Тоже понятно?
— А по наговариваете ли вы на себя? — усомнился в правдивости додоновского рассказа Кретов.
— Почему вы так думаете? — хитро улыбнулся Додонов.
— Не скажу.
— Тогда я скажу, откуда ваши сомнения в правдивости моей исповеди: вы не верите, что я летал так высоко, сбивал таких орлов. Я угадал?
— Угадали.
— Интуиция? Или на основе каких-то умозаключений?
— Интуиция,— ответил Кретов.
—- Жаль,— вздохнул Додонов.— А то бы мы рассмотрели цепь ваших умозаключений звено за звеном. Это всегда интересно. Жаль,— Додонов потер ладонью грудь, поморщился и опрокинулся на подушку.
— Укройтесь,— посоветовал ему следователь Ваня,— в палате не так тепло. И хорошо бы немного поспать, Аркадий Аркадьевич. Это и вам полезно. Вспомните, что говорил вам доктор...
— Ах, Ваня, Ваня! Вам все бы спать да спать. Чудные зы люди, ей богу. Ведь сон — это отсутствие, почти небытие. Сон — это короткий визит смерти, сказал один великий писатель. А вы-- спать, спать!.. Бодрствовать надо, Ваня, общаться с людьми. Общение — вот жизнь и вот праздник жизни!
— Эхо тоже слова великого писателя? —- подковырнул Додонова Ваня.
— Несомненно. Все великие мысли уже высказаны великими писателями. Так что если вам придет в голову великая мысль, не торопитесь объявлять себя се автором, а поройтесь в книгах великих писателей и найдите ее там.
Пришла сестра и принесла Гаврилову порошки. Сестра была старая, усталая, неприветливая.
— Прими,— сказала она Гаврилову.— Чтоб я видела.
— А если не увидишь, тогда что — мир перевернется?
— Не перевернется,— ответила на ворчание Гаврилова сестра.— Порядок такой. Прими.
Гаврилов принял порошки, и сестра ушла.
— Вот карга,— сказал о сестре Гаврилов, когда она скрылась за дверью.— Как увижу ее, так холодею. Нет чтоб набрать сестер молоденьких, красивеньких, чтоб они нас вдохновляли своей молодостью, красотой, так нет же — старух откуда-то повытаскивали, пугают ими больных.
— Все молоденькие да красивенькие работают теперь в магазинах, хамят покупателям, губят им здоровье, а старухи лечат их — порядок такой,— съязвил Додонов.— Кстати, о порядке. Я тут недавно слушал одну лекцию, хорошую, толковую лекцию о научно-технической революции, о компьютеризации жизни и производства. Нормальная лекция, нужная. Но одно утверждение лектора меня поразило. Он сказал, и это вполне серьезно, не отсебятина, что люди, которым сейчас больше сорока, не способны включиться в научно-технический прогресс, в эту самую компьютеризацию, и должны уйти с ее дороги. Вот так-то! Такой теперь порядок. Стало быть, Гаврилов, и ты уже устарел для новой жизни, с точки зрения НТР — ты тоже уже старик. Так что не поднимай хвост, не ворчи на стариков. Из нас только Ваня активно включится в компьютеризацию жизни и производства, войдет в мощный поток научно-технического прогресса. Так что давайте помашем ему ручкой — он от нас уплывает в неведомые светлые дали. Так что спи, Ванюша, а мы по-стариковски помолчим, погрустим.
— А на эту самую компьютеризацию вы не пробовали наброситься? — спросил у Додонова Гаврилов.— Как Адвокат Дьявола. Или жила тонка?
— Было время — набрасывался и на нее,— без тени смущения ответил Додонов.— Но время это миновало, уважаемый Знатный Механизатор. Кстати, механизатор — это уже из прошлого века. Теперь надо быть комньютеризатором, если можно так сказать. Но вам уже комньютеризатором но быть, Гаврилов.
— Злорадствуете,— заметил Гаврилов.
— Конечно, злорадствую. Сначала я думал, что только меня время смело с дороги, а теперь понял, что не только меня. Вот и злорадствую. Время сделало великий взмах крылом. Это один поэт так выразился. Впрочем, он сказал лучше: могучий взмах крыла великих перемен... Кто на крыле — тот летит, кто под крылом, тот кубарем катится... Но вернемся к интуиции,— обратился Додонов к Кретову.— Ваша интуиция вам подсказала, что я сбивал не орлов, а мелких пташек, увязавшихся за орлами, а моя интуиция мне подсказывает, что вы в наших краях человек новый, приезжий. Иначе вы знали бы меня. Все более или менее интеллигентные люди в нашей области меня так или иначе знают, слышали обо мне, читали мои статьи в газете. Гаврилов, конечно, меня не знает,— кинул камень в газриловский огород Додонов,-- потому что он Знатный Механизатор, газет не читает, борьбой идей не интересуется, его стихия — гудящее и лязгающее железо. Ваня, конечно, обо мне слышал, но не может пока идентифицировать меня и того человека, о котором слышал, потому что у того человека были десятки других фамилий, среди которых только одна настоящая — Додонов, а все прочие — псевдонимы, ложные, стало быть, имена: Михайлов, Иванов, Петров, Николаев, Крымов, Береговой, Ильин, Константинов, Морской, Ветров, Климов, Радужный и так далее, и тому подобное. Я подписывал этими фамилиями свои статьи. Вы, конечно, их не читали?
