А вдруг где-нибудь залает собака, заскрипят сани? Что бы ни было, нельзя останавливаться, иначе он обязательно побежит обратно к лыжному следу и будет так же бесцельно топтаться на месте. Добраться до того сверкающего бугра! Если он оттуда ничего не увидит, то вернется... И тогда — по следу... Нет, против следа... Или но следу?..
Речка уткнулась в бугор и потекла вдоль подножия. Он быстро поднялся на вершину. Робкий свет луны, осветивший бугор, разбился на несколько отдельных переливающихся и дрожащих сияний. Они угасали одно за другим и заблистали вдали в разных местах, трепетно заиграли по излучинам речки, обогнувшей бугор, над снежными островками тальников и ивняка. Ничего примечательного не обнаружил Тогойкин на широко раскинувшейся тихой долине и собрался было спуститься, чтобы вернуться к лыжне, но вдруг остановился. . Оказалось, что, долго глядя вдаль, он не заметил, что прямо под ним четко вырисовывалась проезжая дорога.
Неужели померещилось? Он снял рукавицы, сунул их под мышку и растер руками лицо.
Да, внизу протянулась дорога, даже отсюда видны зазубрины от копыт.
Тогойкин оттолкнулся, съехал вниз и тяжело шлепнулся задом о твердо накатанную дорогу. Он снял лыжи и, положив их поперек колен, стал тихо гладить,
словно бы убаюкивая. Наотмашь вытер набежавшую на губу солоноватую струйку. Чувствуя выступившие на глазах слезы, но не желая в этом признаваться даже самому себе, он тихо прошептал: «Это пот!»—и, сунув лыжи под мышку, вскочил на ноги.
В какую сторону пойти?.. В любую! Дорога все равно приведет к людям. Он устремился было на север, но тут же повернул обратно и остановился в нерешительности.
Тут прошли, тяжело ступая, лошадь и вол. Они везли два воза—на обочинах дороги остались бороздки от соломинок.
Тогойкин долго шел по дороге, держа лыжи под мышкой. «Остановиться бы и поесть, поберечь силы»,— подумывал он временами, но все более убыстрял шаг и наконец пустился бежать. Ноги, привыкшие к лыжам, вначале скользили и были странно легки. «Как это говорят? Не чуя под собою ног!» — подумал он и усмехнулся.
Луна скрылась, снег потемнел, но он ощущал дорогу подошвами. Поднялся на взгорок, сбежал с него, пересек какое-то довольно большое озеро, пробежал между кустиками тальников, выросших на кочках.
Надо беречь силы, надо идти медленнее...
Вот еще, будет он рассиживаться! Можно идти не спеша и грызть что-нибудь на ходу. А то и не успеешь понять, как покинули тебя силы, свалишься на дороге и не поднимешься.
Тогойкин перешел на шаг. Но вдруг его пошатнуло, словно кто-то столкнул его с дороги. Начали заплетаться ноги, он спотыкался, поднялась тошнота, закружилась голова. Он снова побежал, и сразу же мышцы напряглись, ноги снова почувствовали плотно утоптанный снег. Продолжая бежать, он вытащил из кармана сухарь и, царапая губы, сунул его в рот. Разгрыз, и сразу запершило в горле. Не останавливаясь он схватил горсть снега и тоже запихал в рот.
Стало гораздо легче. Надо бежать, только бежать. «Никогда сразу не останавливайтесь после утомительного бега...» Кто это говорил? Или он где-то прочел? Э, да это же говорила Елочка... В то время казалось, что все ее наставления едва ли пригодятся когда-нибудь,
В стороне от дороги раздался страшный храп. Тогойкин испуганно обернулся. Гордо подняв голову, неподалеку стоял величественный гнедой жеребец. Кивком откинув в сторону густую, длинную гриву и челку, он грозно смотрел на человека. Вокруг него спокойно и беспечно, разгребая копытами снег, паслись его белые и серые подруги, почти сливаясь с окружающим снегом.
«Загнать за изгородь, поймать одну из них и поехать верхом».
Жеребец, словно бы угадав недобрые мысли незваного гостя, грозно всхрапнул, вытянул челноком голову, обежал вокруг табуна и увел своих подопечных в сторону.
Тогойкин понял, что помыслы его были весьма наивны. Он пересек островок белотала и увидел в овраге старого упряжного коня. Осторожно опустив лыжи На землю, он смахнул большой пучок сена, висевший на кусте ивы, и, протягивая его в сторону коня, тихо стал к нему приближаться. Старый серый мерин продолжал спокойно подбирать валявшиеся на дороге клочья сена. Николай попытался схватить его за челку, но конь внезапно развернулся, чтобы лягнуть его. Тогойкин хотел отскочить назад, но повалился на спину, и это спасло его. Когда он вскочил на ноги, конь широкой рысцой мчался вверх по крутому склону оврага.
