Все это было почему-то неприятно слушать. И наверно, не только Васе Губину. А вдруг он после коротенькой паузы, жмурясь и переходя на благоговейный шепот, торжественно произнесет еще чью-нибудь фамилию, да еще имя и отчество, скажем: «А вот, комсомолец Губин Василий Григорьевич!»
Из глубины леса донесся глухой стук палки о дерево. Вася насторожился. Сначала звук раздался в одном месте, затем, перепрыгивая с дерева на дерево, палка била все громче и громче, пока не натолкнулась на что-то и не сломалась с треском.
Это был не тот звук, который слышится, когда ломают сухое дерево, чтобы принести его на плече к костру. Такой звук бывает иногда громче, иногда глуше, и интервалы были бы то длинные, то короткие. А это был звук методический. Так бьют деревом по дереву, стол на одном месте, размеренно и настойчиво.
Вася поднялся и пошел в ту сторону.По мере того как он углублялся в лес, удары становились все ближе и отчетливей. И вот он увидел Тогой-кина. Тот сосредоточенно и увлеченно колотил палкой по большому дереву. Вася удивился, когда увидел, что по обе стороны лиственницы вбиты одна против другой
торчком короткие палки. Что это значит? Не забивает ли он ступеньки, чтобы подняться на дерево и оглядеть местность? Или он хочет надрать коры с этой лиственницы? Зачем? А может, он хочет отколоть брусок побольше и смастерить скамейку у костра?
Вася сам удивился, что мысли его были одна несуразнее другой, и, как бы отбрасывая их одну за другой, он зашагал быстрее.
Лиственница с грациозно изогнутым стволом стояла несколько поодаль от других. Она немного напоминала замороженную рыбу, воткнутую вниз толовой в глубокий снег. Казалось, Тогойкин сейчас бился над тем, чтобы отделить от нее -жирную красновато-желтую тёшу. Снег вокруг лиственницы был утоптан, и все было усеяно корой.
По стволу дерева тянулись вверх две неровные линии надрезов. Вдоль этих линий Николай и забивал короткие палки-клинья.
Увлекшись работой, он не заметил подходившето к нему Васю. Пальто и шапку он .сбросил на снег, весь он взмок, и над ним стояло облако пара, словно над кипящим котлом.
— Что ты Делаешь?
— А-а! — испуганно обернулся Тогойкин и постоял некоторое время, как бы не сразу узнавая друга. Потом улыбнулся, показав ровный ряд широких зубов.—Пришел, значит, да? Я хочу вот попытаться отколоть это. Хотя бы вот такой длины и вот такой ширины.— Быстрыми движениями рук он показал длину и ширину откола, о котором мечтал.—Всего лишь такая штуковина... Тогда бы мы,. Васенька!.. Тогда бы мы... А ну-ка, помоги! Принеси скорее вот таких остроконечных ребристых палок. Сделаем клинья. Хорошо как, что ты пришел! Принеси скорее.
Он указал в сторону огромной лиственницы, разбитой и поверженной молнией, которая лежала в отдалении, краснея разорванной в клочья древесиной, а сам быстро принялся с жаром колотить по дереву.
Вася побежал к лиственнице. Тут ясно виднелись свежие следы Тогойкина, явно уже несколько раз приходившего сюда.
Лыжи!.. Мысленно упрекая себя за то, что он так поздно догадался о волнениях и заботах друга, Вася обошел вокруг поверженного лесного великана и стал вытаскивать из-под снега остроконечные обломки.
Лыжи, лыжи! Только имея лыжи, они смогут вырваться отсюда, убежать от смерти, которая с каждым часом все туже сжимает свои холодные объятия. Они спасут людей и спасутся сами, если будут лыжи. И вот уже Вася тоже был охвачен этой мечтой. Он все вытаскивал и складывал в одно место подходящие для клиньев обломки.
Раскидывая ногами снег и шумно дыша, прибежал Тогойкин.
— Ну как? — резко спросил он, в нетерпении подпрыгивая на одном месте.— Ну как? А-а? —Он одним махом сгреб палки, собранные Васей, и побежал обратно, крикнув на ходу:—Начинает поддаваться, давай еще!
Когда Вася подобрал еще несколько палок и, зажав их под мышкой, пришел к Николаю; тот- встретил его широкой улыбкой и, смахивая рукавом нот со лба, прерывисто сказал:
— Начинает откалываться, товарищ Василий! Как только отколется, одна лыжа будет готова. А если у нас будет пара, мы...—Он не договорил и сильными, четкими ударами стал снова забивать клинья.—Откалывается, Губин!
— Дай-ка мне, а ты отдохни.
— Э, не надо! —торопливо ответил Тогойкин, не прекращая работы.— У тебя рука! Скоро уже.
Коротко звякнув, откололась от дерева тонкая и острая, как копье, дранка и, легко взлетев в воздух, упала на снег. Мигом подлетевший Тогойкин схватил ее и стал осматривать, поворачивая в руках, точно живую и горячую.
