.. Пойдем спасать живых...
— Пойдем! — тихо отозвался Тогойкин.
Обе девушки давно уже хлопотали возле Попова и Калмыкова. Парни в нерешительности остановились возле них, не зная, как унести товарищей.
— Давайте уложим на шубу и понесем!—послышался позади спокойный голос.
Это с трудом тащился к ним Коловоротов, хватаясь и подтягиваясь за кусты и деревья и волоча ушибленную ногу.
— И правда!—-Тогойкин живо снял с себя кожаное пальто и расстелил его на снегу.— Давай!
Попова подняли и уложили на пальто и — где волоком, где на руках — потащили в самолет.
Когда принесли Калмыкова, Тогойкин категорическим тоном распорядился:
— Вы, девушки, смотрите тут за людьми! А ты, Губин, дай перевязать им руку!..
Николай сам перенес по очереди пилотов, взвалив их на плечо, уложил около самолета и остановился, чтобы перевести дух.
Из самолета глухо слышался разговор, гораздо явственнее слышался стон. Но Тогойкину вдруг почудился стон откуда-то со стороны..
— Иди сюда скорее! — услышал он взволнованный голос Даши.
Николай обернулся. Но Даша исчезла. Видимо, она высунулась из самолета, чтобы позвать его, и тотчас скрылась.
Тогойкин торопливо залез в самолет.
— Что такое?
— Руками оттягивает...
— Кто что оттягивает?
Фокин стонет, широко раскрыв рот. Калмыков тяжело дышит, ходуном ходит на нем чье-то пальто, которым накрыли его девушки. А лица у тех, кто был на ногах, встревоженны и явно испуганны. Все взгляды устремлены на Попова. И тут Тогойкин увидел, как Попов скользнул ладонями по лицу снизу вверх, стараясь сдвинуть с глаз содранную с головы кожу.
Кто-то вскрикнул. Губин схватил Попова за руку.
— С-стой... — взмолился «Попов, продолжая стонать. — Глаза... Я ведь знаю все... Помоги лучше...
— Нельзя.
— Отпусти ему руку!
— Нет, не отпускай! — раздались крики.
— Умираю я! Доктора, доктора мне!—надрывно закричал Фокин.
— Я в сознании... Понимаешь? Отпусти руку... Мою руку отпусти! — молил Попов.
Тогойкин тихо подошел к Губину, осторожно тронул его за локоть и замотал головой, давая понять, чтобы тот отпустил. Как только Губин отошел от Попова, тот опять начал отпихивать ладонью нависшую на глаза кожу. Он освободил один глаз. Но только он отпустил руку, как кожа снова наползла на глаз.
— Поняли, что я прошу... покрепче перевяжите! Я сам опять подниму.
Попов снова заработал ладонями.
Мысль о стоне, который доносился откуда-то со стороны, не давала покоя Тогойкину. Тихонько, крадучись, он вылез наружу и начал прислушиваться.
Он слышит, как разговаривают в самолете. А это вот Фокин стонет и жалобно вскрикивает. Стона со стороны не слыхать. Тогойкин отошел подальше, постоял, прислушался. Так, останавливаясь и прислушиваясь, он отходил все дальше, продвигаясь по нетронутому снегу. Разговор в самолете становился все глуше и наконец замер. Затем, когда он уже решил вернуться, из самолета послышался крик Губина:
— Тогойкин! Коля!
— А-а!
Вдруг с высокой лиственницы, стоявшей в стороне, с шумом взлетел ворон. Николай вздрогнул и постоял, глядя ему вслед.
Ох этот пернатый вор! Кровный враг Николая с самого детства! Старые охотники, опутанные суевериями, боялись этих птиц, предоставляя им свободно клевать и уничтожать свою добычу.
А Николай, бывало, сбивал их влет, только перья разлетались. Наверное, вороны как-то давали об этом знать друг другу. Они продолжали вредить промыслу других охотников, опасливо облетая петли или плашки Тогойкиных. Потом воронов начали стрелять и другие парни, но Николай тогда уехал учиться в Якутск.
А вот этого сейчас так ловко можно было бы взять на мушку. Ведь он явно что-то хитрит. Слишком уж часто и мелко машет крыльями, с резким свистом разрезает воздух, будто очень торопится, а сам то и дело поворачивает на лету голову и воровато оглядывается. Грудь выпятил, нарочно растопырил свои маховые перья, чтобы со свистом прочесывался воздух. Все это как раз и говорит о том, что ворон не намерен далеко улетать. Так и есть!.. Тяжело и неохотно перелетел через небольшую полянку и, словно обронив какую-то ношу, на лету ухватился за сук большой лиственницы с высохшей вершиной и сел спиной к Тогойкину, а сам украдкой поглядывает на него. Разбойник!
— Тогойкин! Никола-ай! — к голосу Губина присоединился еще и девичий голос.
— Сейча-ас!..
Ворон дернул головой, собираясь улететь, но застыл в ожидании.
