруг в изумлении умолк, ткнув пальцем на запад.:—Смотри!
Оттуда, с запада, над лесом, где небо было все еще сумеречно, замелькали неясные очертания летящего ворона. Почуяв, что его уже заметили, ворон решил показать себя честной и благородной птицей, которой незачем прятаться и таиться. Шумно прочесал он воздух жесткими перьями растопыренных крыльев и мирно забулькал горлом. Но все-таки облетел парней стороной.
— Вот так всегда летят птицы!—с видом знатока сказал Тогойкин и сел, чтобы обстоятельно рассказать другу о повадках пернатых.— Садись-ка, Вася, сюда... Видишь ли, эти птицы всегда...
Вдруг, словно ветерок, нежно зашелестели тоненькие крылышки, с еле уловимым щебетом над парнями замелькала густая и нестройная стая воробьев.
— Ух ты!.. Это кто же такие?—притворяясь, будто очень испугался, Тогойкин замахал над головой руками и съежился.
— Воробьи! Наши воробушки!..
Окутанная морозным туманом природа, густо закуржавевшие деревья и кусты, покрытая толстым снегом мерзлая земля — только на первый взгляд все это кажется неизменным, навсегда заснувшим. Но тот, кто любит жизнь и умеет наблюдать зимний лес, умеет чутко прислушиваться к тому, что вокруг происходит, тот заметит, что каждый день все меняется. И ворон был сегодня не так нагл, как вчера, не носился с карканьем над ними, а осторожно и бесшумно облетел поляну с другой стороны. И воробьи сегодня не шарахнулись от страха в сторону, а, наоборот, будто нарочно, просто из озорства, по-дружески развернулись и пронеслись низко над поляной, мимо парней. Похоже было, что именно они сняли кончиками своих крохотных и быстрых крыльев серый шелковый полог ночи.
Природа проснулась. К восточному краю неба прилепилась едва заметная, тоненькая розоватая полоска. Она начала быстро удлиняться и расширяться.
Парни еще посидели немного, тихо переговариваясь, и побежали к своим.
— Доброе утро, товарищи! —радостно выкрикнули они, заскочив в самолет. И тут же остановились, переминаясь с ноги на ногу. Им, вошедшим с улицы, показалось здесь слишком темно и душно.
— Тише, вы...— зашикала на них Даша, расчесывая свои косы у окошечка. Она раздраженно обернулась к парням, но, увидев их довольные лица, сразу смягчилась: — Ну, доброе утро...
— Потише, пожалуйста,— сказала Катя. Она хлопотала, склонившись над Калмыковым, и, не поднимая головы, тихо ответила: —Доброе утро, ребята...
— Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! —послышались сонные и, пожалуй, недовольные голоса Иванова, Коловоротова и Попова.
Казалось, вместе с парнями в мрак их пещеры ворвались и свежесть раннего утра и неугомонная молодость.
Вначале люди вроде бы и не обрадовались такому внезапному пробуждению, но тут же сердца их потеплели.
— Здравствуйте, орлы! — раздалось громкое приветствие Ивана Васильевича.
— Здравствуйте, ребятки,— приветливо, но озабоченно проговорил Коловоротов. Он хотел подняться и для этого обеими руками мял свое онемевшее колено.
— Добрый день, молодцы!—прогудел Попов. Фокин лежал отвернувшись и вместо приветствия
ехидно спросил:
— Что же доброго, позвольте узнать, вы принесли с собой?
Ему никто не ответил. Фокин повернулся и, злобно поглядывая на ребят, повторил:
— Ну, где ваше добро?
Тогойкин разлил по кружкам остатки кипяченой воды и, прежде чем выйти из самолета с опустевшим баком, подчеркнуто вежливо сказал:
— Доброе солнце взошло, Эдуард Леонтьевич.
— Веселые воробушки прилетели! — бросил Вася Губин и торопливо последовал за другом.
Долго продолжалось молчание. Коловоротов, с трудом передвигаясь, вышел наружу, но вскоре, сильно хромая, вернулся. Девушки пришли с улицы умытые и оживленные. И сразу занялись утренним туалетом своих подопечных.
У Фокина не выходил из ума давешний неудачный разговор. Он понимал всю нелепость своей придирки к столь естественному, обычному приветствию. Но такова уже несчастная особенность болезненно самолюбивых людей. Допустив какую-нибудь бестактность, они настаивают на ней, вместо того чтобы сгладить наступившую из-за этого неловкость. Интеллигентные люди стараются в таких случаях промолчать или перевести разговор на другую тему, чтобы помочь человеку выбраться из нелепого положения, в которое он сам себя поставил. Но увы, такого рода человек не всегда хочет воспользоваться предложенной, ему помощью. И, все это сознавая и даже внутренне порицая себя, он будет утверждать, что его не понимают и более того — завидуют ему, а потому и преследуют.
Фокин был именно такой человек. Когда к нему подошла Даша с кружкой воды в руке, он сделал вид, будто только что вспомнил давешний разговор:
— Добрый день, кажется, они сказали... Но что, собственно, доброго принес нам этот день?
— Давайте умываться,— спокойно сказала Даша, явно не желая вступать с Фокиным в спор.
— Или самолет прилетел?
— Не надо, оставьте это, Эдуард Леонтьевич, давайте умываться.
— Нет, я хочу узнать, что именно доброго принесло нам это утро. Ну, скажем, вам лично что-нибудь принесло это утро?
— Конечно, принесло. Ну, хотя бы самих этих ребят.— В голосе Даши появились сердитые нотки.-—Вы будете умываться?
— Буду, буду... Я еще не забыл, что по утрам умываются... Но почему я должен радоваться их приходу?
— Меня вот обрадовал их приход!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85