— Слишком тонка,— опечаленно проговорил он, воткнул дранку торчком в снег, снова подошел к лиственнице и стал внимательно оглядывать ее со всех сторон.— Погоди-ка, можно еще разок!
И он опять застучал по стволу, вбивая клинья. На этот раз от дерева тяжело отвалилась толстая плаха, а клин далеко отлетел в сторону. — Эх, чуть бы- потоньше да подлиннее!— Тогойкин
глубоко вздохнул и, положив руку на плечо друга, бодро добавил: — Не будем отчаиваться, брат! Пойдем!
— Не годна для лыжи, а для костра сгодится.— И Вася сунул под мышку плаху, а Тогойкин взвалил на плечо все палки и хворост.
Когда они подошли к костру, Семен Ильич спросил:'
— Почему вы так долго пропадали? Я уже собирался кричать, звать вас. С капитаном прямо беда, то плачет, то смеется.
— Плачет ли, смеется ли — все одно! Ничего от этого не изменится.
Тогойкин бросил свою ношу на землю. Вася тоже. Николай поднял плаху и положил ее перед Коловоротовым.
— Посмотрите, Семен Ильич. Вася, принеси-ка бак. Вася забежал в самолет, быстро схватил бак и повернулся уже, чтобы выйти, как к нему неожиданно обратился Фокин:
— Вы еще здесь?
— Здесь, товарищ капитан! — Вася остановился, раздосадованный тем, что не успел уйти.
— А почему же не ушли?
— Некогда, товарищ капитан!
— Что именно некогда? Уйти было некогда или поговорить со мною?
— И на то и на другое нет времени, товарищ капитан!
— Вася! — укоризненно признес Иванов.
— Виноват, Иван Васильевич!—сказал Вася и вышел.
Некоторое время Фокин лежал молча и шумно сопел, затем откашлялся и начал:
— Да-а! Дисциплинка никуда, товарищ капитан!
— А по-моему, хорошая, даже очень хорошая дисциплина, Эдуард Леонтьевич.
— Вы разве не слышали, как нагрубил мне этот парень?!
— Просто на грубый вопрос он ответил несколько неучтиво.
— Значит, по-вашему так... Я не знал, что люди, носящие форму, чувствуют себя военными, пока не попадут в беду. Эти молодчики рассчитывают на то, что ко-
нец здесь у всех один. Но если я останусь в живых, то расскажу где следует, какая тут была дисциплина!
— Пожалуйста, товарищ Фокин.
— Я — капитан! Мы, кажется, оба были капитанами!
— Пожалуйста, товарищ капитан!
Фокин резко отвернулся и прикрыл рукой глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Из глубины леса донесся глухой стук палки о дерево. Вася насторожился. Сначала звук раздался в одном месте, затем, перепрыгивая с дерева на дерево, палка била все громче и громче, пока не натолкнулась на что-то и не сломалась с треском.
Это был не тот звук, который слышится, когда ломают сухое дерево, чтобы принести его на плече к костру. Такой звук бывает иногда громче, иногда глуше, и интервалы были бы то длинные, то короткие. А это был звук методический. Так бьют деревом по дереву, стол на одном месте, размеренно и настойчиво.
Вася поднялся и пошел в ту сторону.По мере того как он углублялся в лес, удары становились все ближе и отчетливей. И вот он увидел Тогой-кина. Тот сосредоточенно и увлеченно колотил палкой по большому дереву. Вася удивился, когда увидел, что по обе стороны лиственницы вбиты одна против другой
торчком короткие палки. Что это значит? Не забивает ли он ступеньки, чтобы подняться на дерево и оглядеть местность? Или он хочет надрать коры с этой лиственницы? Зачем? А может, он хочет отколоть брусок побольше и смастерить скамейку у костра?
Вася сам удивился, что мысли его были одна несуразнее другой, и, как бы отбрасывая их одну за другой, он зашагал быстрее.
Лиственница с грациозно изогнутым стволом стояла несколько поодаль от других. Она немного напоминала замороженную рыбу, воткнутую вниз толовой в глубокий снег. Казалось, Тогойкин сейчас бился над тем, чтобы отделить от нее -жирную красновато-желтую тёшу. Снег вокруг лиственницы был утоптан, и все было усеяно корой.
По стволу дерева тянулись вверх две неровные линии надрезов. Вдоль этих линий Николай и забивал короткие палки-клинья.
Увлекшись работой, он не заметил подходившето к нему Васю. Пальто и шапку он .сбросил на снег, весь он взмок, и над ним стояло облако пара, словно над кипящим котлом.
— Что ты Делаешь?
— А-а! — испуганно обернулся Тогойкин и постоял некоторое время, как бы не сразу узнавая друга. Потом улыбнулся, показав ровный ряд широких зубов.—Пришел, значит, да? Я хочу вот попытаться отколоть это. Хотя бы вот такой длины и вот такой ширины.— Быстрыми движениями рук он показал длину и ширину откола, о котором мечтал.—Всего лишь такая штуковина... Тогда бы мы,. Васенька!.. Тогда бы мы... А ну-ка, помоги! Принеси скорее вот таких остроконечных ребристых палок. Сделаем клинья. Хорошо как, что ты пришел! Принеси скорее.
