Сейчас же найдите! Куда вы ее девали? — возмутился Попов.
Девушки стояли ошеломленные, не веря своим ушам. А Фокин, не разобрав, правду ли говорят или шутят, насмешливо воскликнул:
— Оказывается, в этой тайге и библиотека имеется!!
— В кабине она осталась... — Семен Ильич начал осторожно ложиться на спину.— Пойди, Вася, принеси.
— Нет... Я — нет...
— Коля!
— Да! Я тоже... — Если бы Тогойкин сказал «мне лень», никто бы, конечно, не поверил, а сказать «я боюсь» ему было стыдно. — Вася, пойдем вместе!
— Эх, молодежь, молодежь! — Старик закряхтел» завозился.
— Семен Ильич! Пусть они сами! — вспыхнула Даша, но Иванов остановил ее, замахал рукой.
Парни выскочили из самолета.
Даша буквально выхватила книгу у вошедшего Васи и передала ее Кате. И книга переходила так из рук в руки.
Попов приложил ее к щеке и тут же, не раскрывая, передал Иванову. Иванов быстро полистал и передал Фокину, который нетерпеливо протягивал руку. Этот начал медленно перелистывать страницы и совсем не торопился передать книгу следующему. Вася не выдержал, выхватил ее из рук Фокина и протянул было старику, но тут же раздумал и вручил ее Кате:
— Читай, Катя!
— Катя, а ну!
— Что читать?
— Что хочешь!
Катя раскрыла книгу, заглянула в нее, но тут же
еахлопнула и начала, сперва смущаясь, потом все уверенней:
— «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный».
Катя не только не заглядывала больше в книгу, она даже глаза закрыла.
Но люди этого не замечали. Они слушали.
— «Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:
— Пусть сильнее грянет буря!..»
Катя кончила. Смущенно улыбаясь, она смотрела на притихших друзей и мяла в руках книгу.
Первым нарушил молчание Фокин. Он глубоко вздохнул и совсем тихо и не очень уверенно произнес:
— А все-таки черной молнии не бывает... Никто даже не посмотрел в его сторону.
Так прошел седьмой день.
Тесно прижавшись друг к другу и хорошо согревшись, Николай и Вася могли бы спать еще сколько угодно. Неизвестно, кто из них проснулся первым и разбудил другого, но, когда они вышли, было еш'е темно и очень холодно.
После того как они проделали нечто вроде зарядки, сонливая вялость прошла, и парни принялись разводить костер.
Над туманными очертаниями тайги наметилась едва заметная, белесая полоска. Постепенно она начала расширяться и светлеть, потом заалела, и над ней тотчас возникла другая, нежная и тоненькая. И так одна над другой вспыхивали полосы света. И это напоминало широкие ступени гигантской лестницы, полни-
мающейся от самого моря, гудящего и кипящего у подножия какого-нибудь прекрасного и шумного города, расположенного на склоне горы.
Трудно представить себе рассвет с чужих слов. Надо самому его увидеть, дивиться и радоваться. Надо ста-ратся не пропустить ни одного раннего утра. Ведь каждый раз по-новому светает и по-новому восходит солнце!
— Ворон что-то не летит, — протянул Вася, не отрывая глаз от радужных ступеней.
— Ну и пусть! А воробьи прилетят, непременно прилетят! — Тогойкин поднял обломок фанеры, чуть отбежал, положил его на снег, размял сухарик и насыпал крошки на дощечку.— Для милых гостей стол готов!
Радужные ступени разом вздрогнули, заколебались и слились воедино. Вся восточная сторона неба занялась пылающими волнами утреннего зарева. И вдруг по снегу рассыпалась густая стая воробьев,— казалось, само зарево разбрызгало по земле птичек.
С щебетом и гомоном они раскатились было в разные стороны, но тут же собрались вместе и снова рассыпались. И вот, разом защебетав, мягко тренькнув крылышками, одни бегом, другие лётом, они оказались на дощечке и закипели на ней. Только Трифон Трифоныч, важно нахохлившись, остался на месте. Сам величиной со щепотку сухих перышек, он весь затрясся и задрожал — то ли чистя клювиком между коготками, то ли почесывая коготком своим за ухом. Когда туалет был закончен, он, то и дело останавливаясь и пятясь задом, поскакал к нашим друзьям. Приблизившись, ео-робушек быстро защебетал, что-то рассказывая, поплясал на своих тоненьких ножках, встал передом, потом повернулся бочком. Ободранный хвостик его стал будто чуть прямее, и маховые перышки крыльев казались не такими общипанными. Молодец этот, видно, начисто отмыл. лучами сегодняшнего утра все свои застарелые болячки.
Воробей бойко щебетал, казалось сообщая своим собратьям: «Близко, близко! Люди близко!»
