Все он врет...
— Эдуард Леонтьевич! — усмехнулся Иванов.— Вы прямо как ребенок. Ну что значит никого не видел? А откуда продукты, лыжи, ружье?
— А разве все это можно раздобыть только в колхозе? — Поняв, что явно запутался, Фокин в замешательстве умолк. Затем начал наступать еще более решительно: — Ну, допустим, он с кем-то и виделся. Пусть так! А почему прибежал один?
— Обрадовать нас хотел,— сказала Катя.
— Ах, обрадовать нас? А я, должен признаться, не так уж рад ему. Ты-то обрадовалась.
— Я обрадовалась.
— Ты и должна радоваться! Но ведь я не старая дева. Обещали! Верить их обещаниям, их слову...
— Слово советских людей...
— Ах, советских людей! — прошамкал Фокин, передразнивая старика Коловоротова.— Слово колхозников!
— Да, колхозников!
— Ты еще скажи — слово якутов!
— Ну, якутов.
— Жил вместе, скажи.
— И живу!
— Героически сражался в Якутии в гражданскую войну...
— Сражался! — Старик дернулся в сторону Фокина.— Замолчи! Я тебе говорю, замолчи! И тогда погибали люди в десять раз лучше тебя!
— Семен Ильич, успокойся, не обращай ты на него внимания.
Коловоротов умолк.
Молчал и Фокин, обидевшись на Иванова. «Не обращай на него внимания...» Подумать только, как он вознес старика и как унизил его, Фокина! Но он не станет выражать обиду вслух, это еще больше унизит его.
Наконец, ни к кому не обращаясь, Фокин тихо заговорил:
— Более серьезный человек организовал бы все. Сам бы привел сюда людей. Мало ли что может им помешать... А то и просто могут в тайге заблудиться. Почему он один примчался? Я хочу выяснить только это. Мне говорят — чтобы нас обрадовать; Но почему мы должны радоваться тому, что он пришел один? Что изменилось в нашей судьбе? Я решительно не могу этого понять...
Тогойкину показалось, что и товарищи стали поглядывать на него с недоумением; И его самого вдруг охватила тревога. В упреках Фокина была логика. Он не смог бы теперь толком объяснить, зачем он так спешил сюда. Лучше бы он задержался на несколько часов. А то примчался, даже не повидавшись с людьми, которые должны были прибыть в колхоз из районного центра, не узнал, сколько человек поедет, на
скольких оленях... Что же это получается? Ушел отсюда, чтобы поскорее добраться до людей. Бежал оттуда, чтобы поскорее прийти сюда... А вдруг старый Иван Титов заболеет или не вспомнит места, где бывал в молодости, лет тридцать тому назад?.. «Таежное озеро меняется каждый год», —сказал ему старик. А разве сама тайга не могла измениться за тридцать лет? А вдруг они не разыщут оленей? Или Егору Джертееву удастся убедить райком, что мы находимся не на их территории, а на территории другого района, а те для перестраховки дадут знать республиканским организациям?.. И, пока они там будут извещать друг. друга, выяснять, разъяснять, пройдет еще иять-шесть дней...
— А для чего, собственна, он пошел? — настойчиво спрашивал Фокин.
Товарищи посматривали на Николая, требуя ясного ответа, который заставил бы Фокина замолчать, Тогойкина сковало от напряжения. Он молчал.
— Выйдем! — Вася Губин подошел к нему и подергал за рукав.— Выйдем, Коля, к костру., Это панихидное нытье едва ли сегодня кончится...
— Молчать! — истерически заорал Фокин. — Дурак ты...
— Выходите,—тихо, но повелительно заговорил Попов.— Все ходячие выходите на свежий воздух, на широкий простор! Эх, если бы я мог ходить, я бы не стал слушать этого...
— Сержант!..
— И правда, успокойтесь, Эдуард Леонтьевич.
— Я, кажется, был капитаном, товарищ капитан!
— Товарищ Фокин! — голос Иванова стал тверже и строже.— Вы много говорили, и мы вас слушали. Хватит! Клочок тучи способен заслонить солнце, ложка дегтя портит бочку меда. Но нельзя же, чтобы радость стольких людей так старательно омрачалась вашей жалкой болтовней...
— Что, что вы сказали?
— Я сказал, что нам надоела ваша болтовня. Мы радуемся, верим, мы благодарны Тогойкину.
Люди зашевелились, будто сразу избавились от сковывавшего их кощмара.
— Допустим, что я клочок тучи и ложка дегтя, а
вы все и солнце и мед... Так я вас понял, товарищ капитан? — И, словно желая еще раз выслушать разъяснения Иванова, Фокин приставил руку к уху и полежал так некоторое время.— И я ведь не хочу умирать... Прошу хоть на сей раз мне поверить, капитан Иванов... И тем не менее не знаю кому и за что я должен быть благодарен... Ах, да-а, прошу прощения! Спасибо, Тогойкин! Я благодарю тебя за полкружки хорошего, действительно очень хорошего супа...
