прораб Конюхов выписывает липовые наряды и так увлекся этим делом, что забыл обо всем на свете; а директор Дома культуры товарищ Маслюкова жарит блины к приезду дорогого зятя, который везет ей из города бесшумный холодильник за двести восемьдесят рублей. Словом, причины у всех положительные,— закончил свой доклад Банников иод общее одобрение присутствующих.
Банников не нравился Кретову, не нравился прежде всего своей беспардонностью, своей манерой всем тыкать и по всякому поводу подчеркивать свое превосходство над другими, мол, что они значат без главного бухгалтера? — а ничто! К тому же он был откровенно толст, пыхтел, садясь, и постанывал, вставая, из дома в контору и из конторы домой всегда ездил на своей «Ниве» и вообще, кажется, не передвигался с помощью ног. И еще: на Кретова он поглядывал всегда с заискивающей улыбкой, которая делала его бабье лицо просто отвратительным.
— Очень дурно,— сказал Банникову Кретов,— что вы говорите о своих товарищах в таком тоне. А еще хуже то, товарищи, что этот тон вам нравится.
Воцарилось неловкое молчание. Никто не возразил ему, но никто и не поддержал. Один лишь побагровевший Бан-
ников попыпался что-то сказать, но его сосед зоотехник Никифоров дернул его за рукав, когда он открыл рот. Банников толкнул Никифорова, и тот едва не свалился со стула. На них зашикали. Кретов встал и громко сказал:
— Итак, обзор важнейших международных событий. Политики во все времена беззастенчиво пользовались оружием лжи и клеветы. Нынешние политики это подтверждают с новой силой...
На обзор ушло не более двадцати минут. Кретов сложил в аккуратную стопочку свои выписки, которые делал на вырванных из блокнота листках, спрятал их в карман пиджака. Ждал от слушателей вопросов. Первым, как, впрочем, и всегда, поднял руку зоотехник Никифоров.
— Значит, люди — это все-таки животные? — спросил он.— Значит, разум пока что на побегушках у желудка? Значит, о человеческой цивилизации нельзя сказать, что она разумная?
Никифоров был похож на одного из давних приятелей Кретова, московского журналиста Федора Кислова, маленького и юркого человечка с длинной пепельного цвета бородой. Никифоров, как и Федя Кислов, легко возбуждался, отчаянно жестикулировал и так же, как Кислов, сердясь, топал ногами, лихо и дробно, словно плясал на раскаленных углях. У него были сухие маленькие руки, обветренное лицо и постоянно воспаленные глаза. Говорил он быстро, без запинок, в волнении повышал голос до фальцета. Впрочем, он не говорил, а всегда спорил: допытывался, доказывал, опровергал, выводил на чистую воду, впадал в отчаяние и торжествовал победу. Спокойная повествователь-пая речь была чужда ему.
Всем этим Никифоров нравился Кретову. И, конечно, тем, что напоминал ему Федю Кислова, с которым Кретов начинал свою журналисткую карьеру в маленькой провинциальной газетке, которого любил и никогда не забывал навещать, бывая в Москве. Кислов, как и Кретов, в молодости мечтал стать писателем, и для этого у него были все возможности, а главное — талант, которому Кретов втайне завидовал. И, наверное, стал бы писателем, если бы не женщины, которые занимали в его жизни так много места. Из-за них он метался по стране, хватался черт знает за какие дела, однажды даже подался в золотоискатели и, конечно, безуспешно. В конце концов вернулся в Москву, домой, к матери, устроился в спортивный журнальчик, переругался там со всеми, ушел сторожем на конфетную фабрику, потом грузчиком в хлебный магазин, пытался все
это время что-то писать, но толком ничего не написал, потому что было потеряно время и цель. Впрочем, кое-что ему удалось все-таки напечатать, но эти сочинения уже не были плодом трудолюбия и таланта. Последний раз Кретов видел Федю Кислова минувшим летом.
Все дружно зашумели на Никифорова, поняв, что отвечать на его вопросы Кретову придется довольно долго.
— Сделаем так,— предложил Кретов.— Никифоров сам подготовит реферат по вопросам, которые он сейчас задал мне. И мы послушаем его на следующем занятии.
Предложение Кретова встретило бурное одобрение.
— Нет! — закричал Никифоров.— Нет! В таком случае я покидаю занятие, потому что не удовлетворен. Или отвечайте, Николай Николаевич,— заявил он Кретову,— или я сейчас хлопну дверью!
— Хлопайте дверью, Никифоров,— ответил Кретов. Никифоров вышел и так хлопнул дверью, что из открывшейся оконной форточки вылетело и разбилось о пол стекло.