Вдруг Тогойкин услышал стон. Он доносился откуда-то сверху. Явственный человеческий стон. Быстро вскинув голову, Николай оторопело попятился назад и уселся в снег. Так и сидел он, закинув голову, и глядел вверх. Там, на сцеплении ветвей подломившихся, но не упавших деревьев, висел человек.
С криком: «Товарищ, погоди!» — Тогойкин вскочил, обхватил одно из деревьев и принялся дергать его. Но все был тщетно, дерево не поддавалось.
То ли услышав, то ли почувствовав, что внизу человек, тот стал надсадно и размеренно стонать. При каждом стоне мелко дрожали его свесившиеся руки и ноги.
Видимо, когда-то одну из здешних лиственниц буря вывернула с корнем, и она, падая, зацепилась ветвями
за крону соседки, да так и осталась, прильнув к ней. На нее-то и угодил человек, когда его выбросило из самолета. Он перевесился через ствол и, конечно, упал бы на землю, если бы его в этот момент не придавило другое дерево, сломанное рухнувшим самолетом.
О-о, какие немыслимые сложности может принести С собой беда!
— Милый, потерпи еще малость! — крикнул Тогойкин и кинулся было к своим, но, вздрогнув, взглянул на небо. Именно в этот момент бесшумно, крадучись, пролетел над ним проклятый ворон.—Тьфу, гад! — закричал Николай.
Ворон испуганно взмыл ввысь, исчез в низких облаках и оттуда хрипло прокаркал: «Стой, стой!» В ответ ему робко забулькал горлом другой ворон.
Тогойкин не разобрал, где скрывается второй разбойник, спотыкаясь и падая, он побежал к своим.
— Где это ты все время пропадаешь? Сейчас же разведи костер! — воинственно встретила его Даша Сенькина, но, взглянув в лицо Тогойкина, совсем другим тоном спросила: — Что случилось?
— На дереве человек. Его там зажало...
— Ты рехнулся! Какой человек? Где зажало? Ты чего мелешь?
— Почему вы говорите по-якутски? О чем это вы советуетесь? Говорите по-русски!—встрепенулся Фокин, перестав стонать.
— Погодите, товарищ капитан! — Попов строго покосился на Фокина своим страшным глазом. Кожа теперь не наползала ему на глаз, девушки оттянули ее на лоб и перевязали чьим-то кашне. — Погодите!..
Тогойкин шепотом рассказал Губину о случившемся, и тот с криком: «Человек на дереве!» — выскочил из самолета.
— Человек!.. — Попов приподнялся на локтях, чтобы присесть, но со стоном упал на спину.— Человек... Иванов... Это Иванов! Он жив!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Пойдем! — тихо отозвался Тогойкин.
Обе девушки давно уже хлопотали возле Попова и Калмыкова. Парни в нерешительности остановились возле них, не зная, как унести товарищей.
— Давайте уложим на шубу и понесем!—послышался позади спокойный голос.
Это с трудом тащился к ним Коловоротов, хватаясь и подтягиваясь за кусты и деревья и волоча ушибленную ногу.
— И правда!—-Тогойкин живо снял с себя кожаное пальто и расстелил его на снегу.— Давай!
Попова подняли и уложили на пальто и — где волоком, где на руках — потащили в самолет.
Когда принесли Калмыкова, Тогойкин категорическим тоном распорядился:
— Вы, девушки, смотрите тут за людьми! А ты, Губин, дай перевязать им руку!..
Николай сам перенес по очереди пилотов, взвалив их на плечо, уложил около самолета и остановился, чтобы перевести дух.
Из самолета глухо слышался разговор, гораздо явственнее слышался стон. Но Тогойкину вдруг почудился стон откуда-то со стороны..
— Иди сюда скорее! — услышал он взволнованный голос Даши.
Николай обернулся. Но Даша исчезла. Видимо, она высунулась из самолета, чтобы позвать его, и тотчас скрылась.
Тогойкин торопливо залез в самолет.
— Что такое?
— Руками оттягивает...
— Кто что оттягивает?
Фокин стонет, широко раскрыв рот. Калмыков тяжело дышит, ходуном ходит на нем чье-то пальто, которым накрыли его девушки. А лица у тех, кто был на ногах, встревоженны и явно испуганны. Все взгляды устремлены на Попова. И тут Тогойкин увидел, как Попов скользнул ладонями по лицу снизу вверх, стараясь сдвинуть с глаз содранную с головы кожу.
Кто-то вскрикнул. Губин схватил Попова за руку.
— С-стой... — взмолился «Попов, продолжая стонать. — Глаза... Я ведь знаю все... Помоги лучше...
— Нельзя.
— Отпусти ему руку!
— Нет, не отпускай! — раздались крики.
— Умираю я! Доктора, доктора мне!—надрывно закричал Фокин.
— Я в сознании... Понимаешь? Отпусти руку... Мою руку отпусти! — молил Попов.
Тогойкин тихо подошел к Губину, осторожно тронул его за локоть и замотал головой, давая понять, чтобы тот отпустил. Как только Губин отошел от Попова, тот опять начал отпихивать ладонью нависшую на глаза кожу. Он освободил один глаз. Но только он отпустил руку, как кожа снова наползла на глаз.