Тогойкин бросил ему сухарик с крупную дробину, мельче не смог размолоть. Воробей сунул в снег клювик, выхватил оттуда сухарик, подлетел к своим и бросил его сверху. Послышался легкий стук об дощечку. Птицы испуганно разлетелись в стороны. Ребята перемигнулись и заулыбались. Трифон Трифоныч быстро нашел отскочивший далеко от доски сухарик, опустился на дощечку и принялся деловито дробить его клювиком.
— Ребята!—закричал Семен Ильич, выглянув из самолета.
Парни побежали на зов.
Ничего не говоря, вроде бы крадучись, Семен Ильич тихонько подошел к лыже и с треском вырвал ее из правилок. Посмотрел, прищурил глаз, постучал пальцем и громко сказал:
— Еще лучше тех! Вот бы ей пару... Притихшие в ожидании парни повели старика к костру и усадили там. А сами набили снегом бак и поставили кипятить чай.
Старик порылся в карманах, достал большой железный гвоздь, обмотал шляпку носовым платком, а острый конец сунул в огонь. Время от времени он насыпал на платок снег и прихлопывал ладонью. Потом вытаскивал гвоздь из огня и раскаленный конец прикладывал к самому кончику лыжи. Над ней извивалась тоненькая струйка дыма, и слышалось легкое шипение. Эту процедуру он проделал несколько раз, пока на лыже не появилось круглое отверстие.
— Завтра утром, сыночек, придется тебе отправиться в путь.— Старик глубоко вздохнул.— Сегодня хорошенько отдохни... Пару бы для этой... Пойду еще разок хорошенько посмотрю. Ты, Коля, попробуй эту лыжу.
Парни прекрасно знали, что старик больше не найдет фанеры, но из уважения к нему ничего не сказали.
А Тогойкин, чтобы опробовать новую лыжу, пошел осматривать петли.
Видно, как только он вчера ушел, вороны прилетали сюда и осторожно разведывали местность, сначала с воздуха, затем один из них сел на снег, одолеваемый жадностью, подскочил к остаткам куропатки и начал
клевать. Но не тут-то было — запутался одной ногой в петле. Он несколько раз взлетал и падал, потом, проваливаясь в снег, поволок за собой палку, к которой была привязана петля.
«Теперь-то, наверное, недалеко ушел ты, разбойник!»— подумал Тогойкин и пошел по следу. Цепляя палкой за тальники и кочки, вор пятился назад, тем самым высвобождая ее из петли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Девушки стояли ошеломленные, не веря своим ушам. А Фокин, не разобрав, правду ли говорят или шутят, насмешливо воскликнул:
— Оказывается, в этой тайге и библиотека имеется!!
— В кабине она осталась... — Семен Ильич начал осторожно ложиться на спину.— Пойди, Вася, принеси.
— Нет... Я — нет...
— Коля!
— Да! Я тоже... — Если бы Тогойкин сказал «мне лень», никто бы, конечно, не поверил, а сказать «я боюсь» ему было стыдно. — Вася, пойдем вместе!
— Эх, молодежь, молодежь! — Старик закряхтел» завозился.
— Семен Ильич! Пусть они сами! — вспыхнула Даша, но Иванов остановил ее, замахал рукой.
Парни выскочили из самолета.
Даша буквально выхватила книгу у вошедшего Васи и передала ее Кате. И книга переходила так из рук в руки.
Попов приложил ее к щеке и тут же, не раскрывая, передал Иванову. Иванов быстро полистал и передал Фокину, который нетерпеливо протягивал руку. Этот начал медленно перелистывать страницы и совсем не торопился передать книгу следующему. Вася не выдержал, выхватил ее из рук Фокина и протянул было старику, но тут же раздумал и вручил ее Кате:
— Читай, Катя!
— Катя, а ну!
— Что читать?
— Что хочешь!
Катя раскрыла книгу, заглянула в нее, но тут же
еахлопнула и начала, сперва смущаясь, потом все уверенней:
— «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный».
Катя не только не заглядывала больше в книгу, она даже глаза закрыла.
Но люди этого не замечали. Они слушали.
— «Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:
— Пусть сильнее грянет буря!..»
Катя кончила. Смущенно улыбаясь, она смотрела на притихших друзей и мяла в руках книгу.
Первым нарушил молчание Фокин. Он глубоко вздохнул и совсем тихо и не очень уверенно произнес:
— А все-таки черной молнии не бывает... Никто даже не посмотрел в его сторону.
Так прошел седьмой день.
Тесно прижавшись друг к другу и хорошо согревшись, Николай и Вася могли бы спать еще сколько угодно. Неизвестно, кто из них проснулся первым и разбудил другого, но, когда они вышли, было еш'е темно и очень холодно.
После того как они проделали нечто вроде зарядки, сонливая вялость прошла, и парни принялись разводить костер.