Калмыков беспрерывно стонал. Это значило, что он спит. Стонал он только во сне. А когда не спал, у него мелко дрожали веки и он прерывисто дышал. По этому признаку его и кормили.
Все, кто мог ходить, вышли из самолета и захлопотали у костра,
— Тяжелый человек! — Вася Губин подбородком указал в сторону самолета.—Ведь он и меня чуть было не захомутал. Спасибо Иванову...
— Да ладно, поговорим о чем-нибудь другом,— замахала руками Даша. — Ага, а это что? — Она выдернула из кармана рюкзака свернутые номера газеты «Кыым».— Ты и правда, Николай, очумел, забыл про газеты.
— Дашенька, читай! Что на фронте? Читай, милая... Когда волнуется уравновешенный человек, его голос звучит как-то особенно тихо и спокойно. И это останавливает людей от суеты и громких выкриков. Все сразу притихли, и только Даша шелестела газетами, подбирая их по номерам.
— Читать я буду потом, всем сразу, в самолете. А на фронте... Вот газета от четвертого, мы ее уже не видели, на аэродроме были... Третьего наши войска взяли Ржев и Льгов... Шестого — Гжатск... Двенадцатого — Вязьму...
Катя забрала у подруги газеты и молча направилась к самолету.
Называя освобожденные города, она раздала газеты.
—К сожалению, я еще не превратился тут в якута. Опять насмехаетесь! — Фокин отбросил в сторону газету.
Катя смутилась. Она не сообразила, что товарищи не умеют читать по-якутски. Ведь и она тоже не умеет, это ей просто показалось, что она прочла об освобожденных городах. Даша прочла. В это время Александр Попов с неожиданной радостью загудел, словно возвещал исключительно важную новость:
— «Кы-ым»!.. Написано: «Кы-ым», товарищи!
— Да-а... — согласился с ним Иванов, с необычайным вниманием и интересом глядевший на развернутую газету.— Вот Даша и прочтет нам...
Катя вышла. У костра уже ссорились Даша и Николай.
— Я, видно, поступил неправильно,— говорил огорченный и озадаченный Тогойкин. — На рассвете мне придется снова пойти...
— Вы только послушайте его!—возмутилась Даша, бросая негодующие взгляды на Тогоикина, словно услышала от него что-то по меньшей мере неприличное.— Вы поняли, что он сказал? Он сказал, что зря спешил к нам.
— Как зря? Почему?
— А вот спросите у него!
Какое-то время все молча смотрели на Николая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Эдуард Леонтьевич! — усмехнулся Иванов.— Вы прямо как ребенок. Ну что значит никого не видел? А откуда продукты, лыжи, ружье?
— А разве все это можно раздобыть только в колхозе? — Поняв, что явно запутался, Фокин в замешательстве умолк. Затем начал наступать еще более решительно: — Ну, допустим, он с кем-то и виделся. Пусть так! А почему прибежал один?
— Обрадовать нас хотел,— сказала Катя.
— Ах, обрадовать нас? А я, должен признаться, не так уж рад ему. Ты-то обрадовалась.
— Я обрадовалась.
— Ты и должна радоваться! Но ведь я не старая дева. Обещали! Верить их обещаниям, их слову...
— Слово советских людей...
— Ах, советских людей! — прошамкал Фокин, передразнивая старика Коловоротова.— Слово колхозников!
— Да, колхозников!
— Ты еще скажи — слово якутов!
— Ну, якутов.
— Жил вместе, скажи.
— И живу!
— Героически сражался в Якутии в гражданскую войну...
— Сражался! — Старик дернулся в сторону Фокина.— Замолчи! Я тебе говорю, замолчи! И тогда погибали люди в десять раз лучше тебя!
— Семен Ильич, успокойся, не обращай ты на него внимания.
Коловоротов умолк.
Молчал и Фокин, обидевшись на Иванова. «Не обращай на него внимания...» Подумать только, как он вознес старика и как унизил его, Фокина! Но он не станет выражать обиду вслух, это еще больше унизит его.
Наконец, ни к кому не обращаясь, Фокин тихо заговорил:
— Более серьезный человек организовал бы все. Сам бы привел сюда людей. Мало ли что может им помешать... А то и просто могут в тайге заблудиться. Почему он один примчался? Я хочу выяснить только это. Мне говорят — чтобы нас обрадовать; Но почему мы должны радоваться тому, что он пришел один? Что изменилось в нашей судьбе? Я решительно не могу этого понять...
