Все это мое, все это я. И все это заполнено тобой. Приезжай».
На этот раз он не стал подписываться: «Жених Кретов». Подписался только фамилией. А в постскриптуме добавил: «Странничек просил передать тебе привет».
Надписав конверт и запечатав письмо, сказал со вздохом:
— Решит, что я свихнулся. Ну и пусть. Хоть пожалеет, меня,— сказал, уже зная, что не отправит это письмо, что пошлет Верочке телеграмму, пошлет из города, чтобы не дать широковцам пищу для новых досужих разговоров, что в город поедет сегодня, сразу же после завтрака, и не только ради того, чтобы отправить телеграмму, но и для того, что-
бы зайти к адвокату и узнать, не пришло ли решение о разводе.
Сел в широковский автобус, в городской, который отправлялся в город от винзавода. До винзавода шел пешком, сначала через овечью толоку, утыканную редкими сухими кустиками гармалы, потом через заброшенный лесопитомник, забитый бурьяном и засыпанный пылью, в которой ноги утопали по самую щиколотку, потом через виноградник, в одном из междурядий которого была протоптана тропа, выводившая прямо к ограде винзавода. Обогнув угол высокой бетонной ограды, Кретов вышел к автобусной остановке. Он очень надеялся, что не встретит здесь никого из знакомых — ведь невозможно будет сказать правду, если кто-то из них спросит, с какой целью он направляется в город, непременно придется врать. И встретил Заплюйсвеч-кина.
Кретов поздоровался с ним первым. Заплюйсвечкин ответил, хотя, кажется, не сразу узнал его.
— Утихло,— сказал Кретов о погоде.
— Да, утихло,— ответил Заплюйсвечкин, все еще приглядываясь к Кретову.— Надолго ли?
— Увидим. А вы в город? Работаете там? В банке?
— Работаю? — удивился Заплюйсвечкин.— В банке? С чего вы взяли?
— Ну как же? А тост: за высокую оборачиваемость оборачиваемых средств? Правильно ли я его произнес?
— Правильно,— смутился Заплюйсвечкин и лишь теперь, кажется, узнал Кретова.— Но разве я же говорил, что не работаю больше в банке?
— Откровенно говоря, забыл,— признался Кретов.
— Не работаю. Здесь я работаю, в совхозе. Сторожем.
— Что охраняете?
— Что придется. Сейчас склад охраняю. С комбикормами. Летом перехожу в сад. Под осень — на виноградник. Зимой опять к складам. Кочую, как говорится.
— И для каждого объекта свой тост? — съязвил Кретов, вспомнив, как ему пришлось перетаскивать пьяного Заплюйсвечкина с полу на кровать.
— Нет,— ответил Заплюйсвечкин и отвернулся.
Теперь они оба смотрели в сторону шоссе, откуда Должен был прийти автобус. И молчали. Заплюйсвечкин, судя по всему, обиделся на Кретова за последний вопрос и, пожалуй, не зря, так как в этом вопросе Кретова прозвучало одновременно и явное утверждение о том, что Заплюйсвечкин — пьяница,
«й хорошо, что обиделся,— подумал Кретов.— Значит, не станет лезть ко мне с разговорами». Но Кретов ошибся. Сняв очки и пряча их во внутренний карман старенького демисезонного пальто, Заплюйсвечкин вдруг сказал:
— Идет, зараза. Пока дождешься, замерзнуть можно,— это он сказал об автобусе, который свернул с шоссе на дорогу, ведущую к винзаводу.— Никакого графика не соблюдает. Как хочет, так и ходит. Иногда и час ждешь, и больше. А про тост я вам так скажу,— вспомнил он вопрос Крето-ва.— У человека должен быть один тост. И чтоб в этом тосте было его главное желание.
— Хорошо бы,— согласился Кретов.— Но разве желание, которое заключено в вашем любимом тосте, может быть для человека главным?
— Нет, конечно,— Заплюйсвечкин зябко поежился, потер руки.— По этому тосту меня узнают мои дружки. И радуются, говорят: «А, жив еще наш банкир!?» —при этих словах Заплюйсвечкин улыбнулся, но улыбка получилась жалкой, заискивающей.— Дружки, с которыми я выпиваю,— пояснил он,— с которыми возле вокзала околачиваюсь. Не хотите ли присоединиться к нашей компании? Денежки у вас, кажется, водятся. Будете изучать жизнь во всей ее неприглядной наготе... Правда, нужен еще тост. У нас правило такое: кто хочет к нам присоединиться, должен иметь свой постоянный тост. И чтоб запоминающийся, конечно. Мы друг друга по тостам запоминаем, вернее, по кличкам, которые из тостов... Вот я, к примеру, Банкир. Фамилии мы свои не называем, ни к чему это. По кличкам запомнить проще. Я — Банкир, а есть еще, например, Крематорий, Шампур, Сестра... Разные клички.