— Не читал,— ответил Кретов.— Из этого я в свою очередь заключаю, что вы печатали их в местной газете и что таким образом моя интуиция меня не подвела: вы, говоря вашими словами, сбивали мелких пташек. Не ошиблись, впрочем, и вы: я действительно человек приезжий.
— Стало быть, вы, Аркадий Аркадьевич, всего лишь мелкий стервятник, простите за грубое сравнение, а выдавали себя чуть ли не за самого дьявола. Честно ли это? — спросил Гаврилов, мстя Додонову за гудящее и лязгающее железо.
— А вы, Гаврилов, по натуре своей раб! — вдруг сказал Додонов.
— Это еще почему же? — голос Гаврилова теперь не предвещал ничего хорошего.— Договаривайте до конца! Почему я раб?
— А потому, Гаврилов, уважаемый Знатный Механизатор, что вы готовы склонить в рабском повиновении голову перед великой силой, восхищаться великой силой и лебезить перед ней независимо от того, злая это сила или добрая.
Если я дьявол — вы с трепетом замолкаете, а если я только мелкий стервятник, как вы изволили выразиться, вы кидаетесь на меня и бьете — вот ваш принцип, принцип раба, дорогой Знатный Механизатор.
— Зачем мне на вас кидаться,— ответил Гаврилов.— Вы сами в дерьмо скатились. Метили в преисподнюю к дьяволу, а попали в яму с дерьмом. Я читал одну вашу статью, про нашего председателя колхоза, про Семенова, если помните — паршивенькая статья. Тогда вышло постановление, чтобы расширить права колхозов, председателей. Важное постановление. Наш Семенов — простая душа — очень обрадовался тогда зтому постановлению, самостоятельно решил несколько важных дел, да только это не понравилось, видно, начальству, и это начальство натравило на Семенова вас, Аркадий Аркадьевич. И вы тогда разделали нашего Семенова под орех. Из вашей статьи получилось, что все самостоятельные решения Семенова — дурость и глупость, что самостоятельно он способен быть только полным идиотом, а умницей — только под руководством вашего любимого начальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— А по наговариваете ли вы на себя? — усомнился в правдивости додоновского рассказа Кретов.
— Почему вы так думаете? — хитро улыбнулся Додонов.
— Не скажу.
— Тогда я скажу, откуда ваши сомнения в правдивости моей исповеди: вы не верите, что я летал так высоко, сбивал таких орлов. Я угадал?
— Угадали.
— Интуиция? Или на основе каких-то умозаключений?
— Интуиция,— ответил Кретов.
—- Жаль,— вздохнул Додонов.— А то бы мы рассмотрели цепь ваших умозаключений звено за звеном. Это всегда интересно. Жаль,— Додонов потер ладонью грудь, поморщился и опрокинулся на подушку.
— Укройтесь,— посоветовал ему следователь Ваня,— в палате не так тепло. И хорошо бы немного поспать, Аркадий Аркадьевич. Это и вам полезно. Вспомните, что говорил вам доктор...
— Ах, Ваня, Ваня! Вам все бы спать да спать. Чудные зы люди, ей богу. Ведь сон — это отсутствие, почти небытие. Сон — это короткий визит смерти, сказал один великий писатель. А вы-- спать, спать!.. Бодрствовать надо, Ваня, общаться с людьми. Общение — вот жизнь и вот праздник жизни!
— Эхо тоже слова великого писателя? —- подковырнул Додонова Ваня.
— Несомненно. Все великие мысли уже высказаны великими писателями. Так что если вам придет в голову великая мысль, не торопитесь объявлять себя се автором, а поройтесь в книгах великих писателей и найдите ее там.
Пришла сестра и принесла Гаврилову порошки. Сестра была старая, усталая, неприветливая.
— Прими,— сказала она Гаврилову.— Чтоб я видела.
— А если не увидишь, тогда что — мир перевернется?
— Не перевернется,— ответила на ворчание Гаврилова сестра.— Порядок такой. Прими.
Гаврилов принял порошки, и сестра ушла.
— Вот карга,— сказал о сестре Гаврилов, когда она скрылась за дверью.— Как увижу ее, так холодею. Нет чтоб набрать сестер молоденьких, красивеньких, чтоб они нас вдохновляли своей молодостью, красотой, так нет же — старух откуда-то повытаскивали, пугают ими больных.
