Таким, как Алексей Махов.
— Стань вы нашим членом,— продолжала между тем Татьяна Васильевна, обращаясь к Кретову,— я получила бы законное право навещать вас без вашего разрешения. А так — не могу. И даже если вы пригласите меня, я еще подумаю, принять ли ваше приглашение.— Татьяна Васильевна все более и более смелела и уже кокетничала напропалую.— Ведь если я приду к вам, что подумают о нас наши односельчане? О чем станут шептаться на каждом углу наши женщины? Они станут шептаться о том, что я ваша любовница! — при этих словах Татьяна Васильевна расхохоталась и отвернулась, как бы смутившись, на самом же деле давая возможность Кретову опровергнуть ее предположения, проявить смелость и пригласить ее в гости. Кретов этой возможностью не воспользовался. Потому, во-первых, что не хотел приглашать Татьяну Васильевну в гости, а во-вторых, из опасения, что, продолжив навязанную Татьяной Васильевной игру, может в результате нарваться на очень банальную сентенцию: «Вот то-то, мужчины, все вы одинаковы: стоит женщине лишь поманить вас пальчиком, как вы тут же броситесь за ней очертя голову». Татьяна Васильевна напомнила ему о Федре...
Он подавил в себе вздох, спросил, обращаясь к Коше-леву:
— Мы успеем до совещания где-нибудь позавтракать?
— Успеем,— ответил Кошелев.— Я надеюсь, что там будет буфет.
Они выехали из села на широкое шоссе, машину перестало трясти, водитель прибавил скорость, «дворники» едва успевали смахивать со стекла дождевую пленку. Временами они влетали в лужи, и тогда по днищу машины била с гудением вода.
— Ты бы потише, Куликов,— сказала водителю Татьяна Васильевна,— а то разобьешь нас всех. Да и куда торопиться,— вспомнила она Пушкина,— добро бы на свадьбу,— она оглянулась, желая, должно быть, разглядеть выражение лица Кретова, узнать, какое впечатление произвела на него ее эрудиция, но в кабине было темно, если не считать слабого отсвета от передних фар.
— Боитесь смерти, Татьяна Васильевна? — спросил ее Кошелев.
— А кто ж ее не боится? — с готовностью ответила женщина.— Все боятся. Хотя товарищ писатель, наверное, думает иначе,— сказала она с явной издевкой.— Писатель
ведь не может думать, как все, потому что он особенный. Писатели всегда правой рукой левое ухо чешут.
Куликов радостно заржал.
Кретов вызов Татьяны Васильевны не принял, промолчал.
За пего ответил Кошелев:
— А один философ сказал, Демокрит, кажется: если хочешь поступить правильно, спроси женщину и сделай наоборот.
- Дурак был ваш Демокрит,— разозлилась на Кошелева Татьяна Васильевна, потому что хотела заставить говорить Кретова, а не его.
Куликов с некоторой опаской захихикал, потому что побаивался брать открыто сторону Татьяны Васильевны против Кошелева, секретаря парткома, да и уж больно грубо отбрила его Татьяна Васильевна: ведь если продолжить ее мысль, то дураком оказывается не только Демокрит, но и сам Кошелев, повторивший слова Демокрита. Правда, Ко-шелев мог еще увернуться от оскорбления, сказать, что точку зрения философа он не разделяет.
И, наверное, ему стоило это сделать, чтобы спасти Татьяну Васильевну от конфуза, в котором она оказалась необдуманно, по запальчивости и женскому легкомыслию, но Кошелев успел обидеться на нее, сказал:
— Выбирайте слова, Татьяна Васильевна. Между прочим, многие жалуются на вашу грубость. Вы порой грубо разговариваете с рабочими, когда они приходят к вам с просьбами и жалобами.
— Ах, ах, ах! — взвилась Татьяна Васильевна.— Какие мы нежные, какие мы обидчивые! За какого-то Демокрита обиделись! Подумаешь, мудрец нашелся: женщин он за людей не считал!.. И это, по-вашему, мудрец? Знаем мы таких мудрецов! Над бабами издеваться все вы мудрецы!
Кретов чувствовал, что надо вмешаться в этот разговор, но не знал, как лучше это сделать. Решение, однако, пришло быстро: он коснулся рукой плеча Татьяны Васильевны и сказал, едва она замолчала:
— Я, пожалуй, запишусь в ваш профсоюз, Татьяна Васильевна.
— Это почему же? — спросила она с трудом подавив в себе гнев на мужчин.
— Я хочу, чтоб вы пришли ко мне однажды и дали мне возможность загладить перед вами вину Сергея Павловича и мою собственную: ведь это мы оба разозлили вас.
— Да уж постарались! Джентльмены...- она Помолчала и спросила, снова кокетливо: — И как же вы собираетесь заглаживать вину?
— Сам не знаю как,— растерялся Кретов.— Ну... угощу вас пирожным, конфетами...