Никифоров догнал Кретова, когда тот остановился под фонарем у столба, чтобы завязать развязавшийся у ботинка шнурок.
— Это я, Николай Николаевич,— сказал он, выходя из тьмы на свет.— Не пугайтесь, пожалуйста.
— Ладно, не буду,— ответил Кретов.— Кстати, я уже давно заметил, что это вы, Никифоров, идете следом за мной.
— Почему же не подождали?
— Так это я нужен вам для чего-то, а не вы мне.
— А я вам, значит, совсем не нужен?! — сразу же завелся Никифоров.— Вам на меня наплевать с высокой колокольни?! На все мои мысли и на все мои чувства?!
— Не наплевать, Никифоров, не наплевать,— попытался унять его Кретов.— Не надо так волноваться. Поверьте, я отношусь к вам очень хорошо.
— Хорошо?! А кто выставил меня за дверь на радость всем моим врагам? Кто стал на сторону жирного Банникова, который обозвал меня мышью? И почему вы не пожелали отвечать на мои вопросы? Я знаю, почему! Потому что это именно мои вопросы, а не какого-то там жирного Банникова! Вы игнорируете меня как личность!
— Не игнорирую. Я отвечу вам на ваши вопросы, но только в нескольких словах, если вас это устроит. Поймите, отец приехал, ждет меня, давно не виделись...
— А и все! — сказал Никифоров, выставив вперед ладони.— Все! Я вас не задерживаю. А реферат я напишу.
И всем вам дам по мозгам! А то познакомили бы меня с вашим отцом,— вдруг попросил он.— Охота поглядеть, какой у вас отец, просто поговорить с новым человеком... Пригласите меня в гости, Николай Николаевич. Или не хотите связываться, или я вам уже осточертел? Вы прямо ответьте, без обиняков!
— Милости прошу,— ответил Кретов.— Составите нам компанию.
Кретов представил Никифорова отцу, разделся. Предложил раздеться гостю.
— Это правильно,— сказал Никифоров.— Тут у вас надо уменьшаться до минимального объема — теснота исключительная.
— В тесноте, да не в обиде,— заметил ему на это отец.
— Не скажите, не скажите,— пустился сразу же в спор Никифоров.— В наше время жить в такой тесноте обидно. Как, скажем, живет главбух Банников? У него четыре комнаты. На троих. А наш завмаг? У завмага два дома на участке. Один дом построил для себя, другой — для дочери. А дочь плюнула на пего и укатила жить в город. Теперь завмаг живет сразу в двух домах, в одном правый бок чешет, в другом — левый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Банников не нравился Кретову, не нравился прежде всего своей беспардонностью, своей манерой всем тыкать и по всякому поводу подчеркивать свое превосходство над другими, мол, что они значат без главного бухгалтера? — а ничто! К тому же он был откровенно толст, пыхтел, садясь, и постанывал, вставая, из дома в контору и из конторы домой всегда ездил на своей «Ниве» и вообще, кажется, не передвигался с помощью ног. И еще: на Кретова он поглядывал всегда с заискивающей улыбкой, которая делала его бабье лицо просто отвратительным.
— Очень дурно,— сказал Банникову Кретов,— что вы говорите о своих товарищах в таком тоне. А еще хуже то, товарищи, что этот тон вам нравится.
Воцарилось неловкое молчание. Никто не возразил ему, но никто и не поддержал. Один лишь побагровевший Бан-
ников попыпался что-то сказать, но его сосед зоотехник Никифоров дернул его за рукав, когда он открыл рот. Банников толкнул Никифорова, и тот едва не свалился со стула. На них зашикали. Кретов встал и громко сказал:
— Итак, обзор важнейших международных событий. Политики во все времена беззастенчиво пользовались оружием лжи и клеветы. Нынешние политики это подтверждают с новой силой...
На обзор ушло не более двадцати минут. Кретов сложил в аккуратную стопочку свои выписки, которые делал на вырванных из блокнота листках, спрятал их в карман пиджака. Ждал от слушателей вопросов. Первым, как, впрочем, и всегда, поднял руку зоотехник Никифоров.
— Значит, люди — это все-таки животные? — спросил он.— Значит, разум пока что на побегушках у желудка? Значит, о человеческой цивилизации нельзя сказать, что она разумная?
Никифоров был похож на одного из давних приятелей Кретова, московского журналиста Федора Кислова, маленького и юркого человечка с длинной пепельного цвета бородой. Никифоров, как и Федя Кислов, легко возбуждался, отчаянно жестикулировал и так же, как Кислов, сердясь, топал ногами, лихо и дробно, словно плясал на раскаленных углях. У него были сухие маленькие руки, обветренное лицо и постоянно воспаленные глаза. Говорил он быстро, без запинок, в волнении повышал голос до фальцета. Впрочем, он не говорил, а всегда спорил: допытывался, доказывал, опровергал, выводил на чистую воду, впадал в отчаяние и торжествовал победу. Спокойная повествователь-пая речь была чужда ему.