Над туманными очертаниями тайги наметилась едва заметная, белесая полоска. Постепенно она начала расширяться и светлеть, потом заалела, и над ней тотчас возникла другая, нежная и тоненькая. И так одна над другой вспыхивали полосы света. И это напоминало широкие ступени гигантской лестницы, полни-
мающейся от самого моря, гудящего и кипящего у подножия какого-нибудь прекрасного и шумного города, расположенного на склоне горы.
Трудно представить себе рассвет с чужих слов. Надо самому его увидеть, дивиться и радоваться. Надо ста-ратся не пропустить ни одного раннего утра. Ведь каждый раз по-новому светает и по-новому восходит солнце!
— Ворон что-то не летит, — протянул Вася, не отрывая глаз от радужных ступеней.
— Ну и пусть! А воробьи прилетят, непременно прилетят! — Тогойкин поднял обломок фанеры, чуть отбежал, положил его на снег, размял сухарик и насыпал крошки на дощечку.— Для милых гостей стол готов!
Радужные ступени разом вздрогнули, заколебались и слились воедино. Вся восточная сторона неба занялась пылающими волнами утреннего зарева. И вдруг по снегу рассыпалась густая стая воробьев,— казалось, само зарево разбрызгало по земле птичек.
С щебетом и гомоном они раскатились было в разные стороны, но тут же собрались вместе и снова рассыпались. И вот, разом защебетав, мягко тренькнув крылышками, одни бегом, другие лётом, они оказались на дощечке и закипели на ней. Только Трифон Трифоныч, важно нахохлившись, остался на месте. Сам величиной со щепотку сухих перышек, он весь затрясся и задрожал — то ли чистя клювиком между коготками, то ли почесывая коготком своим за ухом. Когда туалет был закончен, он, то и дело останавливаясь и пятясь задом, поскакал к нашим друзьям. Приблизившись, ео-робушек быстро защебетал, что-то рассказывая, поплясал на своих тоненьких ножках, встал передом, потом повернулся бочком. Ободранный хвостик его стал будто чуть прямее, и маховые перышки крыльев казались не такими общипанными. Молодец этот, видно, начисто отмыл. лучами сегодняшнего утра все свои застарелые болячки.
Воробей бойко щебетал, казалось сообщая своим собратьям: «Близко, близко! Люди близко!»
Тогойкин бросил ему сухарик с крупную дробину, мельче не смог размолоть. Воробей сунул в снег клювик, выхватил оттуда сухарик, подлетел к своим и бросил его сверху. Послышался легкий стук об дощечку. Птицы испуганно разлетелись в стороны. Ребята перемигнулись и заулыбались. Трифон Трифоныч быстро нашел отскочивший далеко от доски сухарик, опустился на дощечку и принялся деловито дробить его клювиком.
— Ребята!—закричал Семен Ильич, выглянув из самолета.
Парни побежали на зов.
Ничего не говоря, вроде бы крадучись, Семен Ильич тихонько подошел к лыже и с треском вырвал ее из правилок. Посмотрел, прищурил глаз, постучал пальцем и громко сказал:
— Еще лучше тех! Вот бы ей пару... Притихшие в ожидании парни повели старика к костру и усадили там. А сами набили снегом бак и поставили кипятить чай.
Старик порылся в карманах, достал большой железный гвоздь, обмотал шляпку носовым платком, а острый конец сунул в огонь. Время от времени он насыпал на платок снег и прихлопывал ладонью. Потом вытаскивал гвоздь из огня и раскаленный конец прикладывал к самому кончику лыжи. Над ней извивалась тоненькая струйка дыма, и слышалось легкое шипение. Эту процедуру он проделал несколько раз, пока на лыже не появилось круглое отверстие.
— Завтра утром, сыночек, придется тебе отправиться в путь.— Старик глубоко вздохнул.— Сегодня хорошенько отдохни... Пару бы для этой... Пойду еще разок хорошенько посмотрю. Ты, Коля, попробуй эту лыжу.
Парни прекрасно знали, что старик больше не найдет фанеры, но из уважения к нему ничего не сказали.
А Тогойкин, чтобы опробовать новую лыжу, пошел осматривать петли.
Видно, как только он вчера ушел, вороны прилетали сюда и осторожно разведывали местность, сначала с воздуха, затем один из них сел на снег, одолеваемый жадностью, подскочил к остаткам куропатки и начал
клевать. Но не тут-то было — запутался одной ногой в петле. Он несколько раз взлетал и падал, потом, проваливаясь в снег, поволок за собой палку, к которой была привязана петля.
«Теперь-то, наверное, недалеко ушел ты, разбойник!»— подумал Тогойкин и пошел по следу. Цепляя палкой за тальники и кочки, вор пятился назад, тем самым высвобождая ее из петли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85