— Поняли, что я прошу... покрепче перевяжите! Я сам опять подниму.
Попов снова заработал ладонями.
Мысль о стоне, который доносился откуда-то со стороны, не давала покоя Тогойкину. Тихонько, крадучись, он вылез наружу и начал прислушиваться.
Он слышит, как разговаривают в самолете. А это вот Фокин стонет и жалобно вскрикивает. Стона со стороны не слыхать. Тогойкин отошел подальше, постоял, прислушался. Так, останавливаясь и прислушиваясь, он отходил все дальше, продвигаясь по нетронутому снегу. Разговор в самолете становился все глуше и наконец замер. Затем, когда он уже решил вернуться, из самолета послышался крик Губина:
— Тогойкин! Коля!
— А-а!
Вдруг с высокой лиственницы, стоявшей в стороне, с шумом взлетел ворон. Николай вздрогнул и постоял, глядя ему вслед.
Ох этот пернатый вор! Кровный враг Николая с самого детства! Старые охотники, опутанные суевериями, боялись этих птиц, предоставляя им свободно клевать и уничтожать свою добычу.
А Николай, бывало, сбивал их влет, только перья разлетались. Наверное, вороны как-то давали об этом знать друг другу. Они продолжали вредить промыслу других охотников, опасливо облетая петли или плашки Тогойкиных. Потом воронов начали стрелять и другие парни, но Николай тогда уехал учиться в Якутск.
А вот этого сейчас так ловко можно было бы взять на мушку. Ведь он явно что-то хитрит. Слишком уж часто и мелко машет крыльями, с резким свистом разрезает воздух, будто очень торопится, а сам то и дело поворачивает на лету голову и воровато оглядывается. Грудь выпятил, нарочно растопырил свои маховые перья, чтобы со свистом прочесывался воздух. Все это как раз и говорит о том, что ворон не намерен далеко улетать. Так и есть!.. Тяжело и неохотно перелетел через небольшую полянку и, словно обронив какую-то ношу, на лету ухватился за сук большой лиственницы с высохшей вершиной и сел спиной к Тогойкину, а сам украдкой поглядывает на него. Разбойник!
— Тогойкин! Никола-ай! — к голосу Губина присоединился еще и девичий голос.
— Сейча-ас!..
Ворон дернул головой, собираясь улететь, но застыл в ожидании.
Вдруг Тогойкин услышал стон. Он доносился откуда-то сверху. Явственный человеческий стон. Быстро вскинув голову, Николай оторопело попятился назад и уселся в снег. Так и сидел он, закинув голову, и глядел вверх. Там, на сцеплении ветвей подломившихся, но не упавших деревьев, висел человек.
С криком: «Товарищ, погоди!» — Тогойкин вскочил, обхватил одно из деревьев и принялся дергать его. Но все был тщетно, дерево не поддавалось.
То ли услышав, то ли почувствовав, что внизу человек, тот стал надсадно и размеренно стонать. При каждом стоне мелко дрожали его свесившиеся руки и ноги.
Видимо, когда-то одну из здешних лиственниц буря вывернула с корнем, и она, падая, зацепилась ветвями
за крону соседки, да так и осталась, прильнув к ней. На нее-то и угодил человек, когда его выбросило из самолета. Он перевесился через ствол и, конечно, упал бы на землю, если бы его в этот момент не придавило другое дерево, сломанное рухнувшим самолетом.
О-о, какие немыслимые сложности может принести С собой беда!
— Милый, потерпи еще малость! — крикнул Тогойкин и кинулся было к своим, но, вздрогнув, взглянул на небо. Именно в этот момент бесшумно, крадучись, пролетел над ним проклятый ворон.—Тьфу, гад! — закричал Николай.
Ворон испуганно взмыл ввысь, исчез в низких облаках и оттуда хрипло прокаркал: «Стой, стой!» В ответ ему робко забулькал горлом другой ворон.
Тогойкин не разобрал, где скрывается второй разбойник, спотыкаясь и падая, он побежал к своим.
— Где это ты все время пропадаешь? Сейчас же разведи костер! — воинственно встретила его Даша Сенькина, но, взглянув в лицо Тогойкина, совсем другим тоном спросила: — Что случилось?
— На дереве человек. Его там зажало...
— Ты рехнулся! Какой человек? Где зажало? Ты чего мелешь?
— Почему вы говорите по-якутски? О чем это вы советуетесь? Говорите по-русски!—встрепенулся Фокин, перестав стонать.
— Погодите, товарищ капитан! — Попов строго покосился на Фокина своим страшным глазом. Кожа теперь не наползала ему на глаз, девушки оттянули ее на лоб и перевязали чьим-то кашне. — Погодите!..
Тогойкин шепотом рассказал Губину о случившемся, и тот с криком: «Человек на дереве!» — выскочил из самолета.
— Человек!.. — Попов приподнялся на локтях, чтобы присесть, но со стоном упал на спину.— Человек... Иванов... Это Иванов! Он жив!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85