Личность. А это значит, что этих людей очень разных по своему душевному складу, по своему характеру, по своим знаниям, армия объединила во имя одного дела. Например, Иванов и Фокин. Даже сравнивать их неловко. Оба коммунисты, оба
кадровые военные. Вроде бы одна школа. За Ивановым пойдешь не оглядываясь, знаешь, что к свету выведет. А от Фокина хочется бежать, тоже не оглядываясь.
Пламя жирника судорожно замигало и начало гаснуть. Катя тотчас протянула к угасающему огоньку другой, заранее приготовленный жирник. Значительно шире раздвинув тьму, загорелся новый, более яркий и сильный свет.
Даша оторвала бахрому от своего шерстяного платка и заправила ее в потухший жирник.
Потом обе девушки встали и подошли к Калмыкову. Катя смочила ему водой губы, Даша тихо погладила волосы на висках. Постояв немного, девушки вернулись на место, сели и опять склонились друг к дружке.
Вот вам и обыкновенные девушки. А какими оказались отважными, какими благородными людьми. Ведь Зоя Космодемьянская и Лиза Чайкина тоже были обыкновенными девушками. И наверно, до последней минуты своей жизни не считали себя сверхчеловеками.
Так вот размышляя о Кате и Даше, о Зое и Лизе, Николай не заметил, как мысли его перекинулись к его Лизе. Нет, он не просто подумал о ней,— казалось, он услышал ее голос, увидел ее застенчивую улыбку.
Николай был оглушен и растерян, у него перехватило дух. В иных многоречивых книжках какой-нибудь юноша до того умно и обстоятельно рассуждает о своей любимой, до того ловко умеет выразить сложность своих чувств, что просто диву даешься. А в жизни вот только вспомнил ее — и на тебе, перехватило дыхание!
В эти тяжелые дни Николай старался не думать о своей Лизе. Но она сама явилась ему, сама нашла его...
«Инструктор Ленского райкомпарта Елизавета Сергеевна Антонова!» — подчеркнуто холодно и официально пошептал он.
Но это не помогло. Что-то сжало горло, защекотало в носу. Николай рассердился на самого себя, энергично повернулся на другой бок и откашлялся.
Тогойкин почувствовал, что он уже не заснет.. Он будет лежать и тихо думать. Ведь он о чем-то думал, пока не появилась она и не взбаламутила все его мысли. О чем же он думал? И так ведь хорошо ему думалось!
Ах да, о военных... А почему о них? Как почему? Иванов и Фокин, вот про кого он думал!
Наконец-то Николай выбрался на дорожку своих размышлений. И в самом деле, до чего они разные!
Принадлежи они к разным классам, объяснить все было бы проще простого. Нет. И тут было бы все не так просто. Не надо упрощать. Каждый знает, сколько замечательных революционеров, отдавших свою жизнь за народ, вышло из богатых семейств. А такие люди, как Энгельс или Герцен? А декабристы? Или, например, генерал Игнатьев? Или Алексей Толстой? Ведь он граф. А как понять такую историю?
Сын знаменитого богача, улусного головы, коммунист и красный боец, умирал от смертельной раны в бою с белобандитами. К нему подбежал озверелый солдат, батрак его отца, пнул умирающего ногой и заорал: «Выродок, ты опозорил достославное имя свого родителя! » —«Несчастный! — собрав последние силы, сказал красный воин.— Темный раб! Когда-нибудь ты поймешь подлость своего поступка. Ты ударил человека, умирающего за тебя. Ты еще раскаешься...»
Много лет спустя бывший батрак, бывший белобандит, а потом старик колхозник горько плакал, рассказывая об этом.
Так в чем же суть? Суть в том, что мы, коммунисты, а вернее сказать — все советские люди, боремся не только за себя, мы боремся за братство всех людей на земле, мы хотим, чтобы все люди под солнцем жили в мире и согласии. А эта чудовищная война?.. Сейчас мы гоним врага с нашей земли. Но ведь конечная наша цель — победить фашизм. И мы его победим, потому что правда и справедливость на нашей стороне. Поэтому к нам тянутся все светлые умы, все чистые сердца человечества...
Погоди-ка, но как же все-таки ты разберешься со своими капитанами? Если первый наш, то чей же второй? Где-то, в чем-то ты напутал.
Нет, не напутал. Одного Тогойкин назвал настоящим коммунистом, Человеком с большой буквы. А второй? Второго так не назовешь, хотя и он наш. Да, в семье не без урода.
Фокин, словно обидевшись, захрапел еще громче.
Подумать только, ведь сказал ему, Тогойкину: «Выпроси у своего дедушки-шамана серебряные лыжи». Серебряные! Оказывается, он знает, что у якутов были шаманы!.
Тогойкин мысленно усмехнулся и поднял голову. Девушки стояли по обе стороны светильника и о чем-то шептались.. Светильник отражался на стене белым кружком величиной с тарелку. Серебряная тарелка! Серебряные лыжи!'
