— Если что...— повторил Лазарев.— Если что, так я,— и он махнул рукой за плечо, давая понять, что он уйдет, если Кретов его прогонит. Глаза его висели над щеками, готовые, кажется, вот-вот выпасть.
— Погрейтесь, Лазарев,— сказал ему Кретов, указывая на скамеечку, стоявшую у печной топки.— Я согрею воды, промоем марганцовкой ваши ссадины. Кто это вас так разделал?
— Друзья,— ответил Лазарев и отвернул полу фуфайки, подкладка которой была изодрана в клочья. — Деньги отняли. — Он сел на скамеечку и сунул руки в печное поддувало, где светились провалившиеся сквозь колосник угли.— Все отняли,— он замотал головой и заплакал.— До копейки!..
Кретов согрел в большой миске воды, развел в ней щепоть марганцовки, поставил на табуретке перед Лазаревым.
— Мойтесь,— сказал он ему и спросил, много ли денег отняли у него дружки из котлована.
— Семнадцать рублей,— ответил Лазарев.— Если питаться хлебом и молоком, а это хорошая пища, хватило бы на месяц.
— У вас нет никакого пристанища?
— Никакого.
— А где же вы ночуете?
— Где придется.
— Почему не устроились на работу?
— Не знаю. Воли захотелось. Потом потерял все документы, по пьяпке. А без них я никто... Меня даже милиция не хочет брать. Посадят в машину с такими же, как я, вывезут на границу района или области, дадут пинка и велят идти на все четыре стороны. Вот я и иду,— Лазарев зачерпнул из миски воды в ладони и поднес их к лицу.— Дважды уже так было. Но я стараюсь не попадаться.
— А на что живете? — спросил Кретов.— Откуда деньги?
— Сшибаю по мелочам, коплю, расходую экономно. Мне теперь мало надо. Привык.
— А родственники, семья?
— Вычеркнули, еще когда сидел. Потому что пал слишком низко.
— Вы бы сняли фуфайку,— посоветовал Лазареву Кретов.— Здесь тепло. Да и удобней будет.
— Стыжусь,— признался Лазарев.— У меня рубашка рваная. Обносился за зиму.
— Я вам дам другую.
— Мне?— Лазарев поднял от миски лицо и посмотрел на Кретова.— За что ж такая милость? Пожалели? Раньше надо было жалеть.
— Я на вашем месте не стал бы сейчас выпендриваться,— Кретов сел на корточки, вынул из-под кровати чемодан п, порывшись в нем, достал для Лазарева рубашку, майку и трусы,— Выпендриваться будете завтра. А теперь вам надо сжечь ваше староое белье, чтобы вши не расползлись по
времянке, и надеть мое. Я дам вам еще несколько полезных советов — есть опыт, помню с военных лет...
— Ладно,— сказал Лазарев.— В конце концов за этим я к вам и пришел. За помощью,— уточнил он.— Вы меня погубили, вы меня и выручайте.
— Вы сами себя погубили, Лазарев.
— Могу принять и это. Но если б вы тогда отдали мне то проклятое письмо или сожгли бы его, или разорвали бы... Ведь я вам предлагал хорошие деньги!
— Сколько, не помните?
— Помню. Я вам пять тысяч предлагал. А мог бы дать и больше.
— Ладно,— сказал Кретов,— переодевайтесь. Ко мне тут должен один гость пожаловать. Надо, чтобы вы выглядели прилично. Поэтому я дам вам еще и брюки. Переодеваться будете в кладовке. И там же я дам вам некоторые советы относительно ваших насекомых...
— Напрасно беспокоитесь, Кретов. Насекомых у меня нет. Теперь такие хорошие и дешевые средства против них, что грешно было бы обзавестись вшами. Но я переоденусь, потому что обносился. И, конечно, в кладовке, чтоб не танцевать тут перед вами в чем мать родила. А нельзя ли еще согреть воды? Я помылся бы прежде, чем переодеться.