Всем этим Никифоров нравился Кретову. И, конечно, тем, что напоминал ему Федю Кислова, с которым Кретов начинал свою журналисткую карьеру в маленькой провинциальной газетке, которого любил и никогда не забывал навещать, бывая в Москве. Кислов, как и Кретов, в молодости мечтал стать писателем, и для этого у него были все возможности, а главное — талант, которому Кретов втайне завидовал. И, наверное, стал бы писателем, если бы не женщины, которые занимали в его жизни так много места. Из-за них он метался по стране, хватался черт знает за какие дела, однажды даже подался в золотоискатели и, конечно, безуспешно. В конце концов вернулся в Москву, домой, к матери, устроился в спортивный журнальчик, переругался там со всеми, ушел сторожем на конфетную фабрику, потом грузчиком в хлебный магазин, пытался все
это время что-то писать, но толком ничего не написал, потому что было потеряно время и цель. Впрочем, кое-что ему удалось все-таки напечатать, но эти сочинения уже не были плодом трудолюбия и таланта. Последний раз Кретов видел Федю Кислова минувшим летом.
Все дружно зашумели на Никифорова, поняв, что отвечать на его вопросы Кретову придется довольно долго.
— Сделаем так,— предложил Кретов.— Никифоров сам подготовит реферат по вопросам, которые он сейчас задал мне. И мы послушаем его на следующем занятии.
Предложение Кретова встретило бурное одобрение.
— Нет! — закричал Никифоров.— Нет! В таком случае я покидаю занятие, потому что не удовлетворен. Или отвечайте, Николай Николаевич,— заявил он Кретову,— или я сейчас хлопну дверью!
— Хлопайте дверью, Никифоров,— ответил Кретов. Никифоров вышел и так хлопнул дверью, что из открывшейся оконной форточки вылетело и разбилось о пол стекло.
Никифоров догнал Кретова, когда тот остановился под фонарем у столба, чтобы завязать развязавшийся у ботинка шнурок.
— Это я, Николай Николаевич,— сказал он, выходя из тьмы на свет.— Не пугайтесь, пожалуйста.
— Ладно, не буду,— ответил Кретов.— Кстати, я уже давно заметил, что это вы, Никифоров, идете следом за мной.
— Почему же не подождали?
— Так это я нужен вам для чего-то, а не вы мне.
— А я вам, значит, совсем не нужен?! — сразу же завелся Никифоров.— Вам на меня наплевать с высокой колокольни?! На все мои мысли и на все мои чувства?!
— Не наплевать, Никифоров, не наплевать,— попытался унять его Кретов.— Не надо так волноваться. Поверьте, я отношусь к вам очень хорошо.
— Хорошо?! А кто выставил меня за дверь на радость всем моим врагам? Кто стал на сторону жирного Банникова, который обозвал меня мышью? И почему вы не пожелали отвечать на мои вопросы? Я знаю, почему! Потому что это именно мои вопросы, а не какого-то там жирного Банникова! Вы игнорируете меня как личность!
— Не игнорирую. Я отвечу вам на ваши вопросы, но только в нескольких словах, если вас это устроит. Поймите, отец приехал, ждет меня, давно не виделись...
— А и все! — сказал Никифоров, выставив вперед ладони.— Все! Я вас не задерживаю. А реферат я напишу.
И всем вам дам по мозгам! А то познакомили бы меня с вашим отцом,— вдруг попросил он.— Охота поглядеть, какой у вас отец, просто поговорить с новым человеком... Пригласите меня в гости, Николай Николаевич. Или не хотите связываться, или я вам уже осточертел? Вы прямо ответьте, без обиняков!
— Милости прошу,— ответил Кретов.— Составите нам компанию.
Кретов представил Никифорова отцу, разделся. Предложил раздеться гостю.
— Это правильно,— сказал Никифоров.— Тут у вас надо уменьшаться до минимального объема — теснота исключительная.
— В тесноте, да не в обиде,— заметил ему на это отец.
— Не скажите, не скажите,— пустился сразу же в спор Никифоров.— В наше время жить в такой тесноте обидно. Как, скажем, живет главбух Банников? У него четыре комнаты. На троих. А наш завмаг? У завмага два дома на участке. Один дом построил для себя, другой — для дочери. А дочь плюнула на пего и укатила жить в город. Теперь завмаг живет сразу в двух домах, в одном правый бок чешет, в другом — левый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103