Он указал в сторону огромной лиственницы, разбитой и поверженной молнией, которая лежала в отдалении, краснея разорванной в клочья древесиной, а сам быстро принялся с жаром колотить по дереву.
Вася побежал к лиственнице. Тут ясно виднелись свежие следы Тогойкина, явно уже несколько раз приходившего сюда.
Лыжи!.. Мысленно упрекая себя за то, что он так поздно догадался о волнениях и заботах друга, Вася обошел вокруг поверженного лесного великана и стал вытаскивать из-под снега остроконечные обломки.
Лыжи, лыжи! Только имея лыжи, они смогут вырваться отсюда, убежать от смерти, которая с каждым часом все туже сжимает свои холодные объятия. Они спасут людей и спасутся сами, если будут лыжи. И вот уже Вася тоже был охвачен этой мечтой. Он все вытаскивал и складывал в одно место подходящие для клиньев обломки.
Раскидывая ногами снег и шумно дыша, прибежал Тогойкин.
— Ну как? — резко спросил он, в нетерпении подпрыгивая на одном месте.— Ну как? А-а? —Он одним махом сгреб палки, собранные Васей, и побежал обратно, крикнув на ходу:—Начинает поддаваться, давай еще!
Когда Вася подобрал еще несколько палок и, зажав их под мышкой, пришел к Николаю; тот- встретил его широкой улыбкой и, смахивая рукавом нот со лба, прерывисто сказал:
— Начинает откалываться, товарищ Василий! Как только отколется, одна лыжа будет готова. А если у нас будет пара, мы...—Он не договорил и сильными, четкими ударами стал снова забивать клинья.—Откалывается, Губин!
— Дай-ка мне, а ты отдохни.
— Э, не надо! —торопливо ответил Тогойкин, не прекращая работы.— У тебя рука! Скоро уже.
Коротко звякнув, откололась от дерева тонкая и острая, как копье, дранка и, легко взлетев в воздух, упала на снег. Мигом подлетевший Тогойкин схватил ее и стал осматривать, поворачивая в руках, точно живую и горячую.
— Слишком тонка,— опечаленно проговорил он, воткнул дранку торчком в снег, снова подошел к лиственнице и стал внимательно оглядывать ее со всех сторон.— Погоди-ка, можно еще разок!
И он опять застучал по стволу, вбивая клинья. На этот раз от дерева тяжело отвалилась толстая плаха, а клин далеко отлетел в сторону. — Эх, чуть бы- потоньше да подлиннее!— Тогойкин
глубоко вздохнул и, положив руку на плечо друга, бодро добавил: — Не будем отчаиваться, брат! Пойдем!
— Не годна для лыжи, а для костра сгодится.— И Вася сунул под мышку плаху, а Тогойкин взвалил на плечо все палки и хворост.
Когда они подошли к костру, Семен Ильич спросил:'
— Почему вы так долго пропадали? Я уже собирался кричать, звать вас. С капитаном прямо беда, то плачет, то смеется.
— Плачет ли, смеется ли — все одно! Ничего от этого не изменится.
Тогойкин бросил свою ношу на землю. Вася тоже. Николай поднял плаху и положил ее перед Коловоротовым.
— Посмотрите, Семен Ильич. Вася, принеси-ка бак. Вася забежал в самолет, быстро схватил бак и повернулся уже, чтобы выйти, как к нему неожиданно обратился Фокин:
— Вы еще здесь?
— Здесь, товарищ капитан! — Вася остановился, раздосадованный тем, что не успел уйти.
— А почему же не ушли?
— Некогда, товарищ капитан!
— Что именно некогда? Уйти было некогда или поговорить со мною?
— И на то и на другое нет времени, товарищ капитан!
— Вася! — укоризненно признес Иванов.
— Виноват, Иван Васильевич!—сказал Вася и вышел.
Некоторое время Фокин лежал молча и шумно сопел, затем откашлялся и начал:
— Да-а! Дисциплинка никуда, товарищ капитан!
— А по-моему, хорошая, даже очень хорошая дисциплина, Эдуард Леонтьевич.
— Вы разве не слышали, как нагрубил мне этот парень?!
— Просто на грубый вопрос он ответил несколько неучтиво.
— Значит, по-вашему так... Я не знал, что люди, носящие форму, чувствуют себя военными, пока не попадут в беду. Эти молодчики рассчитывают на то, что ко-
нец здесь у всех один. Но если я останусь в живых, то расскажу где следует, какая тут была дисциплина!
— Пожалуйста, товарищ Фокин.
— Я — капитан! Мы, кажется, оба были капитанами!
— Пожалуйста, товарищ капитан!
Фокин резко отвернулся и прикрыл рукой глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85