— Или будет нехорошо везти его с людьми? Ну, тогда выпустим из него тепло. Укажу Прокопию место, а сам непременно побываю потом на озере. Нужно мне...
«Выпуск тепла» состоял в том, что медведю вскрыли брюшину, а затем завалили его ветвями и хворостом.
На обратном пути Тогойкин опять встал на лыжи и привязал себя веревкой к нартам. Они быстро доехали до Длинного увала и отпустили оленей пастись. А когда запылал костер и с ближайших деревьев закапали прозрачные капельки растаявшего снега, к ним подъехали остальные.
— Ну как, отец? — Прокопий соскочил с нарт.
— Тише! Есть... — шепнул отец, выразительно подмигнув.
— Мы слишком часто останавливаемся!— послышалось с задних нарт недовольное брюзжание Фокина.— Эдак мы никогда не доедем...
— Что он говорит? — поинтересовался Иван.
— Он говорит, что слишком часто останавливаемся. Старик зашептал на ухо Тогойкину:
— Это у вас главный, да? Тогда, сынок, ты потихоньку поговорил бы с ним. Может, он отпустит меня...
— Нет, что ты, друг! Мы же с тобой решили.
— Ну ладно, пусть будет так... Давайте котелки! Скоро над огнем уже висело множество котелков со снегом.
— Пять минут плетемся, по часу стоим,— слышался негодующий голос Фокина.
— Тише едешь — дальше будешь, Эдуард Леонтьевич! — весело откликнулся Лука Лукич и с такой радостной улыбкой подбежал к Фокину, словно услыхал от него какую-то добрую новость.
Тогойкин пошел к Иванову и стал ему тихо рассказывать о том, как неправдоподобно легко, просто и быстро старик победил медведя. А у соседней нарты, где лежал и слабо стонал Калмыков, суетились Анна Алексеевна и обе девушки.
В колхоз «Рост» приехали к закату солнца. Заметив около здания клуба много народу, Тогойкин с опаской подумал: «Неужели они будут митинговать?» — и, соскочив с нарт, побежал к Тимофею Титову, стоявшему, опираясь на костыли, впереди толпы. Но его перехватил по пути откуда-то выскочивший Егор Джергеев и, заключив в свои объятия, кому-то крикнул;
— Роман Васильевич, вот он, славный сын нашего народа, товарищ Тогойкин!
Раздосадованный Тогойкин тщетно пытался высвободиться из цепких объятий. Из толпы послышался хриплый, простуженный голос:
— Джергеев, ты потише, пожалуйста! — Подошёл секретарь райкома Маркин с заиндевевшими, жесткими усами.
— Ну, знакомьтесь, партия и комсомол...— Джергеев отпустил Тогойкина и нехотя отошел в сторону.
Узнав, что никакого митинга не будет; Тогойкин успокоился и, пока нарты гуськом въезжали во двор, коротко поговорил с Маркиным и Титовым.
Вчера, как только проводили людей на оленях в тайгу, прибыли товарищи из районного центра, Сразу же все пришло в движение, закипела работа. На большом озере под поселком расчистили площадку для самолета. Клуб тщательно вымыли, протерли стены,— там будет и гостиница и палаты для пострадавших. И кровати, и белье, и посуда — все есть,, все достали. И. даже людей выделили. Это, пожалуй, было труднее всего, никто не сидел сложа руки в ожидании такого чрезвычайного происшествия.
Лежачих с большой осторожностью переносили на носилках. Фокин застонал и заохал. Со всех сторон раздались встревоженные женские голоса: «Ой, милые, потише вы его, поосторожней!» Люди широко расступились перед носилками, на: которых проплывал Фокин в открытые настежь двери клуба.
Вместе с районными работниками приехали молодой прихрамывающий хирург и медсестра; Анна Алексеевна подозвала сестру из своей- больницы, она тоже была здесь вместе с фельдшером,— и расспросила, как там
было без нее. Узнав, что ее хотят отослать домой отдохнуть, Анна Алексеевна не на шутку рассердилась и, отправив в больницу фельдшера, сама осталась с сестрой в клубе, ставшем сейчас самым ответственным отделением местной больницы.
После того как больные поступили под надзор медиков, Даша и Катя сразу оказались не у дел и почувствовали себя неловко и скованно. Им даже не захотелось идти в отведенную для них комнатушку. Но вскоре из райцентра сообщили, что из города вылетел самолет. И вот все, кто помоложе, пешком, а старик Коловоротов с безногим председателем, на санях, цепочкой потянулись к озеру встречать самолет. Навстречу им попался негодующий Егор Джергеев.
— П-панимаис, хоть бы в такие ответственные моменты они старались держаться, как подобает. П-панимаис! — Джергеев угрожающе ворочал глазами и почему-то одно слово произносил по-русски.