Татьяна Васильевна засмеялась, сказала:
— Ладно, зайду как-нибудь к вам.— Подумала и добавила: — Вместе с Сергеем Павловичем. Вы не возражаете, Сергей Павлович?
— Не возражаю,— неохотно ответил Кошелев.
Совещание начиналось в девять, а они приехали в восемь. Кретов успел позавтракать — съел два вареных яйца и выпил бутылку кефира, купил в газетном киоске «Литературную газету» и, уже сидя в зале, читал ее до самого начала совещания. Совещание открыл первый секретарь райкома Капустин, высокий курчавый блондин с усталым и бледным лицом, с тихим голосом. Он опирался обеими руками о стол, словно ему было тяжело стоять, отворачивался от слишком яркого света настольной лампы, стоявшей перед ним, потом заслонился от нее ладонью, и Кретов увидел, как дрожат его длинные белые пальцы. Капустину явно нездоровилось. Открыв совещание, он сел, отодвинул от себя лампу, подпер подбородок кулаками и принялся смотреть в зал. Кому-то кивнул головой, улыбнулся. Потом его взгляд остановился на Кретове, который сидел в третьем ряду у прохода. Брови его вздрогнули, приподнялись: он увидел незнакомого ему человека — и именно это отразилось на его лице. Кретов, как бы извиняясь, невольно пожал плечами. Капустин наклонился к своему соседу и, указывая глазами на Кретова, о чем-то спросил. Впрочем, нетрудно было догадаться — о чем. Сосед отрицательно покачал головой. Между тем докладчик уже стоял за трибуной и говорил. Кретов перестал смотреть на Капустина, принялся сосредоточенно слушать докладчика: ведь ему предстояло выступить. Да и Капустин на него больше не смотрел.
Кошелев сидел у него за спиной и незадолго до перерыва сказал, коснувшись рукой плеча:
— В списке выступающих вы четвертый. Вы готовы?
— Спасибо,— ответил Кретов.— Я готов.
В перерыве к нему подошла Татьяна Васильевна и спросила:
— А что ж это вы отделились от нас? Сели с чужими людьми, а свои пусть пропадают от скуки?
— Разве вы скучаете? Такой интересный доклад, а вам скучно?
Доклад был не очень интересным, обыкновенным, хотя и деловым.
— А ну вас! — махнула на Кретова рукой Татьяна Васильевна.— Я не люблю серьезных мужчин. Интересный доклад, ах, ах! — передразнила она Кретова, хорошо понимая, конечно, что его упрек ей — всего лишь ответная шпилька, но он дал ей повод поговорить, и она не могла этим не воспользоваться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Стань вы нашим членом,— продолжала между тем Татьяна Васильевна, обращаясь к Кретову,— я получила бы законное право навещать вас без вашего разрешения. А так — не могу. И даже если вы пригласите меня, я еще подумаю, принять ли ваше приглашение.— Татьяна Васильевна все более и более смелела и уже кокетничала напропалую.— Ведь если я приду к вам, что подумают о нас наши односельчане? О чем станут шептаться на каждом углу наши женщины? Они станут шептаться о том, что я ваша любовница! — при этих словах Татьяна Васильевна расхохоталась и отвернулась, как бы смутившись, на самом же деле давая возможность Кретову опровергнуть ее предположения, проявить смелость и пригласить ее в гости. Кретов этой возможностью не воспользовался. Потому, во-первых, что не хотел приглашать Татьяну Васильевну в гости, а во-вторых, из опасения, что, продолжив навязанную Татьяной Васильевной игру, может в результате нарваться на очень банальную сентенцию: «Вот то-то, мужчины, все вы одинаковы: стоит женщине лишь поманить вас пальчиком, как вы тут же броситесь за ней очертя голову». Татьяна Васильевна напомнила ему о Федре...
Он подавил в себе вздох, спросил, обращаясь к Коше-леву:
— Мы успеем до совещания где-нибудь позавтракать?
— Успеем,— ответил Кошелев.— Я надеюсь, что там будет буфет.
Они выехали из села на широкое шоссе, машину перестало трясти, водитель прибавил скорость, «дворники» едва успевали смахивать со стекла дождевую пленку. Временами они влетали в лужи, и тогда по днищу машины била с гудением вода.
— Ты бы потише, Куликов,— сказала водителю Татьяна Васильевна,— а то разобьешь нас всех. Да и куда торопиться,— вспомнила она Пушкина,— добро бы на свадьбу,— она оглянулась, желая, должно быть, разглядеть выражение лица Кретова, узнать, какое впечатление произвела на него ее эрудиция, но в кабине было темно, если не считать слабого отсвета от передних фар.
— Боитесь смерти, Татьяна Васильевна? — спросил ее Кошелев.
— А кто ж ее не боится? — с готовностью ответила женщина.— Все боятся. Хотя товарищ писатель, наверное, думает иначе,— сказала она с явной издевкой.— Писатель
ведь не может думать, как все, потому что он особенный. Писатели всегда правой рукой левое ухо чешут.
Куликов радостно заржал.
Кретов вызов Татьяны Васильевны не принял, промолчал.