Тогойкин сел. Девушки удивленно обернулись к нему. Он вскочил на ноги.
— Потише, пожалуйста.—Помимо опасения, что он разбудит спящих, в голосе Даши слышались и нотки насмешки.
— Рано{ Коля, отдохни,—ласково-прошептала Катя, точно заботливая мать своему сынишке.
Николай всплеснул руками:;
— Серебряные лыжи...
—Э, да забудь ты про. это; друг,—довольно громко сказал: Иванов.
Оказывается, он не спал.; Тогойкин подсел к нему.
— Тише! — сердито зашипела на него Даша.— Говорят тебе, тише!
— Человек понервничал. Надо забыть об этом, товарищ секретарь.
— Он прав!
— Кто?
— Серебряные лыжи...
— Что-о? — Иванов, видимо, решил, что Тогойкин бредит, и молча наблюдал за ним.
— Иван Васильевич...—Тогойкин почти лег рядом с Ивановым и торопливым шепотом начал объяснять:— Лыжи я... я; хочу сделать лыжи из крыла самолета.
— Из чего?
— Из крыла! Больше вот так лежать нельзя.
— А что же: дерево? Не поддается? — Приподняв голову, Иванов посмотрел на Попова, снова откинулся и полежал молча.—Коля! Ты сейчас поспи, отдохни, а утром посоветуемся.
Как бы давая знать, что разговор окончен, он отвернулся и в доказательство того, что ему хочется спать, засопел.
Тем временем подошедшая Даша стала дергать То-гойкина за плечо.
— Чего тебе?
— Тише! — раздраженно зашептала Даша.— Уйди отсюда! Дай людям спать, да и сам поспи!
— Спи, пожалуйста! — Тотчас спохватившись, что нагрубил, Тогойкин, желая загладить вину, как можно мягче зашептал: —Правда, вам же тоже надо немножко поспать, хотя бы по очереди...
— Я тебе сказала — уходи отсюда! Дай спать больному человеку!
Иванов хотя и не понимал якутского языка, однако сразу догадался, что они не поладили, и решил выручить пария.
— Даша, мы мешаем? — спросил он.
Даша смутилась. Оказывается, это она помешала двум мирно разговаривавшим людям.
— Извините, Иван Васильевич,— торопливо бросила она Иванову и повернулась к Николаю: — А тебе я сказала — уходи!
— Ухожу, ухожу.
— Из крыла самолета? — задумчиво проговорил Иванов после некоторого молчания.— Не знаю... Из дерева, из железа, из чего угодно, но лыжи необходимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
кадровые военные. Вроде бы одна школа. За Ивановым пойдешь не оглядываясь, знаешь, что к свету выведет. А от Фокина хочется бежать, тоже не оглядываясь.
Пламя жирника судорожно замигало и начало гаснуть. Катя тотчас протянула к угасающему огоньку другой, заранее приготовленный жирник. Значительно шире раздвинув тьму, загорелся новый, более яркий и сильный свет.
Даша оторвала бахрому от своего шерстяного платка и заправила ее в потухший жирник.
Потом обе девушки встали и подошли к Калмыкову. Катя смочила ему водой губы, Даша тихо погладила волосы на висках. Постояв немного, девушки вернулись на место, сели и опять склонились друг к дружке.
Вот вам и обыкновенные девушки. А какими оказались отважными, какими благородными людьми. Ведь Зоя Космодемьянская и Лиза Чайкина тоже были обыкновенными девушками. И наверно, до последней минуты своей жизни не считали себя сверхчеловеками.
Так вот размышляя о Кате и Даше, о Зое и Лизе, Николай не заметил, как мысли его перекинулись к его Лизе. Нет, он не просто подумал о ней,— казалось, он услышал ее голос, увидел ее застенчивую улыбку.
Николай был оглушен и растерян, у него перехватило дух. В иных многоречивых книжках какой-нибудь юноша до того умно и обстоятельно рассуждает о своей любимой, до того ловко умеет выразить сложность своих чувств, что просто диву даешься. А в жизни вот только вспомнил ее — и на тебе, перехватило дыхание!
В эти тяжелые дни Николай старался не думать о своей Лизе. Но она сама явилась ему, сама нашла его...
«Инструктор Ленского райкомпарта Елизавета Сергеевна Антонова!» — подчеркнуто холодно и официально пошептал он.
Но это не помогло. Что-то сжало горло, защекотало в носу. Николай рассердился на самого себя, энергично повернулся на другой бок и откашлялся.
Тогойкин почувствовал, что он уже не заснет.. Он будет лежать и тихо думать. Ведь он о чем-то думал, пока не появилась она и не взбаламутила все его мысли. О чем же он думал? И так ведь хорошо ему думалось!
Ах да, о военных... А почему о них? Как почему? Иванов и Фокин, вот про кого он думал!
Наконец-то Николай выбрался на дорожку своих размышлений. И в самом деле, до чего они разные!