— Что случилось? — спросил Маркин в недоумении.
— П-панимаис! Люди дороже золота!..— Голос Джергеева сорвался, и он решительными шагами направился к клубу.
Так никто и не узнал, чем был возмущен Егор Джергеев. И о нем тут же забыли.
Войдя во двор клуба, Джергеев довольно долго прохаживался между нартами, прикидывал на вес бочонок с маслом, развертывал на снегу и тщательно разглядывал ковры. Затем, еще за дверью сняв с головы свою мохнатую росомашью шапку, он проскользнул в здание клуба, закивал двум сестрам и с придыханием проговорил:
— Я прощу ;вас, извините меня, пожалуйста, дорогие и уважаемые товарищи...— Он заискивающе улыбался, оскалив неправдоподобно ровные и белые зубы.
Те молча уставились на него, не скрывая своего удивления. Тогда он обратился к сестре из местной больницы.
— Послушай, милая Настя,—вкрадчиво заговорил он,— во дворе я нашел маленький бочонок, в нем немного маслица. И еще там есть два весьма простеньких коврика. Ты не знаешь, случайно, чье это добро?
— Не знаю,— растерянно ответила Настя и повернулась к русской сестре, которая вопросительно поглядывала на них.— Он говорит, какие-то ковры и масло осталось на дворе...
— Мое, мое! Почему там оставили? — всполошился на своей койке Фокин, услышав этот разговор в открытую дверь.
Джергеев мгновенно разделся и, накинув на себя висевший у двери халат, проскользнул в палату, откуда Фокин взмахом руки звал его к себе.
Джергеев подсел к Фокину и, склонившись над ним, с ходу что-то оживленно зашептал ему. Следом вкатилась толстенькая Настя и попросила Джергеева выйти из палаты. Но больной и его посетитель горячо стали упрашивать сестру, чтобы она дала им возможность поговорить.
— Мы, кажется, никому не мешаем, сестричка,— просил один по-русски.
— Милая деточка Настенька, разреши хоть чуточку нагл поговорить,— просил другой по-якутски.
Иванов не обращал на них никакого внимания, он с упоением читал газеты. Попов укрылся с головой одеялом и, по-видимому, крепко спал. Оба врача, целиком ушедшие в заботы об умирающем Калмыкове, не замечали присутствия постороннего человека. Можно было подумать, что встретились давно не видевшиеся друзья. Медсестра Настя посмотрела на них и, решив, что они и в самом деле никому не мешают, вышла. А Фокин с Джергеевым все шептались и шептались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
«Выпуск тепла» состоял в том, что медведю вскрыли брюшину, а затем завалили его ветвями и хворостом.
На обратном пути Тогойкин опять встал на лыжи и привязал себя веревкой к нартам. Они быстро доехали до Длинного увала и отпустили оленей пастись. А когда запылал костер и с ближайших деревьев закапали прозрачные капельки растаявшего снега, к ним подъехали остальные.
— Ну как, отец? — Прокопий соскочил с нарт.
— Тише! Есть... — шепнул отец, выразительно подмигнув.
— Мы слишком часто останавливаемся!— послышалось с задних нарт недовольное брюзжание Фокина.— Эдак мы никогда не доедем...
— Что он говорит? — поинтересовался Иван.
— Он говорит, что слишком часто останавливаемся. Старик зашептал на ухо Тогойкину:
— Это у вас главный, да? Тогда, сынок, ты потихоньку поговорил бы с ним. Может, он отпустит меня...
— Нет, что ты, друг! Мы же с тобой решили.
— Ну ладно, пусть будет так... Давайте котелки! Скоро над огнем уже висело множество котелков со снегом.
— Пять минут плетемся, по часу стоим,— слышался негодующий голос Фокина.
— Тише едешь — дальше будешь, Эдуард Леонтьевич! — весело откликнулся Лука Лукич и с такой радостной улыбкой подбежал к Фокину, словно услыхал от него какую-то добрую новость.
Тогойкин пошел к Иванову и стал ему тихо рассказывать о том, как неправдоподобно легко, просто и быстро старик победил медведя. А у соседней нарты, где лежал и слабо стонал Калмыков, суетились Анна Алексеевна и обе девушки.
В колхоз «Рост» приехали к закату солнца. Заметив около здания клуба много народу, Тогойкин с опаской подумал: «Неужели они будут митинговать?» — и, соскочив с нарт, побежал к Тимофею Титову, стоявшему, опираясь на костыли, впереди толпы. Но его перехватил по пути откуда-то выскочивший Егор Джергеев и, заключив в свои объятия, кому-то крикнул;
— Роман Васильевич, вот он, славный сын нашего народа, товарищ Тогойкин!
Раздосадованный Тогойкин тщетно пытался высвободиться из цепких объятий. Из толпы послышался хриплый, простуженный голос:
— Джергеев, ты потише, пожалуйста! — Подошёл секретарь райкома Маркин с заиндевевшими, жесткими усами.