За пего ответил Кошелев:
— А один философ сказал, Демокрит, кажется: если хочешь поступить правильно, спроси женщину и сделай наоборот.
- Дурак был ваш Демокрит,— разозлилась на Кошелева Татьяна Васильевна, потому что хотела заставить говорить Кретова, а не его.
Куликов с некоторой опаской захихикал, потому что побаивался брать открыто сторону Татьяны Васильевны против Кошелева, секретаря парткома, да и уж больно грубо отбрила его Татьяна Васильевна: ведь если продолжить ее мысль, то дураком оказывается не только Демокрит, но и сам Кошелев, повторивший слова Демокрита. Правда, Ко-шелев мог еще увернуться от оскорбления, сказать, что точку зрения философа он не разделяет.
И, наверное, ему стоило это сделать, чтобы спасти Татьяну Васильевну от конфуза, в котором она оказалась необдуманно, по запальчивости и женскому легкомыслию, но Кошелев успел обидеться на нее, сказал:
— Выбирайте слова, Татьяна Васильевна. Между прочим, многие жалуются на вашу грубость. Вы порой грубо разговариваете с рабочими, когда они приходят к вам с просьбами и жалобами.
— Ах, ах, ах! — взвилась Татьяна Васильевна.— Какие мы нежные, какие мы обидчивые! За какого-то Демокрита обиделись! Подумаешь, мудрец нашелся: женщин он за людей не считал!.. И это, по-вашему, мудрец? Знаем мы таких мудрецов! Над бабами издеваться все вы мудрецы!
Кретов чувствовал, что надо вмешаться в этот разговор, но не знал, как лучше это сделать. Решение, однако, пришло быстро: он коснулся рукой плеча Татьяны Васильевны и сказал, едва она замолчала:
— Я, пожалуй, запишусь в ваш профсоюз, Татьяна Васильевна.
— Это почему же? — спросила она с трудом подавив в себе гнев на мужчин.
— Я хочу, чтоб вы пришли ко мне однажды и дали мне возможность загладить перед вами вину Сергея Павловича и мою собственную: ведь это мы оба разозлили вас.
— Да уж постарались! Джентльмены...- она Помолчала и спросила, снова кокетливо: — И как же вы собираетесь заглаживать вину?
— Сам не знаю как,— растерялся Кретов.— Ну... угощу вас пирожным, конфетами...
Татьяна Васильевна засмеялась, сказала:
— Ладно, зайду как-нибудь к вам.— Подумала и добавила: — Вместе с Сергеем Павловичем. Вы не возражаете, Сергей Павлович?
— Не возражаю,— неохотно ответил Кошелев.
Совещание начиналось в девять, а они приехали в восемь. Кретов успел позавтракать — съел два вареных яйца и выпил бутылку кефира, купил в газетном киоске «Литературную газету» и, уже сидя в зале, читал ее до самого начала совещания. Совещание открыл первый секретарь райкома Капустин, высокий курчавый блондин с усталым и бледным лицом, с тихим голосом. Он опирался обеими руками о стол, словно ему было тяжело стоять, отворачивался от слишком яркого света настольной лампы, стоявшей перед ним, потом заслонился от нее ладонью, и Кретов увидел, как дрожат его длинные белые пальцы. Капустину явно нездоровилось. Открыв совещание, он сел, отодвинул от себя лампу, подпер подбородок кулаками и принялся смотреть в зал. Кому-то кивнул головой, улыбнулся. Потом его взгляд остановился на Кретове, который сидел в третьем ряду у прохода. Брови его вздрогнули, приподнялись: он увидел незнакомого ему человека — и именно это отразилось на его лице. Кретов, как бы извиняясь, невольно пожал плечами. Капустин наклонился к своему соседу и, указывая глазами на Кретова, о чем-то спросил. Впрочем, нетрудно было догадаться — о чем. Сосед отрицательно покачал головой. Между тем докладчик уже стоял за трибуной и говорил. Кретов перестал смотреть на Капустина, принялся сосредоточенно слушать докладчика: ведь ему предстояло выступить. Да и Капустин на него больше не смотрел.
Кошелев сидел у него за спиной и незадолго до перерыва сказал, коснувшись рукой плеча:
— В списке выступающих вы четвертый. Вы готовы?
— Спасибо,— ответил Кретов.— Я готов.
В перерыве к нему подошла Татьяна Васильевна и спросила:
— А что ж это вы отделились от нас? Сели с чужими людьми, а свои пусть пропадают от скуки?
— Разве вы скучаете? Такой интересный доклад, а вам скучно?
Доклад был не очень интересным, обыкновенным, хотя и деловым.
— А ну вас! — махнула на Кретова рукой Татьяна Васильевна.— Я не люблю серьезных мужчин. Интересный доклад, ах, ах! — передразнила она Кретова, хорошо понимая, конечно, что его упрек ей — всего лишь ответная шпилька, но он дал ей повод поговорить, и она не могла этим не воспользоваться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103