— Не увидел,:— глухо проговорил Тогойкин.
— Даже не показался,—прошептал Вася Губин, словно его больше всего обидело, что самолет кружил где-то поблизости, а не дал на себя поглядеть.— Ну что же, пойдемте к своим.
Коловоротов прошептал одними губами:
— Не увидимся мы с тобой, Марта!
— К своим? А как же лыжи? — Душу Тогойкина раздирали невыразимо противоречивые волнения. Ему и хотелось идти к своим и страшно было увидеть их сокрушенный вид. И надо идти, чтобы успокоить людей, но, с другой стороны, нельзя терять время, необходимо как можно скорее сделать лыжи.— Семен Ильич, вы...— Только сейчас заметив, что старик опять лежит на снегу, он схватил его поперек туловища и поднял.
С безжизненно повисшими руками и ногами, старик был тяжел, как куль сырого песка. Тогойкин с большим прудом дотащил его до самолета, внес внутрь, усадил и оглядел товарищей.
Их вопрошающие взгляды были устремлены на вошедших. Казалось, все они сейчас вскочат и начнут расспрашивать. Но никто не шевельнулся. Никто ничего не спросил. Только глаза... Как много говорят глаза человека! Вот, оказывается, почему в минуты самого светлого счастья или самой черной печали, когда не хватает слов, чтобы выразить свои чувства, люди по глазам понимают друг друга.
— Пролетел мимо, нас не заметил,---равнодушно проговорил Тогойкин, как бы не придавая этому событию значения.
— Знаем,—спокойно сказала Катя Соловьева, осторожно приглаживая волосы, будто ей надо было поправить прическу.— Знаем! А других новостей нет?
— А где же материал для лыж? — пробасил Попов. Казалось, он вовсе и не слышал ничего о самолете.— Мы с Семеном Ильичом построгали бы.
— Да, мы бы построгали! — У Семена Ильича вид был оторопелый.— Идите принесите.
— Товарищи! — Голос Ивана Васильевича прозвучал особенно звонко. Все обернулись к нему.— Товарищи! — повторил он и немного помолчал для большей убедительности.—Дела наши совсем неплохи. Пролетел самолет «По-2». Это значит, что мы не так далеко от населенного пункта.
Много, очень много может значить слово, если оно сказано кстати, в нужный момент.
— Не так далеко!—неожиданно завопил Эдуард Леонтьевич Фокин, падая навзничь и закрыв лицо руками.— Выпросите у своего якутского шамана серебряные лыжи! Сгиньте, улетайте на своих воробьях, которых вы кормите крадеными сухарями!
Только тогда, когда Фокин повалился на спину, люди заметили, что он сидел. Оказывается, может...
Парни вышли.
— Опять началась обедня! — медленно проговорил Попов и отвернулся.
— Дайте ему воды! — распорядился Иван Васильевич.
Серьезнее всех, не считая Калмыкова, пострадал Иван Васильевич. Маленький, худощавый, с тонкими,. хрупкими пальцами, он, казалось бы, должен был вызывать в людях жалость. Но все сразу почувствовали, что в жалости этот человек не нуждается. Напротив, все нуждались в его участии, в его умном внимании, в не покидающей его бодрости духа, в его всегда кстати сказанном слове. Да, сила его была не в мускулах. Окружающие даже не всегда отдавали себе отчет в том, что не они сами, а он натолкнул их на такие-то мысли, дал понять то-то и то-то. Например, никто ведь не обратил внимания на то, что пролетел над ними «По-2». И вовсе не оттого, что люди не умели различать самолеты по звуку. Как часто не замечаешь даже, молод или стар был человек, прошедший мимо тебя, мужчина или женщина.
Ведь «По-2» маленький самолет. Допустим, он проделал расстояние от взлетного поля до них и обратно. Значит, они действительно находятся недалеко от населенного пункта. А если так, то они могут быть спасены. Как же было людям не радоваться.
Только Фокин, отхлебнув воды, снова закрыл лицо руками и заплакал, фыркая и задыхаясь. Потом вдруг затих. То ли уснул, то ли устал. Он уже вызывал у людей не гнев, а жалость, как человек слабый духом. И теперь его истерики никого не пугали, не наводили ни на кого уныния, даже не омрачали настроения.
Все светлые надежды воплотились в Иване Васильевиче. Раз он не сказал: «Мы побеждены»,— значит, надо продолжать борьбу. При перетягивании палки большей частью побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто упорнее. Здесь же идет борьба между жизнью и смертью. Кто перетянет? Поглядите па Ивана Васильевича, послушайте его речи — и вы поймете, что у вас хватит и упорства, и выносливости, и отваги. Не может не хватить!
Таким его видели попавшие в беду люди.
А что думал, что чувствовал сам Иван Васильевич?
Утешить себя, пожалуй, труднее, чем других. Надо во всем разобраться...
Несомненно, их ищут. Несомненно и то, что кроме специально выделенных для этой цели самолетов такое задание дано всем летчикам, летающим во всех направлениях от Якутска. Оповещены, конечно, о случившейся катастрофе и охотники. И тот пролетевший здесь Самолет, куда бы он ни держал путь, какое бы задание ни выполнял, тоже искал их. Но самолет их не обнару- жил, а маршрут его, конечно, отмечен. И потому ждать второго бессмысленно. На охотника надеяться нельзя — тайга слишком велика. Значит, надо рассчитывать только на самих себя. И все-таки большое ему спасибо, этому самолету, что пролетел сегодня! Ведь он мог появиться гораздо позже, когда у всех иссякли бы силы.
Нужны лыжи! Надо как можно скорее сделать лыжи, оставив все прочие дела! Колю Тогойкина на два дня, нет, на четыре дня придется отпустить. Пусть он два дня идет и идет к востоку... На третий день—повернет назад... Тяжел будет обратный путь! Возвращаться ни с чем, усталым, голодным... А надо ли ему возвращаться? Только для того, чтобы со всеми вместе... А ес-
ли ему идти и идти, пока не встретит человека, пока не рухнет на снег?.. У людей должна быть надежда на спасение!
Коля вернется, денек отдохнет, отоспиться, съест остатки провизии и опять уйдет, но уже в другом направлении. Опять уйдет...
Костер по ночам жечь будет некому. А дрова, чтобы вскипятить воду, как-нибудь соберут Вася, Семен Ильич и девушки.
Иванов оторвался от своих мыслей. Солнышко светило вовсю. Он не заметил, когда небо успело проясниться, и не знал, сколько сейчас времени. Приподнял голову и огляделся. Девушки сидели около Калмыкова. Попов вращал огромными глазищами, потом зашевелил отросшими усами и бородой — о бритье-то и думать забыли— и чему-то улыбнулся. Фокин лежал тихо, к нему спиной.
Иванов закрыл глаза и довольно долго ни о чем не думал. Какой-то шорох, чье-то дыхание заставили его открыть глаза. Катя Соловьева, вытянув свою исхудавшую шею, глядела на пего.
— Девочки,—спросил хриплым голосом Иванов,— сколько сейчас времени?
— Наверно, около четырех,—ответила подошедшая Даша.— Как вы хорошо спали, Иван Васильевич! Поздравляю вас! Выздоравливаете!
— Спасибо, Даша! Только...— начал он было, но воздержался, не сказал, что вовсе не спал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85