— Усвоил?
— Что делать? — спросил Жохов у Двуротого.— Применять силу?
— Вы прекрасно знаете, кто я. Со вчерашнего вечера, когда мы встречались, я, кажется, не очень изменился, можно узнать,— сказал Кретов, обращаясь к Попову и Дву-ротому.— А у человека, который лежит на раскладушке, никаких документов нет, он их давно потерял... Запишите это в протокол, Попов. Но я знаю этого человека, его фамилия Лазарев. Знаю очень давно, лет девять или десять. Он был судим, отбыл срок, но, выйдя на свободу, потерял документы. Ко мне он пришел именно с той целью, чтобы я под-
твердил его личность в милиции, куда мы намеревались вскоре отправиться. Но ночью мы угорели... Это все! Я требую, чтобы вы вызвали врача!
— Ишь, дернулся! — сказал о Лазареве Жохов.— Похоже, что на самом деле угорел.
— Выйди! — заорал на Жохова Двуротый.— Никто в твоих выводах не нуждается!
— Могу и выйти,— обиделся Жохов.— Могу пойти врача позвать.
— Кто тебя просит, болван?! — Двуротый бросился к Жохову и вытолкал его из времянки.— Навязался на мою голову, недоносок!
— А это мы еще увидим, кто недоносок,— отозвался уже за порогом Жохов.— Сейчас пойду к парторгу и врача позову...
— Стой! — вернувшийся уже было во времянку Двуротый пулей вылетел во двор.— Стой, тебе говорят!
— Что-то вы сильно раскомандовались,— уже от калитки крикнул Жохов,— своей женой командуйте, Григорий Григорьевич! Пока!
— Ну, гад! Ну, паразит! — возвратился, ругаясь, Лукь-янов-Двуротый. С такими дружинниками наведешь порядок, как же! Убежал! Что будем делать? — спросил он Попова.
— А что делать? Подпишем протокол и пойдем,— ответил Попов.
— А выдворять?
— Покажем протокол начальству, начальство этих голубчиков вызовет и решит, кого и куда выдворять. А нам куда их выдворять? В степь, что ли?
— Я возьму машину, и сейчас же отвезем их в город, в райотдел,— предлояшл Двуротый.— Пусть их там сначала в вытрезвитель посадят, как это обычно, возьмут кровь на
анализ.
— Так ведь они не пьяные,— сказал вдруг Попов.— Больные — это верно, а что пьяные — не видать.
— Да как не видать? Как не видать? — замахал руками Двуротый.— Если ты своей властью не отправишь их в вытрезвитель, я сам их отправлю, у меня такое право имеется. Я начальник дружины!
— А я участковый. И я тебя, этого права временно лишаю.
— Ладно. Но ты не можешь меня лишить права составить свой протокол. Сейчас позову Татьяну и она мне его подпишет. А потом разберемся, кто из нас прав,— с этими словами Двуротый ушел,
— Спасибо вам,— сказал участковому Кретов.— С нами действительно приключилось несчастье. И нужен врач. Мы угорели.
— Кто закрыл трубу? — спросил участковый.
— Лазарев закрыл. Я простужен, у меня температура. Лазарев топил печь, чтоб мне было тепло, ну и закрыл по неопытности, поторопился...
— И это мужики называется! — послышался во дворе голос Татьяны.— Это не мужики, а тряпки! Два здоровых бугая не могут с двумя пьянчужками справиться! За женщиной прибежали, чтоб женщина помогла! А я и помогу! Я сейчас вам так помогу, что от этих пьянчужек только клочья полетят!
И полетели: отбиваясь от Попова, который тщетно пытался ей помешать, Татьяна вышвырнула из времянки все, что можно было вышвырнуть, что было ей под силу: одежду, чемодан, книги, пишущую машинку, запасы продуктов. Кретов едва успел схватить со стола папку с рукописью, с нею и вышел во двор. Следом за ним вылетело его пальто, Кретов поймал его на лету, а шапку поймать не успел, она повисла на ветках дерева. Попов снял с ветки шапку, протянул ее Кретову.