Подошел автобус. Развернулся на асфальтированном пятачке и остановился, распахнув заднюю дверь прямо перед Кретовым и Заплюйсвечкиным. Из автобуса вышли всего два человека, мужчина и женщина, и, разговаривая о чем-то вполголоса, направились к проходной винзавоДа. Заплюйсвечкин поглядел им вслед и сказал со вздохом:
— Счастливые люди: в раю работают. Там же вина огромные цистерны.
— Устроились бы тоже в этот рай,— посоветовал Кретов.
— Не взяли. Тут кадрами ведает человек, который знает меня как облупленного. Страшный гад,— добавил Заплюйсвечкин.
Они вошли в автобус и сели рядом.
— Вы говорили про клички,— напомнил Заплюйсвечкину
Кретов.— Сказали, что есть у вас там Крематорий. Интересно, за что ж ему дали такую мрачную кличку.
— Так ведь тост у него такой: каждому санаторию — свою крематорию. Нравится?
— Жутковатый. И с чего бы это ему пришло такое в
голову?
— Не знаю. Наверное, на кладбище когда-то работал и теперь желает всем кладбищенским работникам зла. Видно, поперли его в свое время с кладбища...
— Ну, а Сестра? Почему Сестра? Неужели женщина?
— Мужик. Но желает, чтоб человек человеку был сестрой. Не братом, а сестрой. Брат его не устраивает, ему нужна нежность сестры. Вот и прозвали его Сестрой.
Через полчаса они были в городе, на автовокзале.
— Ну так как? — спросил Кретова Заплюйсвечкин, когда они вышли из автобуса.— Не пойдете со мной?
— Не пойду,— ответил Кретов.
— Почему? Трешки жалко?
— Тоста нет,— ответил Кретов.— А без тоста как же?
— Ничего. На первых порах будете молчать, дадим вам время на придумывание тоста.
— Некогда. Пока! Привет Сестре и Крематорию! — Кретов повернулся и пошел, не оглядываясь.
Улица, по которой он шел, была почти безлюдной, хотя считалась одной из центральных улиц города и соединяла центр с автостанцией и железнодорожным вокзалом. Впрочем, особых объяснений этому не требовалось: приморские города становятся многолюдными только в купальный сезон. В эту же пору, особенно здесь, на берегу ветреного Каламитского залива, где нет экзотики Южного берега, праздному человеку вообще делать нечего. Только возле универмага видна была жизнь. Несколько цветочниц торговали тепличными тюльпанами и гиацинтами. Кретов купил за рубль букетик душистых гиацинтов и, зайдя за угол универмага, где никого не было, прижал букетик к лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
На этот раз он не стал подписываться: «Жених Кретов». Подписался только фамилией. А в постскриптуме добавил: «Странничек просил передать тебе привет».
Надписав конверт и запечатав письмо, сказал со вздохом:
— Решит, что я свихнулся. Ну и пусть. Хоть пожалеет, меня,— сказал, уже зная, что не отправит это письмо, что пошлет Верочке телеграмму, пошлет из города, чтобы не дать широковцам пищу для новых досужих разговоров, что в город поедет сегодня, сразу же после завтрака, и не только ради того, чтобы отправить телеграмму, но и для того, что-
бы зайти к адвокату и узнать, не пришло ли решение о разводе.
Сел в широковский автобус, в городской, который отправлялся в город от винзавода. До винзавода шел пешком, сначала через овечью толоку, утыканную редкими сухими кустиками гармалы, потом через заброшенный лесопитомник, забитый бурьяном и засыпанный пылью, в которой ноги утопали по самую щиколотку, потом через виноградник, в одном из междурядий которого была протоптана тропа, выводившая прямо к ограде винзавода. Обогнув угол высокой бетонной ограды, Кретов вышел к автобусной остановке. Он очень надеялся, что не встретит здесь никого из знакомых — ведь невозможно будет сказать правду, если кто-то из них спросит, с какой целью он направляется в город, непременно придется врать. И встретил Заплюйсвеч-кина.
Кретов поздоровался с ним первым. Заплюйсвечкин ответил, хотя, кажется, не сразу узнал его.
— Утихло,— сказал Кретов о погоде.
— Да, утихло,— ответил Заплюйсвечкин, все еще приглядываясь к Кретову.— Надолго ли?
— Увидим. А вы в город? Работаете там? В банке?
— Работаю? — удивился Заплюйсвечкин.— В банке? С чего вы взяли?
— Ну как же? А тост: за высокую оборачиваемость оборачиваемых средств? Правильно ли я его произнес?
— Правильно,— смутился Заплюйсвечкин и лишь теперь, кажется, узнал Кретова.— Но разве я же говорил, что не работаю больше в банке?
— Откровенно говоря, забыл,— признался Кретов.
— Не работаю. Здесь я работаю, в совхозе. Сторожем.
— Что охраняете?
— Что придется. Сейчас склад охраняю. С комбикормами. Летом перехожу в сад. Под осень — на виноградник. Зимой опять к складам. Кочую, как говорится.