«Надо было обхватить шею и уцепиться за храп»,— с досадой подумал Николай и, подняв лыжи, побежал вдогонку за конем. Среди зарослей белотала тянулась узенькая тропинка, проторенная лошадьми. Конь рысью поднялся по той тропинке. Как только Тогойкин взобрался наверх, прямо перед ним взвился фонтан искр из трубы какого-то жилья. Почудилось даже, будто лицо обдало теплом, и он невольно замигал и отвернулся. Забыв про коня, он побежал к жилью.
Тракт прошел дальше понизу. От него отделилась другая дорога, по которой возили сено,— она сворачивала к лесу. Жилье, по-видимому, находилось где-то в самом лесу.
Чем дальше углублялся Тогойкин в лес, тем реже он видел вяло взлетающие из трубы искры. Они терялись где-то за деревьями. Значит, жилье за лесом.
Николай пробежал лес. С края неширокой поляны тусклыми пятнами на него смотрели обледеневшие окна рубленого дома.
Откуда-то из-за дома появился старый пес. Лениво, явно для видимости, он потявкал, обнюхал Тогойкина и, смиренно подойдя к двери, начал царапать ее.
Тогойкин быстро прислонил лыжи к стене и, распахнув дверь, влетел в дом.
Спиной к топившейся печи стоял небольшого роста, худощавый старик.
От тепла, от яркого света, от радости Тогойкин растерянно топтался на месте. Наконец, стянув с головы шапку, он с трудом выдавил:
— Здравствуйте...
— Здравствуй,— удивленно оглядывая его, ответил старик.— Откуда ты, парень?
— Из тайги... С разбившегося самолета...
— О-о!.. Прокопий, вставай живее! Не слышишь, что ли?
Испуганно вскрикнула женщина, что-то забормотали спящие дети.
Огонь в печи пылал слишком сильным пламенем, старик то исчезал в этой огненной пурге, то снова появлялся. Тогойкин протянул руку и подался вперед, чтобы выдернуть старика из бушующего пламени, но тут же спохватился. Старше стоял спокойно, это ему самому невесть что почудилось.
— Как война? — выпалил он одним духом.
— Хорошо, очень хорошо! Наши громят и гонят врага, Вязьму вот освободили.
Тогойкин удивился, что эти слова произнес не старик, а кто-то- другой. Вся внутренность дома колыхалась и колебалась волнами тепла, горячим дыханием обжигало лицо, теснило дыхание.
Он хотел спросить: «Какие еще города освобождены?»— но не смог. Он хватал ртом горячий воздух и чувствовал, что его то ли несут куда-то, то ли ведут,
— Надо уложить его, пусть отдохнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Речка уткнулась в бугор и потекла вдоль подножия. Он быстро поднялся на вершину. Робкий свет луны, осветивший бугор, разбился на несколько отдельных переливающихся и дрожащих сияний. Они угасали одно за другим и заблистали вдали в разных местах, трепетно заиграли по излучинам речки, обогнувшей бугор, над снежными островками тальников и ивняка. Ничего примечательного не обнаружил Тогойкин на широко раскинувшейся тихой долине и собрался было спуститься, чтобы вернуться к лыжне, но вдруг остановился. . Оказалось, что, долго глядя вдаль, он не заметил, что прямо под ним четко вырисовывалась проезжая дорога.
Неужели померещилось? Он снял рукавицы, сунул их под мышку и растер руками лицо.
Да, внизу протянулась дорога, даже отсюда видны зазубрины от копыт.
Тогойкин оттолкнулся, съехал вниз и тяжело шлепнулся задом о твердо накатанную дорогу. Он снял лыжи и, положив их поперек колен, стал тихо гладить,
словно бы убаюкивая. Наотмашь вытер набежавшую на губу солоноватую струйку. Чувствуя выступившие на глазах слезы, но не желая в этом признаваться даже самому себе, он тихо прошептал: «Это пот!»—и, сунув лыжи под мышку, вскочил на ноги.
В какую сторону пойти?.. В любую! Дорога все равно приведет к людям. Он устремился было на север, но тут же повернул обратно и остановился в нерешительности.
Тут прошли, тяжело ступая, лошадь и вол. Они везли два воза—на обочинах дороги остались бороздки от соломинок.
Тогойкин долго шел по дороге, держа лыжи под мышкой. «Остановиться бы и поесть, поберечь силы»,— подумывал он временами, но все более убыстрял шаг и наконец пустился бежать. Ноги, привыкшие к лыжам, вначале скользили и были странно легки. «Как это говорят? Не чуя под собою ног!» — подумал он и усмехнулся.
Луна скрылась, снег потемнел, но он ощущал дорогу подошвами. Поднялся на взгорок, сбежал с него, пересек какое-то довольно большое озеро, пробежал между кустиками тальников, выросших на кочках.
Надо беречь силы, надо идти медленнее...
