— А что, сынок, за местность, где твои люди остались?
— Ну, отец, вопросам, видно, конца не будет!.. Что ж, товарищ, поедем?—И Прокопий схватился за стеганое пальто, в котором давеча выходил из дому.
— Давай!..— Тогойкин тоже стал быстро одеваться,
— Надел бы ты доху,— сказала Акулина.
— И то правда! Лучшей одежды не бывает! Старик продолжал сидеть спиной к огню, низко опустив голову.
Тогойкин почувствовал себя неловко. Он не ответил на вопрос старого человека, и, наверно, тот от обиды сидит так понуро.
— Местность, в которой мы находимся...
— Нет, ребята, вы уж поезжайте,— вставила Акулина.— А ты, друг, скорей одевайся! А то, словно в самый Якутск собрался.
— Это глухое таежное место,— снова начал Николай,— за широкой-широкой травянистой низиной. Туда спускается много падей и ручьев...
Старик не поднял головы, не выказал любопытства. Тогойкин остановился, не зная, продолжать или нет. Но зато все, кроме старика, проявили большой интерес к его рассказу. Оба паренька, вцепившись ручонками в рубаху деда, не сводили с Тогойкина глаз. Ласково глядела на него своими светлогкарими глазами Акулина. Прокопий остановился, забыв продеть руку в рукав дохи.
— К юго-западу от того места тянется долина, она почти упирается в большое озеро, посреди него — остров, сплошь заросший осокой и ситником.
— Погоди, друг, пусть он расскажет дедушке,— просительным шепотом обратилась Акулина к мужу, вдевшему руку во второй рукав дохи.
Тогойкин, собиравшийся на этом кончить, стал рассказывать дальше:
— С равнины прямо к востоку идут рядом три пади.
Старик вдруг встрепенулся:
— Ну-ну!
— Если смотреть на север, там узенькая падь, разрезанная пополам, словно грива жеребенка, тоненькой полоской лиственничного молодняка.
— Если откуда смотреть?.—строго спросил старик.
— Отец...— укоризненно проговорил Прокопий.
— Потише! — выдохнул старик, унимая сына.
— Если взобраться на высокий мыс.
— А там, где начинается ваша падь, толпятся крупные ели?
— Да-а...— протянул Тогойкин и попятился от удивления.— Стоят ели...
— А ты вышел, значит, по средней речке? — Нет, я по западной...
— Так, ты, значит, перешел озеро, потом пошел по ложбине, там вначале растут березки, а по обеим сторонам сосенки.
— Верно...
— А на том большом озере точно остров?
— Точно.
— Прежде с восточной стороны в него врезалась коса, сплошь заросшая осокой и ситником. Значит, вода оторвала ее и превратила в остров. Озера в тайге что ни год меняются... Смотря откуда пришла вода, с какой стороны ветры... Так вот, значит, вы находитесь на самых верховьях равнины Раздольной. Отсюда будет самое малое девяносто верст... А ты — пятьдесят, говоришь... Когда ты вышел?
— На рассвете.
— Ох ты, брат, дорогой мой! — Старик удивленно уставился на Николая.— Тебе бы следовало родиться от Никуша, от отца нашей Акулины. Только он, бывало, хаживал вот так же. Что вы, друзья! — Старик оглядел избу, словно в нее набилось много народу.—> Что вы, оставьте эту затею! Сейчас нет у нас людей, которые могли бы найти туда дорогу. Все, кто мог, на войне...
— Да ведь я сам могу...
— Что ты, сынок! Ведь ты же был налегке и свободно пробирался сквозь лесную чащу, сквозь любые заросли. Олени с нартами по таким местам не прой-. дут. Прокопий!.. Снимай доху, в правление поеду я. Собери скорее здешних оленей и пригони их в поселок.
Старик сразу превратился в повелителя, распоряжения которого должны исполняться беспрекословно. Прокопий оставил снисходительный и несколько насмешливый тон взрослого сына и послушно снял о себя доху.
— Там, по западному краю долины, где стоит остов какой-то жалкой юртенки, прошли пять оленей,— рассказывал шепотом Тогойкин Прокопию, а обувавшийся в это время старик услышал и спросил:
— И след привязанной дубины есть?
— Есть, есть...
— Это Ачахаан—лучший бык колхозного стада, А ну! — Старик встал, держался он так, будто старался что-то вспомнить, и хотя двигался тихо и медленно, но скоро оказался одетым.— Так ты, сынок, обязательно хочешь ехать?
— Да, да, сейчас же!
— Ну ладно...— Старик одним движением сгреб медвежью шкуру, заячье одеяло и подушку и отдал все это Прокопию, а сам тихо прошел за матерчатую занавеску, где разлегся его младший внучонок Владимир. Тогойкин вышел во двор. За ним следом вышли гуськом все обитатели дома в сопровождении старого пса. Владимир еще ходить не умел, и пришлось ему остаться одному.
Расстелив медвежью шкуру на сене в санях, старик сказал:
— Ну, сынок, ты ложись сюда.