Тогойкину показалось, что и товарищи стали поглядывать на него с недоумением; И его самого вдруг охватила тревога. В упреках Фокина была логика. Он не смог бы теперь толком объяснить, зачем он так спешил сюда. Лучше бы он задержался на несколько часов. А то примчался, даже не повидавшись с людьми, которые должны были прибыть в колхоз из районного центра, не узнал, сколько человек поедет, на
скольких оленях... Что же это получается? Ушел отсюда, чтобы поскорее добраться до людей. Бежал оттуда, чтобы поскорее прийти сюда... А вдруг старый Иван Титов заболеет или не вспомнит места, где бывал в молодости, лет тридцать тому назад?.. «Таежное озеро меняется каждый год», —сказал ему старик. А разве сама тайга не могла измениться за тридцать лет? А вдруг они не разыщут оленей? Или Егору Джертееву удастся убедить райком, что мы находимся не на их территории, а на территории другого района, а те для перестраховки дадут знать республиканским организациям?.. И, пока они там будут извещать друг. друга, выяснять, разъяснять, пройдет еще иять-шесть дней...
— А для чего, собственна, он пошел? — настойчиво спрашивал Фокин.
Товарищи посматривали на Николая, требуя ясного ответа, который заставил бы Фокина замолчать, Тогойкина сковало от напряжения. Он молчал.
— Выйдем! — Вася Губин подошел к нему и подергал за рукав.— Выйдем, Коля, к костру., Это панихидное нытье едва ли сегодня кончится...
— Молчать! — истерически заорал Фокин. — Дурак ты...
— Выходите,—тихо, но повелительно заговорил Попов.— Все ходячие выходите на свежий воздух, на широкий простор! Эх, если бы я мог ходить, я бы не стал слушать этого...
— Сержант!..
— И правда, успокойтесь, Эдуард Леонтьевич.
— Я, кажется, был капитаном, товарищ капитан!
— Товарищ Фокин! — голос Иванова стал тверже и строже.— Вы много говорили, и мы вас слушали. Хватит! Клочок тучи способен заслонить солнце, ложка дегтя портит бочку меда. Но нельзя же, чтобы радость стольких людей так старательно омрачалась вашей жалкой болтовней...
— Что, что вы сказали?
— Я сказал, что нам надоела ваша болтовня. Мы радуемся, верим, мы благодарны Тогойкину.
Люди зашевелились, будто сразу избавились от сковывавшего их кощмара.
— Допустим, что я клочок тучи и ложка дегтя, а
вы все и солнце и мед... Так я вас понял, товарищ капитан? — И, словно желая еще раз выслушать разъяснения Иванова, Фокин приставил руку к уху и полежал так некоторое время.— И я ведь не хочу умирать... Прошу хоть на сей раз мне поверить, капитан Иванов... И тем не менее не знаю кому и за что я должен быть благодарен... Ах, да-а, прошу прощения! Спасибо, Тогойкин! Я благодарю тебя за полкружки хорошего, действительно очень хорошего супа...
Калмыков беспрерывно стонал. Это значило, что он спит. Стонал он только во сне. А когда не спал, у него мелко дрожали веки и он прерывисто дышал. По этому признаку его и кормили.
Все, кто мог ходить, вышли из самолета и захлопотали у костра,
— Тяжелый человек! — Вася Губин подбородком указал в сторону самолета.—Ведь он и меня чуть было не захомутал. Спасибо Иванову...
— Да ладно, поговорим о чем-нибудь другом,— замахала руками Даша. — Ага, а это что? — Она выдернула из кармана рюкзака свернутые номера газеты «Кыым».— Ты и правда, Николай, очумел, забыл про газеты.
— Дашенька, читай! Что на фронте? Читай, милая... Когда волнуется уравновешенный человек, его голос звучит как-то особенно тихо и спокойно. И это останавливает людей от суеты и громких выкриков. Все сразу притихли, и только Даша шелестела газетами, подбирая их по номерам.
— Читать я буду потом, всем сразу, в самолете. А на фронте... Вот газета от четвертого, мы ее уже не видели, на аэродроме были... Третьего наши войска взяли Ржев и Льгов... Шестого — Гжатск... Двенадцатого — Вязьму...
Катя забрала у подруги газеты и молча направилась к самолету.
Называя освобожденные города, она раздала газеты.
—К сожалению, я еще не превратился тут в якута. Опять насмехаетесь! — Фокин отбросил в сторону газету.
Катя смутилась. Она не сообразила, что товарищи не умеют читать по-якутски. Ведь и она тоже не умеет, это ей просто показалось, что она прочла об освобожденных городах. Даша прочла. В это время Александр Попов с неожиданной радостью загудел, словно возвещал исключительно важную новость:
— «Кы-ым»!.. Написано: «Кы-ым», товарищи!
— Да-а... — согласился с ним Иванов, с необычайным вниманием и интересом глядевший на развернутую газету.— Вот Даша и прочтет нам...
Катя вышла. У костра уже ссорились Даша и Николай.
— Я, видно, поступил неправильно,— говорил огорченный и озадаченный Тогойкин. — На рассвете мне придется снова пойти...
— Вы только послушайте его!—возмутилась Даша, бросая негодующие взгляды на Тогоикина, словно услышала от него что-то по меньшей мере неприличное.— Вы поняли, что он сказал? Он сказал, что зря спешил к нам.
— Как зря? Почему?
— А вот спросите у него!
Какое-то время все молча смотрели на Николая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85