Но олени не сбивались, они шли точно по лыжне. И все-таки, продвигаясь по глубокому снегу, животные устали. Вытянув вперед головы, они тяжело дышали раскрытыми ртами.
Тогойкин вытащил из кармана веревку, привязал один конец к нартам и сказал:
— Иван Дмитриевич, я встану на лыжи.
— Не надо, задержимся...
— Стой!
— А что такое? — недовольно буркнул старик и остановил оленей.
С лыжами в руках Тогойкин соскочил с нарт и свободный конец веревки привязал к поясу.
— А ну!
Оленям стало легче, и они побежали быстрее, а позади, привязанный к нартам, покатил на лыжах Николай.
— Стой!.. Вот, под сосной...
Остановив оленей и не говоря ни слова, старик прихватил топор, сунул его под мышку и направился к берлоге. Тогойкин взял ружье и пошел за ним.
Старик нагнулся над закуржавелым снегом и пучком сена, заткнутым в отверстие берлоги, огляделся по сторонам и шепнул:
— Милый, он еще молоденький... Ты постой тут...— А сам отошел в сторону, срубил два небольших дерева и стал счищать с них ветви.
«Хочет оставить метки»,— подумал Тогойкин и, держа наготове ружье, с опаской поглядывал на берлогу.
Старик приволок две жерди и длинный кол. Концы жердей он сунул в еено, залез на берлогу и принялся ногой разрывать снег. Из-под снега выступил бугорок куржка, похожий на опрокинутую эмалированную миску. Когда старик легким ударом топора разбил его, над дырой заклубился теплый парок. Старик осторожно сунул в. дыру конец кола и поставил его наклонно, так, чтобы он держался. Петом подошел к Тогойкину, взял у него ружье и, встав против берлоги, глухо проговорил:
— Иди-ка, Николай, пошуруй там палкой, поглубже просунь ее...
Тогойкин сунул кол глубже и только начал помешивать им, как внутри зашевелилось что-то мягкое и будто негромко хрюкнуло. Тогда он еще нажал на кол к сильно крутанул им. Тут раздался жуткий рев и началась такая возня, что зашевелилась, казалось, сама берлога и задрожали вблизи молодые лиственницы...
Тогойкин в ужасе выдернул кол. Из дыры высунулась мохнатая лапа с мощными кривыми когтями, и последовал удар такой силы, что с края дыры отлетел кусок земли. Затем с глухим звуком: «Х-хук!» — влетел в берлогу закуржавелый пучок сена, закрывавший вход, и оттуда повалил густой пар. Следом устремились туда и жерди, но тотчас застряли.
Тогойкин только сейчас осознал, что стал участником опасной схватки человека со зверем, но было уже поздно раздумывать и отговаривать старого охотника. Николай схватил топор и, подняв его над головой, наклонился над входом в берлогу. И вдруг раздался выстрел. В клубящемся из берлоги пару показалась и исчезла косматая голова. Старик перезарядил дымящееся ружье и прислушался..
В глубине берлоги слышалось приглушенное постукивание и прерывистое дыхание. Вскоре все затихло. Поболтав в берлоге жердью,, старик передал Тогойкину ружье, а сам направился к оленям.
Тогойкин стоял с ружьем наготове и не сводил глаз с берлоги. Была мертвая тишина.. Все слабее клубился из берлоги теплый пар, ударяло в нос тяжелым запахом сырости и гнили,
Старик вернулся с длинной веревкой. Он отрубил от кола короткий кусок, вытянул из берлоги жердь и отбросил ее в сторону, а сам с палкой, волоча за собой веревку, стал вползать в берлогу.
— Отец!.. — робко позвал его Тогойкин, чувствуя, как по спине побежали мурашки.
Но старик, даже не оглянувшись, исчез в берлоге. И сразу же послышалась возня. Конец веревки, оставленный им на снегу, вздрагивал и извивался. А потом, тяжело отдуваясь, старик выполз задом и, поплевав на ладони, схватился за веревку:
— Ну, сынок, давай тянуть.
Медленно подаваясь назад, они вытянули медведя наружу.
Старик присел и не спеша раскурил трубку.
Пуля угодила медведю в самую середину лба. Из раны стекала струя густой крови. В пасти у медведя, заложенная за клыки торчала палка с привязанной к ней веревкой. За нее-то они и вытянули зверя.
Каким же умелым человеком оказался этот старик! А он, Николай Тогойкин, даже не заметил, когда высунулся медведь, только выстрел услышал.
— Ну вот, удачно мы с тобой, сынок, поохотились! — серьезно сказал старый Иван.— Ты стоящий человек, мужественный, хороший друг!
— Я-то при чем? — удивился Тогойкин.
— Как это при чем? Ты и в окошке смело шуровал. И топор схватил быстро и ловко! Трусливый компаньон хуже всего...—старик постучал трубкой по жерди, выколачивая пепел.
Нет, он не насмехался над Николаем. Вид у него был довольный и серьезный.