Принадлежи они к разным классам, объяснить все было бы проще простого. Нет. И тут было бы все не так просто. Не надо упрощать. Каждый знает, сколько замечательных революционеров, отдавших свою жизнь за народ, вышло из богатых семейств. А такие люди, как Энгельс или Герцен? А декабристы? Или, например, генерал Игнатьев? Или Алексей Толстой? Ведь он граф. А как понять такую историю?
Сын знаменитого богача, улусного головы, коммунист и красный боец, умирал от смертельной раны в бою с белобандитами. К нему подбежал озверелый солдат, батрак его отца, пнул умирающего ногой и заорал: «Выродок, ты опозорил достославное имя свого родителя! » —«Несчастный! — собрав последние силы, сказал красный воин.— Темный раб! Когда-нибудь ты поймешь подлость своего поступка. Ты ударил человека, умирающего за тебя. Ты еще раскаешься...»
Много лет спустя бывший батрак, бывший белобандит, а потом старик колхозник горько плакал, рассказывая об этом.
Так в чем же суть? Суть в том, что мы, коммунисты, а вернее сказать — все советские люди, боремся не только за себя, мы боремся за братство всех людей на земле, мы хотим, чтобы все люди под солнцем жили в мире и согласии. А эта чудовищная война?.. Сейчас мы гоним врага с нашей земли. Но ведь конечная наша цель — победить фашизм. И мы его победим, потому что правда и справедливость на нашей стороне. Поэтому к нам тянутся все светлые умы, все чистые сердца человечества...
Погоди-ка, но как же все-таки ты разберешься со своими капитанами? Если первый наш, то чей же второй? Где-то, в чем-то ты напутал.
Нет, не напутал. Одного Тогойкин назвал настоящим коммунистом, Человеком с большой буквы. А второй? Второго так не назовешь, хотя и он наш. Да, в семье не без урода.
Фокин, словно обидевшись, захрапел еще громче.
Подумать только, ведь сказал ему, Тогойкину: «Выпроси у своего дедушки-шамана серебряные лыжи». Серебряные! Оказывается, он знает, что у якутов были шаманы!.
Тогойкин мысленно усмехнулся и поднял голову. Девушки стояли по обе стороны светильника и о чем-то шептались.. Светильник отражался на стене белым кружком величиной с тарелку. Серебряная тарелка! Серебряные лыжи!'
Тогойкин сел. Девушки удивленно обернулись к нему. Он вскочил на ноги.
— Потише, пожалуйста.—Помимо опасения, что он разбудит спящих, в голосе Даши слышались и нотки насмешки.
— Рано{ Коля, отдохни,—ласково-прошептала Катя, точно заботливая мать своему сынишке.
Николай всплеснул руками:;
— Серебряные лыжи...
—Э, да забудь ты про. это; друг,—довольно громко сказал: Иванов.
Оказывается, он не спал.; Тогойкин подсел к нему.
— Тише! — сердито зашипела на него Даша.— Говорят тебе, тише!
— Человек понервничал. Надо забыть об этом, товарищ секретарь.
— Он прав!
— Кто?
— Серебряные лыжи...
— Что-о? — Иванов, видимо, решил, что Тогойкин бредит, и молча наблюдал за ним.
— Иван Васильевич...—Тогойкин почти лег рядом с Ивановым и торопливым шепотом начал объяснять:— Лыжи я... я; хочу сделать лыжи из крыла самолета.
— Из чего?
— Из крыла! Больше вот так лежать нельзя.
— А что же: дерево? Не поддается? — Приподняв голову, Иванов посмотрел на Попова, снова откинулся и полежал молча.—Коля! Ты сейчас поспи, отдохни, а утром посоветуемся.
Как бы давая знать, что разговор окончен, он отвернулся и в доказательство того, что ему хочется спать, засопел.
Тем временем подошедшая Даша стала дергать То-гойкина за плечо.
— Чего тебе?
— Тише! — раздраженно зашептала Даша.— Уйди отсюда! Дай людям спать, да и сам поспи!
— Спи, пожалуйста! — Тотчас спохватившись, что нагрубил, Тогойкин, желая загладить вину, как можно мягче зашептал: —Правда, вам же тоже надо немножко поспать, хотя бы по очереди...
— Я тебе сказала — уходи отсюда! Дай спать больному человеку!
Иванов хотя и не понимал якутского языка, однако сразу догадался, что они не поладили, и решил выручить пария.
— Даша, мы мешаем? — спросил он.
Даша смутилась. Оказывается, это она помешала двум мирно разговаривавшим людям.
— Извините, Иван Васильевич,— торопливо бросила она Иванову и повернулась к Николаю: — А тебе я сказала — уходи!
— Ухожу, ухожу.
— Из крыла самолета? — задумчиво проговорил Иванов после некоторого молчания.— Не знаю... Из дерева, из железа, из чего угодно, но лыжи необходимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85