— Э, не надо! — Тогойкин смутился и даже слегка обиделся на старика: не больной же он,, в .самом деле.— Давай поедем, а то ребята замерзнут!
— Дедушка, не уезжай!
— Что ты, нельзя! Люди в беду попали, надо выручать. Идите-ка домой. Я вечером приеду.
Доехав до середины узкой поляны, Тогойкин обернулся. Уверенно скользя на лыжах, Прокопий входил в лес. Конечно, старик был несправедлив, когда говорил, что его младший сын слабоватый охотник. Во всяком случае, лыжник он прекрасный! Два маленьких Титова взобрались на ограду. Миша нахлобучил, наверно отцовскую, пыжиковую шапку, и она съехала набок, закрыв ему глаз. Но он этого не замечал и, задрав голову, вполне обходился одним глазом. А старший, уцепившись одной рукой за кол, а второй зажав ухо, стоял склонив голову набок. Издали казалось, что он говорит по телефону.
— Как бы не простудились ребята.
— Небось взобрались на городьбу? — сказал старик не поворачиваясь.— Простудиться-то не простудятся, а померзнуть померзнут. Я нарочно не гляжу на них. А то они хуже расстроятся, Вася, старшень-
кий-то, сильно хотел поехать е нами, но проситься не стал. А я будто вовсе и не понимал. Нельзя баловать! Я нарочно не оглядываюсь. Ну как, не слезли еще?
— Нет!
— Слезут, когда мы скроемся из виду.— Старик пошевелил вожжами. Басыкый недовольно зафыркал, мотнул головой и прибавил ходу.
Они миновали редколесье и въехали в чащу. Исчез из виду сначала дом, а потом и поляна. Только долго еще был виден жиденький дымок, тонкая струйка дрожала над деревьями.
Когда они выехали на проезжую дорогу, старик остановил коня и слез с саней.
— Однако надо подчистить копыта. А то он и будет все бедрами играть, точно баба.— Старик поднял заднюю ногу коня, вытащил из-за пояса нож и начал скалывать намерзший бугром на копыте снег.
«А вдруг он промахнется!» — с тревогой подумал Тогойкин, не отрывая взгляда от руки старика. И тут со стороны дома послышались детские голоса. Не прекращая работы, старик пробормотал:
— Этот плут бежит за нами!
Тогойкин подумал было о Васе, но в это время примчался старый пес и уселся посреди дороги, перед конем.
— Вот и всё!—Старик быстро спрятал нож, погладил коню морду, поправил ему челку, провел ладонью кстати и по своему лицу, ловко уселся в сани и зычно крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Ну, отец, вопросам, видно, конца не будет!.. Что ж, товарищ, поедем?—И Прокопий схватился за стеганое пальто, в котором давеча выходил из дому.
— Давай!..— Тогойкин тоже стал быстро одеваться,
— Надел бы ты доху,— сказала Акулина.
— И то правда! Лучшей одежды не бывает! Старик продолжал сидеть спиной к огню, низко опустив голову.
Тогойкин почувствовал себя неловко. Он не ответил на вопрос старого человека, и, наверно, тот от обиды сидит так понуро.
— Местность, в которой мы находимся...
— Нет, ребята, вы уж поезжайте,— вставила Акулина.— А ты, друг, скорей одевайся! А то, словно в самый Якутск собрался.
— Это глухое таежное место,— снова начал Николай,— за широкой-широкой травянистой низиной. Туда спускается много падей и ручьев...
Старик не поднял головы, не выказал любопытства. Тогойкин остановился, не зная, продолжать или нет. Но зато все, кроме старика, проявили большой интерес к его рассказу. Оба паренька, вцепившись ручонками в рубаху деда, не сводили с Тогойкина глаз. Ласково глядела на него своими светлогкарими глазами Акулина. Прокопий остановился, забыв продеть руку в рукав дохи.
— К юго-западу от того места тянется долина, она почти упирается в большое озеро, посреди него — остров, сплошь заросший осокой и ситником.
— Погоди, друг, пусть он расскажет дедушке,— просительным шепотом обратилась Акулина к мужу, вдевшему руку во второй рукав дохи.
Тогойкин, собиравшийся на этом кончить, стал рассказывать дальше:
— С равнины прямо к востоку идут рядом три пади.
Старик вдруг встрепенулся:
— Ну-ну!
— Если смотреть на север, там узенькая падь, разрезанная пополам, словно грива жеребенка, тоненькой полоской лиственничного молодняка.
— Если откуда смотреть?.—строго спросил старик.
— Отец...— укоризненно проговорил Прокопий.
— Потише! — выдохнул старик, унимая сына.
— Если взобраться на высокий мыс.
— А там, где начинается ваша падь, толпятся крупные ели?
— Да-а...— протянул Тогойкин и попятился от удивления.— Стоят ели...
— А ты вышел, значит, по средней речке? — Нет, я по западной...
— Так, ты, значит, перешел озеро, потом пошел по ложбине, там вначале растут березки, а по обеим сторонам сосенки.
— Верно...
— А на том большом озере точно остров?