— Ну, сынок, надо будет нам его раздеть и освежевать.
— Нет!.. Мы опоздаем, надо скорее ехать.
— Ты взял бы его доху, это твоя доля.
— Не надо мне никакой доли... Поедем скорее!
— Погоди-ка, что же делать-то? А если бы мы с тобой так договорились? — Старик смущенно заулыбался, выдвигая нижнюю челюсть, и встал на ноги.— Если,
например, ты бы подался к своим, а я бы остался здесь?..
— Зачем?
— Да вот устроил бы как следует нашу добычу, а там бы прямиком пошел домой... Попутно заглянул бы в то местечко, где в старину стояла наша охотничья хижина. И еще бы своими глазами поглядел на те две лиственницы, что на озере Островном... Может, и правда были мы темными людьми, и в этом была вся наша погибель. Дожив до сего дня, я бы хоть теперь понял, как и отчего все это тогда получилось. Что ты на это скажешь, Николай?
А почему бы и в самом деле не сделать так, как предлагает старик? Пусть хоть к концу жизни он освободится от сетей суеверия, угнетавших его честное и храброе сердце. Пусть, наконец, он почувствует себя настоящим хозяином своей судьбы. Но что же получается? Сначала он, Николай, вместе со стариком отрывается от людей, затем он оставляет старого человека одного в зимней тайге.
— Ну как, сынок?
— Нет, это неудобно. Ты, может быть...— Николай осекся. Он хотел сказать: «Ты, может быть, не сможешь один одолеть этот путь».— Ты, может быть, сделаешь это потом. Как же ты на полдороге бросишь людей, не доведешь их до колхоза?
— И-и, а Прокопий-то на что? Тут я совсем не нужен!
— Нет, Иван Дмитриевич. Будет гораздо лучше, если ты сам, лично, доставишь всех нас. Ведь непременно спросят: «А где же ваш старый проводник, которого мы послали спасать вас?»
— Кто спросит?
— Ну, хотя бы из райкома или райсовета. Что же мы тогда с Тимофеем Ивановичем ответим.
— Вы, конечно, люди партии,— задумчиво проговорил старик.— Вам могут сказать: «Найдите скорей того старика и — шабаш!» — Старик что-то еще шептал, опустив голову, но вдруг выпрямился и уже не так грустно добавил: — Ну, тогда не надо. Зачем же ставить своих ребят в неудобное положение..
— А вы с Прокопием потом специально приедете сюда.
— Ладно, верно! — согласился старик.— Мы повезем его, однако, с собой? — Но, тут же почувствовав, что Тогойкин не одобряет его плана, тихо добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Тогойкин вытащил из кармана веревку, привязал один конец к нартам и сказал:
— Иван Дмитриевич, я встану на лыжи.
— Не надо, задержимся...
— Стой!
— А что такое? — недовольно буркнул старик и остановил оленей.
С лыжами в руках Тогойкин соскочил с нарт и свободный конец веревки привязал к поясу.
— А ну!
Оленям стало легче, и они побежали быстрее, а позади, привязанный к нартам, покатил на лыжах Николай.
— Стой!.. Вот, под сосной...
Остановив оленей и не говоря ни слова, старик прихватил топор, сунул его под мышку и направился к берлоге. Тогойкин взял ружье и пошел за ним.
Старик нагнулся над закуржавелым снегом и пучком сена, заткнутым в отверстие берлоги, огляделся по сторонам и шепнул:
— Милый, он еще молоденький... Ты постой тут...— А сам отошел в сторону, срубил два небольших дерева и стал счищать с них ветви.
«Хочет оставить метки»,— подумал Тогойкин и, держа наготове ружье, с опаской поглядывал на берлогу.
Старик приволок две жерди и длинный кол. Концы жердей он сунул в еено, залез на берлогу и принялся ногой разрывать снег. Из-под снега выступил бугорок куржка, похожий на опрокинутую эмалированную миску. Когда старик легким ударом топора разбил его, над дырой заклубился теплый парок. Старик осторожно сунул в. дыру конец кола и поставил его наклонно, так, чтобы он держался. Петом подошел к Тогойкину, взял у него ружье и, встав против берлоги, глухо проговорил:
— Иди-ка, Николай, пошуруй там палкой, поглубже просунь ее...
Тогойкин сунул кол глубже и только начал помешивать им, как внутри зашевелилось что-то мягкое и будто негромко хрюкнуло. Тогда он еще нажал на кол к сильно крутанул им. Тут раздался жуткий рев и началась такая возня, что зашевелилась, казалось, сама берлога и задрожали вблизи молодые лиственницы...
Тогойкин в ужасе выдернул кол. Из дыры высунулась мохнатая лапа с мощными кривыми когтями, и последовал удар такой силы, что с края дыры отлетел кусок земли. Затем с глухим звуком: «Х-хук!» — влетел в берлогу закуржавелый пучок сена, закрывавший вход, и оттуда повалил густой пар. Следом устремились туда и жерди, но тотчас застряли.