— Во бушует! — сказал он не без восхищения.— Во чертова баба!
Раскладушку с Лазаревым Татьяна и Двуротый вынесли из времянки вдвоем. Уже за порогом Татьяна отпустила один угол раскладушки, и Лазарев скатился на землю.
— Все! — торжествующе произнесла она.— Вот так-то, мужики, надо расправляться с пьянчужками!
— Лихо,— сказал Попов.— Но ты за это ответишь. И ты тоже,— повернулся он к Двуротому.— Ты — в первую очередь.
Вместе с Поповым Кретов уложил Лазарева снова на раскладушку, укрыл одеялом.
— Ох! Ох! Ох! — ударила себя по бедрам Татьяна.— Какие нежные няньки нашлись!
Лазарев от всех этих встрясок и криков очнулся. Какое-то время бессмысленно поводил глазами, потом остановил взгляд на Кретове и спросил, борясь с хрипотой:
— Живы?
— Как видишь,— ответил Кретов. Татьяна зашлась от смеха.
— Я чаю согрею? — спросил у нее Кретов, когда она успокоилась.
— Я тебе согрею! — заорала она на него зло,— Я тебя
так согрею, что ты всю жизнь будешь помнить! Собирай свои шмотки и катись отсюда! И дружка своего волоки. Жаль, что у раскладушки нет колес,— снова развеселилась она,— а то бы совсем хорошо было: ты — лошадь, а раскладушка — телега, как в детской игре. Потешил бы все село! Кретов присел па край раскладушки, запахнул на груди пальто, спросил, обращаясь к Попову:
- Куда же нам теперь, товарищ участковый? И некуда, и сил нет.
— Так ведь в вытрезвитель,— подсказал Попову Двуротый,— больше некуда. Пригнать машину?
— Пригони,— подумав, ответил Попов.
— Давно бы так,— обрадовался Двуротый.— А то развел тут антимонии — больные, не больные... Пьяные они, с тяжелого перепою,— и все тут! Так я побежал?
Беги,— сказал Попов.
С вещами повезете или как? — спросил у Попова Кретон, когда Двуротый скрылся за домом.
Можно и с вещами,— ответил Попов, отвернувшись, потом сказал Татьяне: — А ты можешь быть свободной, ты свое дело сделала. Не бойся, во времянку твою больше не пойдем.
Л я и не боюсь,— с вызовом ответила Татьяна.— Один раз оправилась с вами, справлюсь и другой раз. Так-то!
Татьяна ушла в дом. Стало слышно, как она бранится и доме с матерью.
В общем-то хорошая баба,— сказал о Татьяне Попон, и тут ей словно вожжа под хвост попала. Видно, не с той ноги встала. Успокоится, жалеть станет, что так поступила. Да и не все тут с вами ясно: уж очень похоже, что вы надрались вчера.
Сколько можно об этом,— вздохнул Кротов.— В вытрезвителе все выяснится. Вещи надо бы куда-нибудь забросит!, по пути, хоть к Анне Валентиновне, к комендантше, а то ведь обратно машину не дадите, придется все на соб-ственном горбу тащить...
Да не повезу я вас в вытрезвитель, успокойтесь,— сказал С досадой участковый.— Неужели я похож на дуро-лома какого-нибудь? Довезу вас до больницы и сдам кому надо. Л насчет вещей — это правильно-, сдадим комендантше. Усвоили?
Ох! — сказал Кретов.— Простате. И еще раз спасибо. Двуротый вернулся с полпути и не один. С ним пришли Жохов, секретарь парткома Кошелев и широковская фельдшерица Клава, Клавдия Гавриловна, жена зоотехника
Никифорова. Увидев в своем дворе столько людей, вышла из дома Татьяна, а следом за ней и ее мать, Кудашиха, с Оленькой на руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Что делать? — спросил Жохов у Двуротого.— Применять силу?
