— Как я догадываюсь,— медленно начал Коловоротов,— ты, Даша, напрямки судишь. А тут обмозговать надо. Видно, тот бездельник, — старик потыкал указательным пальцем в сторону самолета,— спутал все в голове нашего Николая... Людям надо верить, Коля! Они обязательно приедут! А пришел ты, Коля, чтобы успокоить нас и накормить!
Слова старика прозвучали настолько уверенно, что и девушки и Вася начали хвалить своего друга.
Если бы он знал, как плохо им было без него! Как мучила и угнетала их неизвестность! Как обрадовались они, что он вернулся! Как важно, что он пришел раньше всех, презирая трудности и опасность похода... А уж как он устал, как изнурен, это они видят. Но вот то, что он из-за пустой болтовни одного слабого духом человека чуть не потерял веру в людей,— это плохо, очень даже плохо!..
— Если этой ночью не приедут...
— Приедут, обязательно приедут! — воскликнули все разом, не давая Николаю договорить.
— Приедут! — Катя вытянула из костра палку, которой шуровала угли, ткнула горящий конец в снег и неожиданно даже для себя самой на удивление уверенно запела:
Широка страна моя родная...
Все, словно только и ждали этого, дружно и.громко подхватили:
Много в ней лесов, полей и рек...
В самолет, где тихо и молча лежали люди, донеслась песня. Попов вытянул вперед руку с газетой и громко провозгласил:
— Вот это здорово! Поют...
— Ну, так как же насчет тучи и дегтя? — завел снова Фокин, но Иванов шепотом взмолился:
— Не надо, не надо, Эдуард Леонтьевич... Не слышите разве, что они поют?
— Что? Ах, поют!.. Чего же им не петь, когда их расхваливают на все лады! — Фокин отвернулся к стене и тяжело вздохнул.— Только вот долго ли они пропоют...
А там, у костра, пели все новые и новые песни. Иван Васильевич не улавливал слов. А Попов, узнавая мелодию, подпевал своим низким голосом:
Свадьбу новую справляет, Сам веселый и хмельной... Затем: ...Где золото роют в горах... И еще: Пусть ярость благородная Вскипает, как. волна, Идет война народная, Священная война...
— «Белая армия, черный баран...» — начал он новую песню, но тут же залился смехом.
— «Варан»!.. Сам ты баран! — брюзгливо заворчал Фокин.
— С детства пою эту песню, но так толком и не знаю, что такое барон... Кто они такие, эти самые бароны?
Пока Иванов разъяснял ему, кто такие бароны, ребята принесли клубящийся паром ужин.
Несмотря на то что у собравшихся здесь людей теперь появилась надежда на спасение, никто из них не разглагольствовал на эту тему, все вели себя скорее сдержанно, нежели весело, никто не говорил громче обычного, никто беспричинно не смеялся. Этого не было. Но блеск их глаз, но выражение их лиц — все говорило о переполнявшей их радости.
А Фокин? Этот, бедняга, лежал и 4убнил, что колхозники не приедут, что он возмущен страшной наивностью тех, кто в это верит. Но люди уже не обращали внимания на его слова, просто молча ухаживали за ним, подавали ему еду. Так и провели они этот вечер...
После ужина Николай и Вася вышли к костру. А остальные слушали Дашу. Она переводила им газету «Кыым».
Так прошел одиннадцатый день.
Идут! —Вася толкнул локтем задремавшего Тогойкина.— Волки идут...
Тогойкин прислушался. Гудело пламя пылающего костра, со щелканьем отлетали красные угольки, тихо шелестел подтаявший снег. Других звуков вроде бы не было. Тогда Тогойкин отошел в сторонку и высвободил из-под шапки ухо. По другую сторону широкой низины на вершинах таежного ле- са шумел ветер.
— Идут... Идут, дружище! — шептал Вася, не отходя от костра.— Неужели не слышишь, как похрустывает у них под ногами снег?
Тогойкину стало смешно. У волков нет копыт, как же это снег похрустывает у них под ногами?.. Но, кажется, и в самом деле однообразный шум временами будто прокалывался острым похрустыванием снега.
— Люди! Это люди! — всполошился вдруг Вася.
— Тише...
Перхание усталых оленей, постукивание копытц, шуршание нарт становилось все явственнее.
— Где ракетница? — спросил Николай прерывающимся голосом.
— Там.
— Принеси скорее! Ничего пока не говори,—может, это еще не они...
Когда Вася вернулся с ракетницей, Тогойкин стоял уже на лыжах:
— Скажешь им только после моего выстрела. Постарайся говорить как можно спокойнее.
Он ушел в лес и сразу исчез из виду. Только слышалось шарканье лыж по снегу.
Вася с трудом сдерживал себя, чтобы не помчаться к своим, и в нетерпении ходил вокруг костра.
Над узкой полосой леса один за другим взмыли два длинных огненных хвоста. Ракеты вспыхнули, ярко освещая снежные кроны лиственниц, а затем глухо грохнули два выстрела.
И Вася, который только что не мог устоять на месте, вдруг почувствовал, что он абсолютно спокоен. Словно еще не веря в то, что произошло, и вроде бы нехотя он направился к самолету, а войдя, как-то буднично сказал:
— Едут...
— Кто? — неожиданно громко заорал Попов. Девушки, сидевшие укрывшись одним платком, откинули его в сторону и вскочили. Фокин быстро присел на своем ложе, но тут же медленно лег обратно. Коловоротов, трясясь всем телом, пытался подняться на ноги.
— Едут... Коля пошел встречать. Я сейчас...—И Вася выскочил из самолета.
Оглушенные сообщением Васи, все притихли. Девушки вышли было наружу, но тут же вернулись и начали что-то прибирать и поправлять. С трудом передвигая ноги, Коловоротов подошел к выходу, оттянул ковер, высунул голову и крикнул:
— Едут!
Но вот и все услышали, что обоз, состоящий из множества саней, подъехал и остановился. В наступившей тишине коротко и сдержанно переговаривались люди да глухо постукивали рога оленей.
Держась за Тогойкина, несшего в руке чемодан, вошел подросток в оленьей дохе и в заиндевевшей меховой шапке.
— Здравствуйте, товарищи!
Люди тихо ответили на приветствие. Раздевшись с помощью Тогойкина и нацепив на нос пенсне, подросток вдруг превратился в седую худенькую женщину.
— Меня зовут Анна Алексеевна. Я врач, — строго сказала она.— А вы, молодой человек, покажите товарищам, где палатки ставить.
Тогойкин тотчас вышел из самолета, и Анна Алексеевна замешкалась, не зная, что сказать молча глядевшим на нее людям. Стараясь сдержать волнение, она наконец тихо проговорила:
— И все это вы выдержали... целых одиннадцать дней...
— Конечно, выдержали! — весьма охотно отозвался Фокин.—Мы и не то можем выдержать, Анна Алексеевна! Нас закалила суровая армейская жизнь! К счастью, девушки наши не пострадали. Им бы, конечно, пришлось туговато...
— Какой герой этот ваш товарищ Тогойкин!
— Какой же это героизм? Молод и не пострадал. А вот мы, пострадавшие, выдержали потому, что такими нас воспитали. И в этом тоже нет никакого героизма.
Попов усмехнулся и стал откашливаться.
Фокин хотел, по обыкновению, прикрикнуть на него, но, кинув в его сторону злобный взгляд, смолчал и с улыбкой повернулся к врачу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85