Тогойкин только сейчас осознал, что стал участником опасной схватки человека со зверем, но было уже поздно раздумывать и отговаривать старого охотника. Николай схватил топор и, подняв его над головой, наклонился над входом в берлогу. И вдруг раздался выстрел. В клубящемся из берлоги пару показалась и исчезла косматая голова. Старик перезарядил дымящееся ружье и прислушался..
В глубине берлоги слышалось приглушенное постукивание и прерывистое дыхание. Вскоре все затихло. Поболтав в берлоге жердью,, старик передал Тогойкину ружье, а сам направился к оленям.
Тогойкин стоял с ружьем наготове и не сводил глаз с берлоги. Была мертвая тишина.. Все слабее клубился из берлоги теплый пар, ударяло в нос тяжелым запахом сырости и гнили,
Старик вернулся с длинной веревкой. Он отрубил от кола короткий кусок, вытянул из берлоги жердь и отбросил ее в сторону, а сам с палкой, волоча за собой веревку, стал вползать в берлогу.
— Отец!.. — робко позвал его Тогойкин, чувствуя, как по спине побежали мурашки.
Но старик, даже не оглянувшись, исчез в берлоге. И сразу же послышалась возня. Конец веревки, оставленный им на снегу, вздрагивал и извивался. А потом, тяжело отдуваясь, старик выполз задом и, поплевав на ладони, схватился за веревку:
— Ну, сынок, давай тянуть.
Медленно подаваясь назад, они вытянули медведя наружу.
Старик присел и не спеша раскурил трубку.
Пуля угодила медведю в самую середину лба. Из раны стекала струя густой крови. В пасти у медведя, заложенная за клыки торчала палка с привязанной к ней веревкой. За нее-то они и вытянули зверя.
Каким же умелым человеком оказался этот старик! А он, Николай Тогойкин, даже не заметил, когда высунулся медведь, только выстрел услышал.
— Ну вот, удачно мы с тобой, сынок, поохотились! — серьезно сказал старый Иван.— Ты стоящий человек, мужественный, хороший друг!
— Я-то при чем? — удивился Тогойкин.
— Как это при чем? Ты и в окошке смело шуровал. И топор схватил быстро и ловко! Трусливый компаньон хуже всего...—старик постучал трубкой по жерди, выколачивая пепел.
Нет, он не насмехался над Николаем. Вид у него был довольный и серьезный.
— Ну, сынок, надо будет нам его раздеть и освежевать.
— Нет!.. Мы опоздаем, надо скорее ехать.
— Ты взял бы его доху, это твоя доля.
— Не надо мне никакой доли... Поедем скорее!
— Погоди-ка, что же делать-то? А если бы мы с тобой так договорились? — Старик смущенно заулыбался, выдвигая нижнюю челюсть, и встал на ноги.— Если,
например, ты бы подался к своим, а я бы остался здесь?..
— Зачем?
— Да вот устроил бы как следует нашу добычу, а там бы прямиком пошел домой... Попутно заглянул бы в то местечко, где в старину стояла наша охотничья хижина. И еще бы своими глазами поглядел на те две лиственницы, что на озере Островном... Может, и правда были мы темными людьми, и в этом была вся наша погибель. Дожив до сего дня, я бы хоть теперь понял, как и отчего все это тогда получилось. Что ты на это скажешь, Николай?
А почему бы и в самом деле не сделать так, как предлагает старик? Пусть хоть к концу жизни он освободится от сетей суеверия, угнетавших его честное и храброе сердце. Пусть, наконец, он почувствует себя настоящим хозяином своей судьбы. Но что же получается? Сначала он, Николай, вместе со стариком отрывается от людей, затем он оставляет старого человека одного в зимней тайге.
— Ну как, сынок?
— Нет, это неудобно. Ты, может быть...— Николай осекся. Он хотел сказать: «Ты, может быть, не сможешь один одолеть этот путь».— Ты, может быть, сделаешь это потом. Как же ты на полдороге бросишь людей, не доведешь их до колхоза?
— И-и, а Прокопий-то на что? Тут я совсем не нужен!
— Нет, Иван Дмитриевич. Будет гораздо лучше, если ты сам, лично, доставишь всех нас. Ведь непременно спросят: «А где же ваш старый проводник, которого мы послали спасать вас?»
— Кто спросит?
— Ну, хотя бы из райкома или райсовета. Что же мы тогда с Тимофеем Ивановичем ответим.
— Вы, конечно, люди партии,— задумчиво проговорил старик.— Вам могут сказать: «Найдите скорей того старика и — шабаш!» — Старик что-то еще шептал, опустив голову, но вдруг выпрямился и уже не так грустно добавил: — Ну, тогда не надо. Зачем же ставить своих ребят в неудобное положение..
— А вы с Прокопием потом специально приедете сюда.
— Ладно, верно! — согласился старик.— Мы повезем его, однако, с собой? — Но, тут же почувствовав, что Тогойкин не одобряет его плана, тихо добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85