— Ну, знакомьтесь, партия и комсомол...— Джергеев отпустил Тогойкина и нехотя отошел в сторону.
Узнав, что никакого митинга не будет; Тогойкин успокоился и, пока нарты гуськом въезжали во двор, коротко поговорил с Маркиным и Титовым.
Вчера, как только проводили людей на оленях в тайгу, прибыли товарищи из районного центра, Сразу же все пришло в движение, закипела работа. На большом озере под поселком расчистили площадку для самолета. Клуб тщательно вымыли, протерли стены,— там будет и гостиница и палаты для пострадавших. И кровати, и белье, и посуда — все есть,, все достали. И. даже людей выделили. Это, пожалуй, было труднее всего, никто не сидел сложа руки в ожидании такого чрезвычайного происшествия.
Лежачих с большой осторожностью переносили на носилках. Фокин застонал и заохал. Со всех сторон раздались встревоженные женские голоса: «Ой, милые, потише вы его, поосторожней!» Люди широко расступились перед носилками, на: которых проплывал Фокин в открытые настежь двери клуба.
Вместе с районными работниками приехали молодой прихрамывающий хирург и медсестра; Анна Алексеевна подозвала сестру из своей- больницы, она тоже была здесь вместе с фельдшером,— и расспросила, как там
было без нее. Узнав, что ее хотят отослать домой отдохнуть, Анна Алексеевна не на шутку рассердилась и, отправив в больницу фельдшера, сама осталась с сестрой в клубе, ставшем сейчас самым ответственным отделением местной больницы.
После того как больные поступили под надзор медиков, Даша и Катя сразу оказались не у дел и почувствовали себя неловко и скованно. Им даже не захотелось идти в отведенную для них комнатушку. Но вскоре из райцентра сообщили, что из города вылетел самолет. И вот все, кто помоложе, пешком, а старик Коловоротов с безногим председателем, на санях, цепочкой потянулись к озеру встречать самолет. Навстречу им попался негодующий Егор Джергеев.
— П-панимаис, хоть бы в такие ответственные моменты они старались держаться, как подобает. П-панимаис! — Джергеев угрожающе ворочал глазами и почему-то одно слово произносил по-русски.
— Что случилось? — спросил Маркин в недоумении.
— П-панимаис! Люди дороже золота!..— Голос Джергеева сорвался, и он решительными шагами направился к клубу.
Так никто и не узнал, чем был возмущен Егор Джергеев. И о нем тут же забыли.
Войдя во двор клуба, Джергеев довольно долго прохаживался между нартами, прикидывал на вес бочонок с маслом, развертывал на снегу и тщательно разглядывал ковры. Затем, еще за дверью сняв с головы свою мохнатую росомашью шапку, он проскользнул в здание клуба, закивал двум сестрам и с придыханием проговорил:
— Я прощу ;вас, извините меня, пожалуйста, дорогие и уважаемые товарищи...— Он заискивающе улыбался, оскалив неправдоподобно ровные и белые зубы.
Те молча уставились на него, не скрывая своего удивления. Тогда он обратился к сестре из местной больницы.
— Послушай, милая Настя,—вкрадчиво заговорил он,— во дворе я нашел маленький бочонок, в нем немного маслица. И еще там есть два весьма простеньких коврика. Ты не знаешь, случайно, чье это добро?
— Не знаю,— растерянно ответила Настя и повернулась к русской сестре, которая вопросительно поглядывала на них.— Он говорит, какие-то ковры и масло осталось на дворе...
— Мое, мое! Почему там оставили? — всполошился на своей койке Фокин, услышав этот разговор в открытую дверь.
Джергеев мгновенно разделся и, накинув на себя висевший у двери халат, проскользнул в палату, откуда Фокин взмахом руки звал его к себе.
Джергеев подсел к Фокину и, склонившись над ним, с ходу что-то оживленно зашептал ему. Следом вкатилась толстенькая Настя и попросила Джергеева выйти из палаты. Но больной и его посетитель горячо стали упрашивать сестру, чтобы она дала им возможность поговорить.
— Мы, кажется, никому не мешаем, сестричка,— просил один по-русски.
— Милая деточка Настенька, разреши хоть чуточку нагл поговорить,— просил другой по-якутски.
Иванов не обращал на них никакого внимания, он с упоением читал газеты. Попов укрылся с головой одеялом и, по-видимому, крепко спал. Оба врача, целиком ушедшие в заботы об умирающем Калмыкове, не замечали присутствия постороннего человека. Можно было подумать, что встретились давно не видевшиеся друзья. Медсестра Настя посмотрела на них и, решив, что они и в самом деле никому не мешают, вышла. А Фокин с Джергеевым все шептались и шептались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85