— Вы прекрасно знаете, кто я. Со вчерашнего вечера, когда мы встречались, я, кажется, не очень изменился, можно узнать,— сказал Кретов, обращаясь к Попову и Дву-ротому.— А у человека, который лежит на раскладушке, никаких документов нет, он их давно потерял... Запишите это в протокол, Попов. Но я знаю этого человека, его фамилия Лазарев. Знаю очень давно, лет девять или десять. Он был судим, отбыл срок, но, выйдя на свободу, потерял документы. Ко мне он пришел именно с той целью, чтобы я под-
твердил его личность в милиции, куда мы намеревались вскоре отправиться. Но ночью мы угорели... Это все! Я требую, чтобы вы вызвали врача!
— Ишь, дернулся! — сказал о Лазареве Жохов.— Похоже, что на самом деле угорел.
— Выйди! — заорал на Жохова Двуротый.— Никто в твоих выводах не нуждается!
— Могу и выйти,— обиделся Жохов.— Могу пойти врача позвать.
— Кто тебя просит, болван?! — Двуротый бросился к Жохову и вытолкал его из времянки.— Навязался на мою голову, недоносок!
— А это мы еще увидим, кто недоносок,— отозвался уже за порогом Жохов.— Сейчас пойду к парторгу и врача позову...
— Стой! — вернувшийся уже было во времянку Двуротый пулей вылетел во двор.— Стой, тебе говорят!
— Что-то вы сильно раскомандовались,— уже от калитки крикнул Жохов,— своей женой командуйте, Григорий Григорьевич! Пока!
— Ну, гад! Ну, паразит! — возвратился, ругаясь, Лукь-янов-Двуротый. С такими дружинниками наведешь порядок, как же! Убежал! Что будем делать? — спросил он Попова.
— А что делать? Подпишем протокол и пойдем,— ответил Попов.
— А выдворять?
— Покажем протокол начальству, начальство этих голубчиков вызовет и решит, кого и куда выдворять. А нам куда их выдворять? В степь, что ли?
— Я возьму машину, и сейчас же отвезем их в город, в райотдел,— предлояшл Двуротый.— Пусть их там сначала в вытрезвитель посадят, как это обычно, возьмут кровь на
анализ.
— Так ведь они не пьяные,— сказал вдруг Попов.— Больные — это верно, а что пьяные — не видать.
— Да как не видать? Как не видать? — замахал руками Двуротый.— Если ты своей властью не отправишь их в вытрезвитель, я сам их отправлю, у меня такое право имеется. Я начальник дружины!
— А я участковый. И я тебя, этого права временно лишаю.
— Ладно. Но ты не можешь меня лишить права составить свой протокол. Сейчас позову Татьяну и она мне его подпишет. А потом разберемся, кто из нас прав,— с этими словами Двуротый ушел,
— Спасибо вам,— сказал участковому Кретов.— С нами действительно приключилось несчастье. И нужен врач. Мы угорели.
— Кто закрыл трубу? — спросил участковый.
— Лазарев закрыл. Я простужен, у меня температура. Лазарев топил печь, чтоб мне было тепло, ну и закрыл по неопытности, поторопился...
— И это мужики называется! — послышался во дворе голос Татьяны.— Это не мужики, а тряпки! Два здоровых бугая не могут с двумя пьянчужками справиться! За женщиной прибежали, чтоб женщина помогла! А я и помогу! Я сейчас вам так помогу, что от этих пьянчужек только клочья полетят!
И полетели: отбиваясь от Попова, который тщетно пытался ей помешать, Татьяна вышвырнула из времянки все, что можно было вышвырнуть, что было ей под силу: одежду, чемодан, книги, пишущую машинку, запасы продуктов. Кретов едва успел схватить со стола папку с рукописью, с нею и вышел во двор. Следом за ним вылетело его пальто, Кретов поймал его на лету, а шапку поймать не успел, она повисла на ветках дерева. Попов снял с ветки шапку, протянул ее Кретову.