Вот еще, будет он рассиживаться! Можно идти не спеша и грызть что-нибудь на ходу. А то и не успеешь понять, как покинули тебя силы, свалишься на дороге и не поднимешься.
Тогойкин перешел на шаг. Но вдруг его пошатнуло, словно кто-то столкнул его с дороги. Начали заплетаться ноги, он спотыкался, поднялась тошнота, закружилась голова. Он снова побежал, и сразу же мышцы напряглись, ноги снова почувствовали плотно утоптанный снег. Продолжая бежать, он вытащил из кармана сухарь и, царапая губы, сунул его в рот. Разгрыз, и сразу запершило в горле. Не останавливаясь он схватил горсть снега и тоже запихал в рот.
Стало гораздо легче. Надо бежать, только бежать. «Никогда сразу не останавливайтесь после утомительного бега...» Кто это говорил? Или он где-то прочел? Э, да это же говорила Елочка... В то время казалось, что все ее наставления едва ли пригодятся когда-нибудь,
В стороне от дороги раздался страшный храп. Тогойкин испуганно обернулся. Гордо подняв голову, неподалеку стоял величественный гнедой жеребец. Кивком откинув в сторону густую, длинную гриву и челку, он грозно смотрел на человека. Вокруг него спокойно и беспечно, разгребая копытами снег, паслись его белые и серые подруги, почти сливаясь с окружающим снегом.
«Загнать за изгородь, поймать одну из них и поехать верхом».
Жеребец, словно бы угадав недобрые мысли незваного гостя, грозно всхрапнул, вытянул челноком голову, обежал вокруг табуна и увел своих подопечных в сторону.
Тогойкин понял, что помыслы его были весьма наивны. Он пересек островок белотала и увидел в овраге старого упряжного коня. Осторожно опустив лыжи На землю, он смахнул большой пучок сена, висевший на кусте ивы, и, протягивая его в сторону коня, тихо стал к нему приближаться. Старый серый мерин продолжал спокойно подбирать валявшиеся на дороге клочья сена. Николай попытался схватить его за челку, но конь внезапно развернулся, чтобы лягнуть его. Тогойкин хотел отскочить назад, но повалился на спину, и это спасло его. Когда он вскочил на ноги, конь широкой рысцой мчался вверх по крутому склону оврага.
«Надо было обхватить шею и уцепиться за храп»,— с досадой подумал Николай и, подняв лыжи, побежал вдогонку за конем. Среди зарослей белотала тянулась узенькая тропинка, проторенная лошадьми. Конь рысью поднялся по той тропинке. Как только Тогойкин взобрался наверх, прямо перед ним взвился фонтан искр из трубы какого-то жилья. Почудилось даже, будто лицо обдало теплом, и он невольно замигал и отвернулся. Забыв про коня, он побежал к жилью.
Тракт прошел дальше понизу. От него отделилась другая дорога, по которой возили сено,— она сворачивала к лесу. Жилье, по-видимому, находилось где-то в самом лесу.
Чем дальше углублялся Тогойкин в лес, тем реже он видел вяло взлетающие из трубы искры. Они терялись где-то за деревьями. Значит, жилье за лесом.
Николай пробежал лес. С края неширокой поляны тусклыми пятнами на него смотрели обледеневшие окна рубленого дома.
Откуда-то из-за дома появился старый пес. Лениво, явно для видимости, он потявкал, обнюхал Тогойкина и, смиренно подойдя к двери, начал царапать ее.
Тогойкин быстро прислонил лыжи к стене и, распахнув дверь, влетел в дом.
Спиной к топившейся печи стоял небольшого роста, худощавый старик.
От тепла, от яркого света, от радости Тогойкин растерянно топтался на месте. Наконец, стянув с головы шапку, он с трудом выдавил:
— Здравствуйте...
— Здравствуй,— удивленно оглядывая его, ответил старик.— Откуда ты, парень?
— Из тайги... С разбившегося самолета...
— О-о!.. Прокопий, вставай живее! Не слышишь, что ли?
Испуганно вскрикнула женщина, что-то забормотали спящие дети.
Огонь в печи пылал слишком сильным пламенем, старик то исчезал в этой огненной пурге, то снова появлялся. Тогойкин протянул руку и подался вперед, чтобы выдернуть старика из бушующего пламени, но тут же спохватился. Старше стоял спокойно, это ему самому невесть что почудилось.
— Как война? — выпалил он одним духом.
— Хорошо, очень хорошо! Наши громят и гонят врага, Вязьму вот освободили.
Тогойкин удивился, что эти слова произнес не старик, а кто-то- другой. Вся внутренность дома колыхалась и колебалась волнами тепла, горячим дыханием обжигало лицо, теснило дыхание.
Он хотел спросить: «Какие еще города освобождены?»— но не смог. Он хватал ртом горячий воздух и чувствовал, что его то ли несут куда-то, то ли ведут,
— Надо уложить его, пусть отдохнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85