— Все молоденькие да красивенькие работают теперь в магазинах, хамят покупателям, губят им здоровье, а старухи лечат их — порядок такой,— съязвил Додонов.— Кстати, о порядке. Я тут недавно слушал одну лекцию, хорошую, толковую лекцию о научно-технической революции, о компьютеризации жизни и производства. Нормальная лекция, нужная. Но одно утверждение лектора меня поразило. Он сказал, и это вполне серьезно, не отсебятина, что люди, которым сейчас больше сорока, не способны включиться в научно-технический прогресс, в эту самую компьютеризацию, и должны уйти с ее дороги. Вот так-то! Такой теперь порядок. Стало быть, Гаврилов, и ты уже устарел для новой жизни, с точки зрения НТР — ты тоже уже старик. Так что не поднимай хвост, не ворчи на стариков. Из нас только Ваня активно включится в компьютеризацию жизни и производства, войдет в мощный поток научно-технического прогресса. Так что давайте помашем ему ручкой — он от нас уплывает в неведомые светлые дали. Так что спи, Ванюша, а мы по-стариковски помолчим, погрустим.
— А на эту самую компьютеризацию вы не пробовали наброситься? — спросил у Додонова Гаврилов.— Как Адвокат Дьявола. Или жила тонка?
— Было время — набрасывался и на нее,— без тени смущения ответил Додонов.— Но время это миновало, уважаемый Знатный Механизатор. Кстати, механизатор — это уже из прошлого века. Теперь надо быть комньютеризатором, если можно так сказать. Но вам уже комньютеризатором но быть, Гаврилов.
— Злорадствуете,— заметил Гаврилов.
— Конечно, злорадствую. Сначала я думал, что только меня время смело с дороги, а теперь понял, что не только меня. Вот и злорадствую. Время сделало великий взмах крылом. Это один поэт так выразился. Впрочем, он сказал лучше: могучий взмах крыла великих перемен... Кто на крыле — тот летит, кто под крылом, тот кубарем катится... Но вернемся к интуиции,— обратился Додонов к Кретову.— Ваша интуиция вам подсказала, что я сбивал не орлов, а мелких пташек, увязавшихся за орлами, а моя интуиция мне подсказывает, что вы в наших краях человек новый, приезжий. Иначе вы знали бы меня. Все более или менее интеллигентные люди в нашей области меня так или иначе знают, слышали обо мне, читали мои статьи в газете. Гаврилов, конечно, меня не знает,— кинул камень в газриловский огород Додонов,-- потому что он Знатный Механизатор, газет не читает, борьбой идей не интересуется, его стихия — гудящее и лязгающее железо. Ваня, конечно, обо мне слышал, но не может пока идентифицировать меня и того человека, о котором слышал, потому что у того человека были десятки других фамилий, среди которых только одна настоящая — Додонов, а все прочие — псевдонимы, ложные, стало быть, имена: Михайлов, Иванов, Петров, Николаев, Крымов, Береговой, Ильин, Константинов, Морской, Ветров, Климов, Радужный и так далее, и тому подобное. Я подписывал этими фамилиями свои статьи. Вы, конечно, их не читали?
— Не читал,— ответил Кретов.— Из этого я в свою очередь заключаю, что вы печатали их в местной газете и что таким образом моя интуиция меня не подвела: вы, говоря вашими словами, сбивали мелких пташек. Не ошиблись, впрочем, и вы: я действительно человек приезжий.
— Стало быть, вы, Аркадий Аркадьевич, всего лишь мелкий стервятник, простите за грубое сравнение, а выдавали себя чуть ли не за самого дьявола. Честно ли это? — спросил Гаврилов, мстя Додонову за гудящее и лязгающее железо.
— А вы, Гаврилов, по натуре своей раб! — вдруг сказал Додонов.
— Это еще почему же? — голос Гаврилова теперь не предвещал ничего хорошего.— Договаривайте до конца! Почему я раб?
— А потому, Гаврилов, уважаемый Знатный Механизатор, что вы готовы склонить в рабском повиновении голову перед великой силой, восхищаться великой силой и лебезить перед ней независимо от того, злая это сила или добрая.
Если я дьявол — вы с трепетом замолкаете, а если я только мелкий стервятник, как вы изволили выразиться, вы кидаетесь на меня и бьете — вот ваш принцип, принцип раба, дорогой Знатный Механизатор.
— Зачем мне на вас кидаться,— ответил Гаврилов.— Вы сами в дерьмо скатились. Метили в преисподнюю к дьяволу, а попали в яму с дерьмом. Я читал одну вашу статью, про нашего председателя колхоза, про Семенова, если помните — паршивенькая статья. Тогда вышло постановление, чтобы расширить права колхозов, председателей. Важное постановление. Наш Семенов — простая душа — очень обрадовался тогда зтому постановлению, самостоятельно решил несколько важных дел, да только это не понравилось, видно, начальству, и это начальство натравило на Семенова вас, Аркадий Аркадьевич. И вы тогда разделали нашего Семенова под орех. Из вашей статьи получилось, что все самостоятельные решения Семенова — дурость и глупость, что самостоятельно он способен быть только полным идиотом, а умницей — только под руководством вашего любимого начальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103