— И для каждого объекта свой тост? — съязвил Кретов, вспомнив, как ему пришлось перетаскивать пьяного Заплюйсвечкина с полу на кровать.
— Нет,— ответил Заплюйсвечкин и отвернулся.
Теперь они оба смотрели в сторону шоссе, откуда Должен был прийти автобус. И молчали. Заплюйсвечкин, судя по всему, обиделся на Кретова за последний вопрос и, пожалуй, не зря, так как в этом вопросе Кретова прозвучало одновременно и явное утверждение о том, что Заплюйсвечкин — пьяница,
«й хорошо, что обиделся,— подумал Кретов.— Значит, не станет лезть ко мне с разговорами». Но Кретов ошибся. Сняв очки и пряча их во внутренний карман старенького демисезонного пальто, Заплюйсвечкин вдруг сказал:
— Идет, зараза. Пока дождешься, замерзнуть можно,— это он сказал об автобусе, который свернул с шоссе на дорогу, ведущую к винзаводу.— Никакого графика не соблюдает. Как хочет, так и ходит. Иногда и час ждешь, и больше. А про тост я вам так скажу,— вспомнил он вопрос Крето-ва.— У человека должен быть один тост. И чтоб в этом тосте было его главное желание.
— Хорошо бы,— согласился Кретов.— Но разве желание, которое заключено в вашем любимом тосте, может быть для человека главным?
— Нет, конечно,— Заплюйсвечкин зябко поежился, потер руки.— По этому тосту меня узнают мои дружки. И радуются, говорят: «А, жив еще наш банкир!?» —при этих словах Заплюйсвечкин улыбнулся, но улыбка получилась жалкой, заискивающей.— Дружки, с которыми я выпиваю,— пояснил он,— с которыми возле вокзала околачиваюсь. Не хотите ли присоединиться к нашей компании? Денежки у вас, кажется, водятся. Будете изучать жизнь во всей ее неприглядной наготе... Правда, нужен еще тост. У нас правило такое: кто хочет к нам присоединиться, должен иметь свой постоянный тост. И чтоб запоминающийся, конечно. Мы друг друга по тостам запоминаем, вернее, по кличкам, которые из тостов... Вот я, к примеру, Банкир. Фамилии мы свои не называем, ни к чему это. По кличкам запомнить проще. Я — Банкир, а есть еще, например, Крематорий, Шампур, Сестра... Разные клички.
Подошел автобус. Развернулся на асфальтированном пятачке и остановился, распахнув заднюю дверь прямо перед Кретовым и Заплюйсвечкиным. Из автобуса вышли всего два человека, мужчина и женщина, и, разговаривая о чем-то вполголоса, направились к проходной винзавоДа. Заплюйсвечкин поглядел им вслед и сказал со вздохом:
— Счастливые люди: в раю работают. Там же вина огромные цистерны.
— Устроились бы тоже в этот рай,— посоветовал Кретов.
— Не взяли. Тут кадрами ведает человек, который знает меня как облупленного. Страшный гад,— добавил Заплюйсвечкин.
Они вошли в автобус и сели рядом.
— Вы говорили про клички,— напомнил Заплюйсвечкину
Кретов.— Сказали, что есть у вас там Крематорий. Интересно, за что ж ему дали такую мрачную кличку.
— Так ведь тост у него такой: каждому санаторию — свою крематорию. Нравится?
— Жутковатый. И с чего бы это ему пришло такое в
голову?
— Не знаю. Наверное, на кладбище когда-то работал и теперь желает всем кладбищенским работникам зла. Видно, поперли его в свое время с кладбища...
— Ну, а Сестра? Почему Сестра? Неужели женщина?
— Мужик. Но желает, чтоб человек человеку был сестрой. Не братом, а сестрой. Брат его не устраивает, ему нужна нежность сестры. Вот и прозвали его Сестрой.
Через полчаса они были в городе, на автовокзале.
— Ну так как? — спросил Кретова Заплюйсвечкин, когда они вышли из автобуса.— Не пойдете со мной?
— Не пойду,— ответил Кретов.
— Почему? Трешки жалко?
— Тоста нет,— ответил Кретов.— А без тоста как же?
— Ничего. На первых порах будете молчать, дадим вам время на придумывание тоста.
— Некогда. Пока! Привет Сестре и Крематорию! — Кретов повернулся и пошел, не оглядываясь.
Улица, по которой он шел, была почти безлюдной, хотя считалась одной из центральных улиц города и соединяла центр с автостанцией и железнодорожным вокзалом. Впрочем, особых объяснений этому не требовалось: приморские города становятся многолюдными только в купальный сезон. В эту же пору, особенно здесь, на берегу ветреного Каламитского залива, где нет экзотики Южного берега, праздному человеку вообще делать нечего. Только возле универмага видна была жизнь. Несколько цветочниц торговали тепличными тюльпанами и гиацинтами. Кретов купил за рубль букетик душистых гиацинтов и, зайдя за угол универмага, где никого не было, прижал букетик к лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103