— Можно, конечно,— ответил Кретов.— Колонка рядом. Поставим ведра на плиту и через полчаса будет горячая вода.
— Лады,— обрадовался Лазарев.— Эх, какая банька была у меня в том охотничьем домике!.. Не видели?
— Видел, разумеется. Хорошая банька, да дуракам досталась.
— Вы считаете, что мы были дураками? Я и моя компания...
— Да.
— Почему?
— Потому что никакие удовольствия не могут быть выше чистой и строгой жизни.
— И вы живете именно так? Чисто и строго? — усмехнулся Лазарев.
— Не обо мне речь. Речь идет о вас, Лазарев. Ведь вы погубили себя. Свою жизнь, которая, как известно, одна... Впрочем, все это вам давно известно и потому нет смысла продолжать этот разговор. Оставим в покое вашу душу и займемся вашим телом.
— Согласен.
Они принесли два ведра воды и водрузили их на раскаленную плиту.
— А живете вы скудно,— сказал Лазарев, снова садясь на скамеечку у печи.— Почему так? Не Тюильри и даже не Пале-Рояль...
— Временные обстоятельства, Лазарев.
— Сезон безденежья?
— Можно и так.
— Но деньги будут?
— Все будет, Лазарев. У меня все будет. А у вас? Лазарев вздохнул и снял фуфайку. Под фуфайкой у него
оказалась рваная солдатская гимнастерка.
— Я оставлю фуфайку в коридорчике. Не сопрут? — спросил Лазарев.
— Не сопрут. Денег за подкладкой больше нет?
— Больше нет.— Он вышел в коридорчик и вернулся без фуфайки, сказал, потирая руками вылезшие сквозь прорехи в гимнастерке плечи: — А снежок все сыплет. Опять зима... Давайте вашу рубашку и брюки — переоденусь: а то вдруг нагрянут ваши гости. У меня, конечно, не тот вид, напугать могу, но податься было некуда. Так что извините... А росту мы одного, я уже прикинул. Так что мне здорово повезло, верно? — он взял рубашку и брюки и снова вышел, чтоб переодеться. Спросил из-за двери: — А мой облейзер куда? В печь?
— Можно и в печь,— ответил ему Кретов.
Лазарев переоделся вовремя. Едва он, возвратившись в комнату, сунул свою гимнастерку в печную топку, пришел Лукьянов. Пришел не один, с мордастым парнем, у которого на рукаве пальто была красная повязка дружинника. Кретов подумал, что он уже где-то видел этого парня. Потом вспомнил, что точно видел, в совхозной библиотеке, когда тот приходил к Надежде Кондратьевне за книжкой о правилах дорожного движения.
Лукьянова Кретов посадил к столу, парню предложил табуретку, сам устроился рядом с Лукьяновым. Лазарев остался сидеть на скамеечке у печи.
— Можно начинать? — спросил Лукьянов, разглаживая ладонью на столе исписанный лист бумаги — как догадался Кретов, жалобу Аверьянова.— Этот товарищ,— Лукьянов взглянул на Лазарева,— нам не помешает?
— Этот не помешает,— ответил Кретов.— А этот зачем? — спросил он о дружиннике.
— На всякий случай,— ответил Лукьянов.— Мой помощник.
— Личная охрана?
— А хоть бы и так,— Лукьянов зло сощурил глаза.— Еще не известно, как вы себя поведете.
— Увидим,— хохотнул Кретов.— Читайте вашу бумажку. Лукьянов надел очки и склонился над листком.
— Итак, жалоба,— начал он.— Читаю: «Писатель, который живет во времянке у Кудашихи,— никакой не писатель, потому что никаких его книг никто не видел. Он только прикидывается писателем, а на самом деле темный аферист и тунеядец. Фамилия его Кретов, но разве это настоящая фамилия? Надо проверить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103