— Точно.
— Прежде с восточной стороны в него врезалась коса, сплошь заросшая осокой и ситником. Значит, вода оторвала ее и превратила в остров. Озера в тайге что ни год меняются... Смотря откуда пришла вода, с какой стороны ветры... Так вот, значит, вы находитесь на самых верховьях равнины Раздольной. Отсюда будет самое малое девяносто верст... А ты — пятьдесят, говоришь... Когда ты вышел?
— На рассвете.
— Ох ты, брат, дорогой мой! — Старик удивленно уставился на Николая.— Тебе бы следовало родиться от Никуша, от отца нашей Акулины. Только он, бывало, хаживал вот так же. Что вы, друзья! — Старик оглядел избу, словно в нее набилось много народу.—> Что вы, оставьте эту затею! Сейчас нет у нас людей, которые могли бы найти туда дорогу. Все, кто мог, на войне...
— Да ведь я сам могу...
— Что ты, сынок! Ведь ты же был налегке и свободно пробирался сквозь лесную чащу, сквозь любые заросли. Олени с нартами по таким местам не прой-. дут. Прокопий!.. Снимай доху, в правление поеду я. Собери скорее здешних оленей и пригони их в поселок.
Старик сразу превратился в повелителя, распоряжения которого должны исполняться беспрекословно. Прокопий оставил снисходительный и несколько насмешливый тон взрослого сына и послушно снял о себя доху.
— Там, по западному краю долины, где стоит остов какой-то жалкой юртенки, прошли пять оленей,— рассказывал шепотом Тогойкин Прокопию, а обувавшийся в это время старик услышал и спросил:
— И след привязанной дубины есть?
— Есть, есть...
— Это Ачахаан—лучший бык колхозного стада, А ну! — Старик встал, держался он так, будто старался что-то вспомнить, и хотя двигался тихо и медленно, но скоро оказался одетым.— Так ты, сынок, обязательно хочешь ехать?
— Да, да, сейчас же!
— Ну ладно...— Старик одним движением сгреб медвежью шкуру, заячье одеяло и подушку и отдал все это Прокопию, а сам тихо прошел за матерчатую занавеску, где разлегся его младший внучонок Владимир. Тогойкин вышел во двор. За ним следом вышли гуськом все обитатели дома в сопровождении старого пса. Владимир еще ходить не умел, и пришлось ему остаться одному.
Расстелив медвежью шкуру на сене в санях, старик сказал:
— Ну, сынок, ты ложись сюда.
— Э, не надо! — Тогойкин смутился и даже слегка обиделся на старика: не больной же он,, в .самом деле.— Давай поедем, а то ребята замерзнут!
— Дедушка, не уезжай!
— Что ты, нельзя! Люди в беду попали, надо выручать. Идите-ка домой. Я вечером приеду.
Доехав до середины узкой поляны, Тогойкин обернулся. Уверенно скользя на лыжах, Прокопий входил в лес. Конечно, старик был несправедлив, когда говорил, что его младший сын слабоватый охотник. Во всяком случае, лыжник он прекрасный! Два маленьких Титова взобрались на ограду. Миша нахлобучил, наверно отцовскую, пыжиковую шапку, и она съехала набок, закрыв ему глаз. Но он этого не замечал и, задрав голову, вполне обходился одним глазом. А старший, уцепившись одной рукой за кол, а второй зажав ухо, стоял склонив голову набок. Издали казалось, что он говорит по телефону.
— Как бы не простудились ребята.
— Небось взобрались на городьбу? — сказал старик не поворачиваясь.— Простудиться-то не простудятся, а померзнуть померзнут. Я нарочно не гляжу на них. А то они хуже расстроятся, Вася, старшень-
кий-то, сильно хотел поехать е нами, но проситься не стал. А я будто вовсе и не понимал. Нельзя баловать! Я нарочно не оглядываюсь. Ну как, не слезли еще?
— Нет!
— Слезут, когда мы скроемся из виду.— Старик пошевелил вожжами. Басыкый недовольно зафыркал, мотнул головой и прибавил ходу.
Они миновали редколесье и въехали в чащу. Исчез из виду сначала дом, а потом и поляна. Только долго еще был виден жиденький дымок, тонкая струйка дрожала над деревьями.
Когда они выехали на проезжую дорогу, старик остановил коня и слез с саней.
— Однако надо подчистить копыта. А то он и будет все бедрами играть, точно баба.— Старик поднял заднюю ногу коня, вытащил из-за пояса нож и начал скалывать намерзший бугром на копыте снег.
«А вдруг он промахнется!» — с тревогой подумал Тогойкин, не отрывая взгляда от руки старика. И тут со стороны дома послышались детские голоса. Не прекращая работы, старик пробормотал:
— Этот плут бежит за нами!
Тогойкин подумал было о Васе, но в это время примчался старый пес и уселся посреди дороги, перед конем.
— Вот и всё!—Старик быстро спрятал нож, погладил коню морду, поправил ему челку, провел ладонью кстати и по своему лицу, ловко уселся в сани и зычно крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85