— Во бушует! — сказал он не без восхищения.— Во чертова баба!
Раскладушку с Лазаревым Татьяна и Двуротый вынесли из времянки вдвоем. Уже за порогом Татьяна отпустила один угол раскладушки, и Лазарев скатился на землю.
— Все! — торжествующе произнесла она.— Вот так-то, мужики, надо расправляться с пьянчужками!
— Лихо,— сказал Попов.— Но ты за это ответишь. И ты тоже,— повернулся он к Двуротому.— Ты — в первую очередь.
Вместе с Поповым Кретов уложил Лазарева снова на раскладушку, укрыл одеялом.
— Ох! Ох! Ох! — ударила себя по бедрам Татьяна.— Какие нежные няньки нашлись!
Лазарев от всех этих встрясок и криков очнулся. Какое-то время бессмысленно поводил глазами, потом остановил взгляд на Кретове и спросил, борясь с хрипотой:
— Живы?
— Как видишь,— ответил Кретов. Татьяна зашлась от смеха.
— Я чаю согрею? — спросил у нее Кретов, когда она успокоилась.
— Я тебе согрею! — заорала она на него зло,— Я тебя
так согрею, что ты всю жизнь будешь помнить! Собирай свои шмотки и катись отсюда! И дружка своего волоки. Жаль, что у раскладушки нет колес,— снова развеселилась она,— а то бы совсем хорошо было: ты — лошадь, а раскладушка — телега, как в детской игре. Потешил бы все село! Кретов присел па край раскладушки, запахнул на груди пальто, спросил, обращаясь к Попову:
- Куда же нам теперь, товарищ участковый? И некуда, и сил нет.
— Так ведь в вытрезвитель,— подсказал Попову Двуротый,— больше некуда. Пригнать машину?
— Пригони,— подумав, ответил Попов.
— Давно бы так,— обрадовался Двуротый.— А то развел тут антимонии — больные, не больные... Пьяные они, с тяжелого перепою,— и все тут! Так я побежал?
Беги,— сказал Попов.
С вещами повезете или как? — спросил у Попова Кретон, когда Двуротый скрылся за домом.
Можно и с вещами,— ответил Попов, отвернувшись, потом сказал Татьяне: — А ты можешь быть свободной, ты свое дело сделала. Не бойся, во времянку твою больше не пойдем.
Л я и не боюсь,— с вызовом ответила Татьяна.— Один раз оправилась с вами, справлюсь и другой раз. Так-то!
Татьяна ушла в дом. Стало слышно, как она бранится и доме с матерью.
В общем-то хорошая баба,— сказал о Татьяне Попон, и тут ей словно вожжа под хвост попала. Видно, не с той ноги встала. Успокоится, жалеть станет, что так поступила. Да и не все тут с вами ясно: уж очень похоже, что вы надрались вчера.
Сколько можно об этом,— вздохнул Кротов.— В вытрезвителе все выяснится. Вещи надо бы куда-нибудь забросит!, по пути, хоть к Анне Валентиновне, к комендантше, а то ведь обратно машину не дадите, придется все на соб-ственном горбу тащить...
Да не повезу я вас в вытрезвитель, успокойтесь,— сказал С досадой участковый.— Неужели я похож на дуро-лома какого-нибудь? Довезу вас до больницы и сдам кому надо. Л насчет вещей — это правильно-, сдадим комендантше. Усвоили?
Ох! — сказал Кретов.— Простате. И еще раз спасибо. Двуротый вернулся с полпути и не один. С ним пришли Жохов, секретарь парткома Кошелев и широковская фельдшерица Клава, Клавдия Гавриловна, жена зоотехника
Никифорова. Увидев в своем дворе столько людей, вышла из дома Татьяна, а следом за ней и ее мать, Кудашиха, с Оленькой на руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103